Лес... Каждый российский человек представляет его по-своему: могучей сибирской тайгой, смешанными зелеными океанами Нечерноземья, массивами дубовых и березовых рощ Подмосковья, суровой хвойной стеной Брянщины, скромными перелесками и посадками родной Орловщины. Но самые яркие воспоминания о лесном царстве остаются из детства, от вкуса и армата земляники, весенней и летней разноголосицыпернатой братии, муравьиных пирамидок и свежести осеннего запаха корзины с опятами. Своей, обязательно своей полянки, где после футбольных баталий уплетаешь печеную картошку и чумазый, довольный возвращаешься с друзьями домой под мирно мерцающими звездами, мечтая и зная, что вот также ты пройдешь и со своими детьми и внуками по этим местам…

Но есть и другой лес… Лес исторической памяти, с местами и событиями, которые накрывают тебя неожиданно, неотвратимо и основательно. Так было и со мной, уже в далеком 1984 году, после очередного грибного похода с моим отцом, Ларичевым Николаем Сергеевичем, младшим в своей многодетной семье. Мы вышли на лесную просеку Нарышкинского природного парка, недалеко от поселка Нарышкино, которую именуют в народе "Красная дорога", и подошли к скромной ограде и могилке, с деревянной тогда табличкой и надписью: "Ларичев Михаил Сергеевич 1929-1943 гг. Погиб, сопровождая разведчиков"… Немой вопрошающий и немного с укором взгляд на батю… И тихий, простой по-мужски откровенный ответ "Война… страшно было, сын, тяжело вспоминать…и горько, поэтому и не говорил вам так долго".

Казалось бы, полдня назад это были те же тропы, поляны и шум листвы… И вдруг встал враз, перед глазами, лес военного, оккупационного детства моих родителей и их сверстников, очевидцев тех огненных 1941-43-х годов Великой Отечественной…

Остался дом за дымкою лесною, не скоро я к нему вернусь обратно…

Ты только будь, пожалуйста, со мною, товарищ Правда! товарищ Правда…

"…Немцы, финны, румыны пришли в Урицкий район и в Нарышкино, тарахтя мотоциклами, с ревом транспортеров и танков, осенью, в начале октября 1941, и сразу принялись вырубать наш лес", — начал рассказ отец. Застонал лес под пилами и топорами оккупантов, которые очищали пути и подъезды к станции и подъездному мосту, под склады оружия, техники и снарядов. Особо высматривали дубы. "Из хороших домов выгнали всех в сараи или землянки, отобрали крупный скот, запасы зерна, картошки. Сразу ввели комендантский час. Начали жить в проголодь. Со слов старших сестер — Марии и Эльвиры Сергеевны, Миша, как самый старший из наших детей, тайком, окольными путями со старшими ребятами, ходили в дальний лес по орехи, грибы, ягоды, не брезговали и птичьими яйцами, птенцами, прятались и шарахались от немецких патрулей" …

Я все смогу, я клятвы не нарушу, своим дыханьем землю обогрею.

Ты только прикажи – и я не струшу, товарищ Время! Товарищ Время…

С 1942 фашисты начали свирепствовать, видно, после поражения под Москвой. В Нарышкино приехало гестапо, на окраину поселка возили расстреливать выявленных коммунистов, подпольщиков, военнопленных. "Приходили и в наш дом дознаватели, ведь наш отец, твой дед, Сергей Николаевич, был директором элеватора и до войны подавал заявление в партию и поэтому всю зиму 1942 провел в п. Совхозном у родственников. Не раз Миша прибегал домой с бледным лицом и сжатыми кулаками, говоря: "Опять гады кого-то повезли за переезд расстреливать".

Сколько страха натерпелась и слез пролила моя бабка — их мать, Матрона Антипова, когда приходили соседи, работающие на станции и говорили, что опять какие-то сорванцы побили на немецких грузовиках стекла и покололи колеса, зная или догадываясь, чьих рук дело. Тайком таскал Миша и без того малый запас овощей и "тошнотиков", чтобы перебросить через колючку нашим военнопленным в районе вокзала.

