Его нет уже 32 года, а сердце по-прежнему кровоточит. Он давно уже ей не снится, разве что маленьким, а боль от этого только сильнее, такая же, как и тогда…
Утром 29 мая 1985 года они стригли в колхозе овец. К ним вдруг подошел председатель сельсовета и попросил Веру Ивановну Слушаеву и ее соседку пойти с ним. "Только ножницы положите", – почему-то сказал. Он завел их в автобус, а Вера Ивановна перед тем успела сказать: "Арестовать, что ль, нас хотите?". А он произнес страшное, что ее сына везут, что его нет. – Какого сына? – зачем-то спросила она. У нее их два, и оба – не дома: старший – в Ижевске, младший – в армии. Он сказал, что Шурика. На автобусе их привезли домой, для того и нужна была соседка, чтоб не одна она осталась с этим страшным известием. Мужу сказали, чтобы он шел домой, там с Верой что-то случилось. Тот пошел огородами и увидел, что жена катается по траве и воет. К вечеру со станции Ардатов доставили гроб. От сопровождавших его двоих военных они и узнали, что Шурик погиб 19 мая, и столько дней в цинковом гробу добирался домой из Монголии. Его уже не было 10 дней, а они жили в спокойствии, занимались обычными делами и даже плясали и пели на дне рождения внука двоюродной сестры.
Еще две ночи сын провел дома, похоронили его накануне Троицы. У кладбища открыли гроб, посмотрела на него в последний раз. Лежал он чистым, в новой форме, ботинках, только на щеке снизу вроде как шрам, дальше прикрыто ватой, потянула за нее, зубы посыпались - нижней челюсти практически нет. Будто прикладом ударили, - кто-то предположил. Сопровождавшие военные на вопрос как погиб, ответили коротко: при исполнении воинских служебных обязанностей. Больше ничего от них не добились. Через некоторое время сначала сосед, а потом родственник говорили, что те сопровождавшие будто бы рассказали в военкомате, что на них напали китайцы и перебили всех, кто был на караульном посту. Могли ли они это рассказать, когда товарищ Шурика - Николай из Больших Березников, с которым они вместе служили и спали на кроватях рядом, ей, матери приехавшей к нему после возвращения со службы, так и не рассказал, как тот погиб, твердил одно – при исполнении воинских обязанностей. Прошли годы, нет уже той страны, которой они присягали и обещали хранить молчание, а товарищ так и не рассказал про гибель Шурика, хотя работает в Саранске вместе с соседом Веры Ивановны.
Одноклассник сына, также в это время служивший в Монголии в километрах 20-30 от места, где погиб Шурик, рассказал потом, что 20 мая их зачем-то поднимали по тревоге. Однажды Вере Ивановне приснился сон: видит она сына и какого-то парня, вроде как и не в казарме они, и одеты не по-военному - в свитерах, в валенках, суетятся как-то, бегают. На ходу в рот еду кидают, будто торопятся. Она их и спрашивает:
- Что ж вы не спаслись-то тогда?
- Так китайцы двери заперли, - отвечают.
– А вы бы в окно выбрались, - подсказала им мать.
– В окно нельзя было, они бы тогда всех перебили, а так нас только 17 человек успели убить.
Это был всего лишь сон, видение истерзанного сердца матери.
А потом приснилось его однокласснице, будто Шурик сидит на краю могилы, свесив туда ноги. Она его спрашивает:
- Как ты там, Шурик?
- Да все хорошо, только сыро, вон могила полна воды, - отвечает.
Девушка про сон рассказала Вере Ивановне, просила ее не плакать…
- Да как не плакать: родился накануне Пасхи, похоронили накануне Троицы в 19 лет. Вот такая короткая жизнь.
Родился Александр Слушаев 9 апреля 1966 года.
- Это была суббота перед Пасхой, – вспоминает Вера Ивановна. – Жили мы еще со свекровью, я встала рано, постирала, вымыла пол, накрасила яйца. И все это время чувствовала, что началось. Сбегала через дом к одной бабушке-повитухе: "Ну-ка, баба Ирина, проверь, не рожать ли собралась?".
"Да иди скорее, вот-вот родишь", - сказала та. Я и побежала, благо роддом тогда прямо в нашем селе был. Санитарка увидела, что иду, руками замахала: "Куда, куда идешь, зачем людям праздник портишь?!" К двенадцати часам дня родила мальчика, второго. А так хотелось дочку, даже расстроилась.
Вырос Шурик добрым, услужливым. Стал матери первым помощником. Пока она на работе, все дела переделает: теленка напоит, полы помоет, корову подоит. "Мам, зачем тебе девчонка, я тебе все делаю, только еду не варю", – иной раз посмеется.
Он окончил школу, выучился на электрика и на шофера. Любил ходить на рыбалку и даже не курил. В армию уходил, права с собой не взял. С правами сразу забирали в Афганистан. Не взял и допуск по электричеству – тоже опасно. Он вроде как боялся идти в армию, и даже будто бы сказал одному из друзей, что оттуда не вернется. 9 апреля ему исполнилось восемнадцать, 3 мая ушел на службу. И как обрадовались все, как вздохнули с облегчением, что попал он в Монголию, где мир и тишина. Через год его не стало.
Вот и опять торжествует зеленый май на планете, пробуждается к жизни все живое. Послезавтра девятнадцатое – черный день в материнском сердце. Тридцать два года она корит себя за то, что пела и веселилась, когда сын уже был мертв. Тридцать два года просыпается ночью с мыслью, что она живет, когда его нет на свете. Теперь вот уже семь лет одна. Одно время сильно болела, ей даже страшный диагноз ставили, но он не подтвердился. В Саранске десять дней в реанимации пролежала, доставили туда на носилках, никто не думал, что жива будет, а она выкарабкалась. В сентябре Вере Ивановне исполнится 79 лет. Господь дает жизни, чтобы помнить сына. И поминать. Сорокоусты о нем заказывает круглый год. Государство выплачивает за сына пенсию и компенсацию, но в большом доме Веры Ивановны просторно и просто – стол, кровать, диван и все. У нее нет сына, того заботливого мальчика, который был вместо дочки, которого в армии друзья звали Слушливым, а не Слушаевым. Внуки старшего сына живут в Ижевске, а внуков от Шурика у нее не будет никогда...