"…Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне", –
писала в своих стихах советская поэтесса Юлия Друнина. И она совершенно права – страшно на войне, да ещё как страшно! Но мы приняли присягу, дали клятву сражаться и побеждать – и куда-то улетучивается весь страх. О том, что пришлось нам испытать на войне, я и хочу рассказать.
Когда меня призывали в действующую армию, то направили на курсы шофёров в Ярославле. Было это в 1942 году. Мы изучали три вида транспорта: ГАЗ АА – полуторка, ЗИС-105 и газогенераторную машину. Сдали экзамены, получили права на вождение, и началась наша армейская жизнь.
На передовой
Служба моя проходила в разных частях. Сначала на 1-м Прибалтийском фронте, в 64-м автотранспортном батальоне. Потом – на Калининском фронте мы обслуживали аэродром 3-й воздушной армии, которая находилась в районе станции Андреаполь. Все фронтовые дороги и сейчас так ясно видятся мне, будто это было вчера. А я проехала их много, начиная с Ярославской области, затем – Калининская, Смоленская, Псковская, Витебская... Даже два раза ездила на передовую. А закончила службу в Белоруссии на станции Оболь.
Расскажу, как я побывала на передовой.
С аэродрома, который мы обслуживали, бомбардировщики летали на линию фронта. С такого задания один самолёт не вернулся, и надо было его разыскать. Затребовали для этого автомашину. Все водители-мужчины были в командировках, и на это задание послали меня. Я приехала на аэродром, нашла штаб, докладываю: "Явилась в ваше распоряжение". Командир поднял голову, посмотрел на меня и задаёт вопрос: "Не страшно ехать на передовую?"
– Надо – значит поеду, – отвечаю я.
Командир убедился, что я не трус, и вызвал лётчика, лейтенанта, которого я должна была везти на поиски. С нами ещё поехал механик. Заправили мою машину всем необходимым, выдали нам сухой паёк и мы поехали.
Поездка наша растянулась на целую неделю. Ехали день и ночь, сверяя путь с картой; ночью – без света. По дороге нас останавливали регулировщики и всегда удивлялись – первый раз выдели, что на передовую за рулём ехала девчонка. А я настолько устала, что на одну ночь пришлось останавливаться переночевать в деревушке. В конце концов, прибыли на нужное место. Машину оставили в лощине, а сами поднялись в гору. Здесь были две землянки, в одной находились командиры, в другой – женщина; кто она была по должности – не знаю. Меня поселили в землянку к ней, но поспать не пришлось – всю ночь совсем рядом шёл ужасный бой. Где-то с километр от нас был лес, за этим лесом и ухали сильные залпы изо всех орудий. Били "Катюши", снаряды пролетали над нашими головами, кругом всё горело, дрожала земля.
Утром с поля боя волоком вытаскивали раненых солдат, кого на чём – на плащ-палатках, самодельных носилках. А они стонут, как ягнята. Ходить в полный рост было нельзя – кругом свистели пули; можно было только ползти по-пластунски. Везде виднелась вышедшая из строя разбитая техника.
Раненых стаскивали в лощину, где я оставила свою машину, а оттуда отправляли дальше в полевой госпиталь. Меня командир предупредил, чтобы из землянки я не выходила. Но мне надо было найти канистру или ведро – в запас для машины; и я ползком-ползком, но всё же ведро нашла.
Не зря, видно, говорит пословица: "Смелого пуля боится". Командировка моя закончилась благополучно, мы вернулись в свою часть, и ни одна пуля нас не задела.
Великие Луки
Пришлось побывать мне и в Великих Луках. Туда я ездила с капитаном на второй день после освобождения города от фашистов.
Подъезжаем к городской окраине – на обочине дороги лежит женщина, прижимая к себе маленького ребёнка. Оба мёртвые. Сколько лет прошло, я всё никак не забуду эту картину и, наверное, не забуду уже никогда.
Въехали в город – он весь в развалинах. Остановились в одном переулке. Капитан меня предупредил, чтобы я никуда не ходила, потому что город может быть заминирован. И всё же я ослушалась его, сходила в один дом неподалеку. Что я там увидела – стоит перед глазами и сейчас. Дом – двухэтажный, стёкла все выбиты, дверей нет. Солдаты в форме и гражданские – может, жильцы этого дома, – лежат вперемешку, все – мёртвые. Больше я никуда не пошла.