С весны 1943 года начались налеты нашей авиации на станцию, склады и подъездной мост. И опять спасал лес моих родных, укрывая их в дальних оврагах и валежнике, куда немцы боялись соваться. А ребята, во главе с Мишей, убегали смотреть, как утюжат "илы" и "пешки" немецкие склады.

В начале августа уже стало слышно, что фронт подошел к Орлу, а седьмого числа начались обстрелы советской тяжелой артиллерией станции Нарышкино со стороны Сосковской дороги. Семья Ларичевых с соседями ушли укрываться еще дальше, аж под деревню Ужаринку, в лесные овраги.

Был момент, когда отступающие цепи немецких автоматчиков шли через эти места, простреливая все подозрительное. Миша укрыл собой сестер, а они укрыли моего тогда ещё маленького отца, чтобы не вскрикнул от страха. Ближайший в цепи немец на мгновенье остановился, посмотрел на них и, передернув ремень автомата на плече, двинулся дальше…

Я снова поднимаюсь по тревоге. И снова бой, такой, что пулям тесно!

Ты только не взорвись на полдороги, товарищ Сердце! Товарищ Сердце…

Ближе к вечеру над головами сидящих в овраге появились люди в маскировочных халатах и с такими родными, долгожданными звёздочками на пилотках.

"Наши!" — вскрикнул Михаил.

"Есть кто смелый, тайные тропки в лесу показать?" — спросили разведчики.

Мать Матрона наотрез запретила даже нос показывать всем своим. Но разве удержать после двух зим оккупации повзрослевших мальчишек!…

А затем был первый вечерний бой и, после небольшого перерыва, начался ночной штурм Нарышкино… В освобожденный поселок и остатки дома с землянкой семья Ларичевых вернулась в десятых числах августа. Михаила по-прежнему не было, сестры и мать пошли искать к трофейным складам, но их не пускали, работали саперы. На пятые сутки прибежали старшие девушки с ребятами и принесли остатки помочей с зеленой пуговицей, самодельного ремня, темно-клетчатых брюк в крови…

Матрона Антипова, охнув, осела. Родные пошли по опушке леса, вдоль красной кирпичной дороги, там и встретили военных саперов и их командира, которые подвели их к свеженасыпанному холмику у воронки. Старший сказал, что перед ночным штурмом здесь подорвалась на минах разведгруппа с каким-то местным проводником. "Тяжелораненых в госпиталь повезли, а вот гражданского пришлось захоронить здесь. Жара ведь стоит, сами понимаете…"

В большом дыму и полночи, и полдни. А я хочу от дыма их избавить.

ты только все, пожалуйста, запомни, товарищ Память! Товарищ Память…

В Урицком районе 19 воинских захоронений и 6 памятных знаков, посвященных событиям самой кровопролитной и отдающей эхом горечи до сегодняшнего дня Великой Отечественной Войны, в них покоятся останки свыше 650 советских воинов Красной Армии, погибших, умерших от ран в оборонительных боях 1941 года и освободительных сражениях 1943, расстрелянных и замученных в период оккупации. Почти все они находятся на центральных площадях и усадьбах городского и сельских поселений района, где им воздаются живущими сегодня почести и преклонение.

Но есть еще одно, пока еще малоизвестное место, которое принял в свое лоно наш русский лес, и где покоятся останки юного мальчишки, отдавшего, не задумываясь, свою жизнь за освобождение своего родного поселка Нарышкино. И поэтому именно здесь, в лесной укромной тиши, у его могилки, свой момент жизненной истины в познании истории малой родины. Здесь замирают в почтенном молчании его сверстники, осознавая, что здесь нет бравадной музыки, груды цветов и пылких речей, а есть простое и пронизывающие понимание, что взрослеют не годами, а осознанными и великими поступками.

Ну а я, твой потомок по линии твоего младшего брата Николая Сергеевича, дорогой мой дядя Михаил Сергеевич, вместе со своей дочерью и твоей внучатой племянницей, с гордостью и честью вносим твою единственную сохранившуюся фотографию в базу данных Всероссийской народной акции "Дорога Памяти" и в графе "Описание подвига" с особым волнением пишем: "Юный герой. Погиб, сопровождая разведчиков Красной Армии при освобождении родного поселка — станции Нарышкино 9 августа 1943 года".

Ты навсегда вместе с нами, в белой рубашке и красном пионерском галстуке!