Если свои трактористы и прицепщики размещались в саманной зимовке, в фанерных вагончиках, которые отапливали буржуйкой по ночам дежурившие трактористы, то прибывших на помощь рабочих и студентов из Караганды пришлось размещать в палатках и в востановленной саманной зимовке (саман — самодельный кирпич из глины и соломы).
Убирали хлеб самоходными и прицепными комбайнами. Зерно вывезли на элеватор, оставив необходимое на семена. Часть тракторов, буксировавших прицепные комбайны, отправили на подвоз скирд сена к фермам, часть — на ремонт в Аркалык, где уже были построены мастерские и баня. До этого баней служила площадка, огороженная фанерными листами. Воду черпали из выкопанного нашими руками котлована у ключа, грели ее кизяком (сухими коровьими "лепешками").
Вот в такой суматохе и не заметили, как тракторист калужанин Иван К. бросил трактор в Опер-Малахе и уехал. А близилась зима, наступил декабрь. Надо было тот трактор доставить в мастерскую Аккалыка, в бригаду отвезти дополнительно посевной материал и людей для очистки и сортировки пшеницы. Вот эту проблему и пришлось решать мне.
Соорудили двое длинных саней, полозья оковали листовой сталью, загрузили мешками с пшеницей, бочками с маслом, дизтопливом, заправились. Выезд наметили на утро.
Вечером в клубе смотрел фильм "Они были первыми". Было что сравнить. Затем слушал радиоприемник "Звезда". Говорилось о полученном казахстанском миллиарде хлеба, об успехах 1957 года. Радовался: в общем успехе была частица и моего труда, получил правительственную награду.
Трактористов проинструктировали накануне. Едва рассвело, пришел бригадир полеводческой бригады и сообщил, что все для поездки прибыли. Взревели двигатели, два гусеничных трактора с гружеными санями и колесный трактор с людьми, усевшимися на мешки с зерном, укрывшихся брезентом, двинулись в путь. За колесным трактором был закреплен Серик Хасенов, бригадир полеводческой бригады сидел в седле своей лошади, я — в кабине с Темиром.
Прошло около семи часов. Повернули в сторону Акжала — золотоносного рудника. Значит, продвинулись на 42 — 46 км. Дорога пошла в горы, снега стало больше, гусеницы утопают глубже. Впереди длинное ущелье, за ним подъем еще круче перед долиной белых роз или жасмина — так мы ее окрестили. Трактора стали садиться на брюхо, буксовать. Бригадир полеводства ругал трактористов: дескать, они не хотят к ночи добраться в бригаду.
Вот здесь мы обнаружили свой недогляд — не взяли с собой лопаты. Кто мог знать, что накануне в этой местности пронесется снежный буран, ущелье закроется снегом толщиной более метра. Один трактор может и прорвался бы, но с прицепленными гружеными санями — не удалось. Наконец вырываемся из снежного плена назад. Объявляю остановку на ночевку. Невдалеке небольшая зимовка, где живет семья, мы можем там по очереди отогреться.
Наступивший морозный день прошел в буксовке. Мы так и не преодалели ущелье и перевал. В баках тракторов остался лишь неприкосновенный запас горючего, да бочка для очистки и сортировки семян (для колесного трактора). Встал вопрос: что делать? Мелькнула мысль возвращаться назад. Всем (около 20 чел.)? Одному? На колеснике назад не вернешься, да и одно колесо как-то прокололи, надо вулканизировать. А где и как? Решение принял мгновенно: трактористам слить по ведру солярки и развести костер, используя проломленные жерди крыши полуразрушенной зимовки, оказавшейся рядом. Людям — укрыться от ветра за выступающие углы развалюхи. Принести несколько мешков с зерном, чтобы присесть у костра. Всем объявил, что пешком возвращаюсь в Аркалык, наказал присматривать друг за другом, чтобы не обморозились). А бригадиру шепнул: "Береги всех, покорми коня зерном. Если завтра к обеду не вернусь, отправляйся на своем скакуне в Аркалык".
Начало смеркаться, и я пошел… Не прошел и пяти шагов, как услышал голос Серика Хасенова: "Алексей, постой, я с тобой". Серик тоже был комсомольцем.
Какой ходок был Серик, я знал, но меня больше поразило то, что я услышал в голосе друга участие. Нас окружили ребята и стали уговаривать обождать до завтра, провести здесь ночь. Ведь может случиться, что сейчас тихо, а через час разыграется буран, в Казахстане он бывает страшным. В один из таких прошлой зимой мы спасали крышу строящейся мастерской. Ходили, держась за веревку, в двух метрах не видя друг друга.
Но я понимал, что время работает против нас. Серику сказал: "Останься". А сам снова повторил свое решение и пошел. Но Серик зашагал рядом. Сумерки сгущались. Миновали Акжальский поворот. Пошли на подъем, потом — спуск, равнина. Лунный свет выхватывал из темноты вершины сопок. Санный след вскоре пропал, пришлось идти, ориентируясь по сопкам. Это не наши накатанные, насыпанные или асфальтовые дороги. Там дороги везде были, куда хочешь, туда и иди, не угоди лишь в солончаки. Их можно распознать по белым кристалликам соли, покрывающих землю сверху.
Где-то на склонах сопки забегали огоньки.
"Каскыр (по-нашему волки)", — толкнул меня в спину Серик. " Дай папиросу".
Я тогда не курил, баловался. Но на всякий случай спички и папиросы взял. Вскоре Серик попросил остановиться, снова закурили. Луна теперь светила довольно ярко. Но я знал, что впереди еще более тридцати км, если правильно идем, нельзя расслабляться. Я торопил Серика. Через какое-то время ступили на толстую снежную полосу. Видно, после нас тут погулял буран. Идти стало труднее, мой друг вспотел. Его бушлат мы закопали в снег, а свой я оставил в расчете на двоих. Тулуп большой, овчинный, что дал мне со своего плеча в дорогу Ефим Грабов, был изорван. Когда буксовали последний раз, пришлось бросить его под гусеницу, чтобы выехать.
Теперь уже меня все более мучает сомнение — правильно ли мы идем. Небесный горизонт как-то перекрутился в моем представлении, а глаза щипали от капель пота, которые в них попадали…