В Белоруссии
В начале 1944 года меня перевели в другую часть, которая находилась в Белоруссии. Здесь был лагерь НКВД, где содержали военнопленных румын. Располагался он недалеко от станции Оболь, на хуторе, где были два дома и сарай. В одном доме находился штаб и жил начальник лагеря. В другом – хозяева хутора. В этом доме освободили две комнатки: в одной комнате жили женщины – медсестра Вера Ивановна, я и ещё две девчонки. Другую комнатку занимали мужчины – командиры: два лейтенанта, оба сибиряки, да ещё из другой части приехал старшина, он был контужен. Вместе с ними жил ещё один шофёр – Коля Ефимов. В лагере находились две автомашины, на которых мы с ним и ездили. Так было поначалу.
Я возила продукты для пленных, со мной всегда ездили капитан и рабочий. Однажды меня с капитаном и старшиной отправили в длительную командировку. Белоруссия граничит с Украиной, и мы, когда возвращались обратно в свою часть, застряли в украинском лесу. Был март или апрель 44-го года, дорога после дождя скользкая, и моя машина сломалась – отказал задний мост. Что делать? Сами отремонтировать машину мы не сможем, потому что сносились шлицы в промвалике. Капитан со старшиной не знали, что делать, и я им дала совет. Мне машину бросить нельзя, я останусь тут, в лесу, а вы идите искать подмогу. Был поздний вечер, и они ушли. На наше счастье, они набрели на какую-то воинскую часть, там договорились и утром едут за мной. Взяли мою машину на буксир и отвезли в часть. Там меня накормили кашей и предложили поспать. А сами занялись ремонтом.
Между тем, нас уже давно ждали дома, не один раз начальник лагеря выходил на дорогу встречать. И когда приехали – он стоит на дороге. Я как вышла из машины, так и бросилась к нему в руки, и он очень обрадовался, что все мы живы-здоровы.
Фашисты и здесь не давали нам покоя. Немецкий лётчик решил, видно, нас уничтожить. Он так низко пролетел над домами, что едва не задел крыши. Рядом с нашим домом был песок, там находились бочки с горючим и, как нарочно, стоял трактор. Сюда и сбросил немец бомбу. Бочки взорвались, трактор получил большие повреждения, а тракторист погиб.
А мы, увидев самолёт, решили спрятаться в бане. Капитан узнал, где мы спрятались, прибежал и выгнал нас оттуда с руганью. Было нас человек восемь, и только мы отбежали от бани, как самолёт развернулся, и бани как не бывало – взлетели в воздух одни щепки. Если бы не капитан, всех бы убило.
* * *
Вернувшись домой с фронта, я целый год болела, потому что была сильно простужена. В
42-м, ближе к осени, нам пришлось вытаскивать из болота разбившиеся самолёты. На берегу мужчины разрезали их на части, а мы, девчонки, вытаскивали эти части дальше – на дорогу, где их грузили и отвозили на переплавку. Бродили по этим болотам в холодной осенней воде и, конечно, многие из нас тогда простудились.
В заключение
Мои фронтовые дороги – это только частичка моего пути. Сейчас, вспоминая всё пережитое, хочу сказать о наболевшем. Нынче 26 февраля я смотрела по телевизору передачу "Парламентский час", в которой показывали "Бессмертный полк". И мне стало горько! Конечно, надо помнить о тех, кто погиб. Но и о нас, еще живых ветеранах Великой Отечественной войны, тоже надо бы помнить. Ведь остались нас единицы, в Брейтовском районе – всего 4 человека. И от этого только обиднее, что сегодня Федеральным законом "О ветеранах" для участников Великой Отечественной войны не установлена 100-процентная льгота при оплате коммунальных услуг, электроэнергии, капитального ремонта. Куда-то исчезла 50-процентная льгота при оплате телефонных переговоров по стационарному телефону, которая была раньше. Депутатам, принимающим законы сегодня, надо бы повернуться лицом к ветеранам. И тогда лозунг "Никто не забыт, ничто не забыто" будет не только на бумаге.
С уважением,
Екатерина НИКИТИНА,
участница Великой Отечественной войны, мне – 96-й год.