По тракту Глазов-Красногорье, километров десять не доезжая до районного центра, была остановка "Кельдышонская повёртка". Много часов пришлось простоять здесь, ожидая автобус, а чаще случайную попутку, чтобы выбраться из деревни в большой мир. До сих пор перед глазами и каждый куст, и деревья в четыре ряда, и надписи на белых стволах берёз, и глубокая колдобина при повороте с тракта на просёлочную дорогу, спускающуюся к Кельдышу.
Хотя... Повёртки, вероятно, уже нет. Раны от посланий, вырезанных на деревьях, зажили. Дорога - без следов, затянуло её травой-муравой. По разным краям "рассыпались" земляки и их потомки, и никто сюда больше не спешит.
Место для поселения предки выбрали почти ровное, лишь небольшие холмики да лога с речушками посередине разнообразили ландшафт. Только на западе в сторону Красногорья величаво возвышался Кольывырйыл, местами голый, местами поросший ельником. Летом мы здесь собирали землянику, осенью - рыжики, зимой всего один раз поднимались на лыжах - нет, не на самую вершину - и скатывались. На второй подъём ни сил, ни духу уже не хватало: склон был не крутой, но очень протяжённый.
На першинской стороне холма находился карьер, где добывали глину для битья печей. Мы считали его пещерой и подходить близко боялись. Рассказывали, что на этом месте когда-то разбитная молодуха захоронила своё дитя. Действительно, в ветер из карьера доносились звуки, похожие на плач новорождённого ребёнка.
К нижнему краю деревни стекались три ручейка: Адамшур, Винапозьтоншур, Выльпыртэмшур. Они сливались в довольно полноводную речку, и чуть ли не в километре от места слияния её загораживала плотина с мельницей. Около мельницы стояла маленькая избушка, гербень. Здесь помольцы ждали свою очередь, курили, решали деревенские проблемы. Мельником работал Веретенников Иван Николаевич, по-кельдышонски Пастыр Иван.
Пруд растянулся вдоль хвойного леса, Поскотины. В воде, как в зеркале, отражались высокие ели. Вдоль берегов рос камыш с длинными жёсткими листьями и с большими коричневыми шишками. У нас называли его летень. Цвели жёлтые кувшинки. Было сказочно красиво.
По берегу со стороны деревни близко к пруду подступали колхозные посевы. Нам, детям, было вменено в обязанность охранять их от гусей. Как же я ненавидела тогда эту скотину! Только, бывало, спустишь с жита на воду одно стадо, как тут же поднимается другое. Не успеешь его выгнать, за спиной уже гогочет третье. Целый день у воды - и даже искупаться некогда. Не углядишь - за потраву у родителей спишут заработанные трудодни.
Около мельницы был деревенский пляж. В жаркие летние дни купались все: и взрослые, и дети, но только после обеда. Строго соблюдали Вожо.
У берега на воде болтались лодки: два выдолбленных из брёвен корыта, соединённые железными скобами. Хозяева цепями прикрепляли их к кольям, вбитым в землю, закрывали на замок. На лодках мужики рыбачили, а мы, если удавалось угнать, катались.
Вскоре мельницу закрыли, видимо, за ненадобностью, она развалилась. Пруд в половодье унесло, и осталось скучное пустое место. Позже восстановили так называемую старую плотину, которая была, как рассказывала моя бабушка, ещё в доколхозные времена, и прямо под деревней засверкал уже не такой большой, но очень живописный новый пруд.
Поскотина, по-нашему Поскотня, представляла собой большой хвойный лес. Начинался он сразу за речкой Выльпыртэмшур. Одна сторона его выходила к деревне Юнга, вторая упиралась в потаповские поля (Тэмышлуд), где была третья грань, уже не помню.
Поскотина считалась колхозным угодьем, поэтому кельдышонские могли здесь бесплатно рубить дрова. Строительный же материал выписывали и вывозили откуда-то из "государственной казны". И только в середине шестидесятых, когда начались хрущёвские послабления, людям разрешили отстраиваться из этой Поскотины.
А, вообще, она нас и кормила, и одевала, и обогревала. На вырубках было много малины. Её собирали, сушили и продавали. На вырученные деньги покупали кой-какую одежду и обувь. В еловом лесу заготавливали на зиму грибы. Из сырых ложбин таскали на себе траву лабазник на сено для коровы.
Внутри леса в окружении высоких елей и пихт пряталась странная поляна гектаров на пять- шесть, сплошь заросшая мелкими ёлочками. Называли её Йыдымувыл, то есть ячменное поле. Слышала от бабушки, что некоторые деревни имели поля, урожай с которых скрывали от сдачи государству и делили между жителями. О Йыдымувыле ничего подобного не говорили, но, может быть, это и был такой деревенский тайник.
Об авторе
В Кельдыше прошло всё детство Валентины Васильевны. В 1961 году она поступила в Можгинское педучилище, в 1965-ом закончила его и уехала на работу в Балезинский район. В 1971 году закончила заочно ГГПИ, переехала в Глазовский район, в д.Золотарёво. 45 лет проработала в школе, сначала пять лет учителем начальных классов, потом учителем русского языка и литературы. Третий год, как живёт в Завьяловском районе, куда переехали, чтобы быть ближе к детям, которые живут в Ижевске.
Запущенных и заброшенных земель не было. Каждый клочок обрабатывался или на лошадях с плугом, за которым обычно ходили женщины, или на тракторе с огромными зубастыми колёсами. Его называли "колёсной трактор". Кабины у трактора не было. Весной и в летнюю жару, и осенью до самого снега в две смены, в ночную и в дневную, работали на нём мой отец Веретенников Василий Иванович (Кеч Вася) и его напарница - соседка Веретенникова Клавдия Фёдоровна (Мартиван Клавди). Позже появился гусеничный трактор "НАТИ", затем "ДТ". Трактористов стало больше: Захар Антипович, Фёдор Николаевич, Герман Капитонович.
Пасли скот и заготавливали сено в логах. Остались они теперь, вероятно, безымянными, а у меня каждый лог, каждое поле и перед глазами, и на слуху: Адамшурнюк, Винапозьтоншурнюк, Выльпыртэм, Тэмышпал, Першагрань, Пудовыжнюк, Пудовыжнюкйыл, Кольывырйыл, Кольывыргопул, Гордсюйбам, Вукобер, Кудыкуянни, Моглёшурнюк, Першапруднюк, Першапруднюкйыл, Мурнюк, Кебитбер, Борискыз,Йыдымувыл…
Как и в любой удмуртской деревне люди различали друг друга не по фамилиям и именам, да и фамилий-то в Кельдыше было всего две: Веретенниковы и Максимовы. Каждый дом имел своё прозвище: Кечьёс, Потёнъёс, Дикойёс, Модаос… Если говорили о ком-то из членов семьи, называли Кеч Вася, Мода Онись, Потён Олёксан… Одни получили прозвище по имени главы рода, другие по названию деревни, из которой сосватали женщину-хозяйку, третьи являлись меткой характеристикой, данной с чьей-то лёгкой руки.
В моё время Кельдыш состоял всего из двух улиц. Название было только у верхней, маленькой, "Выли ульча". Основную не называли никак. Располагалась верхняя улица поперёк главной, как бы образуя букву "П". Я помню здесь только четыре хозяйства: Кеч Петыръёс, Тёпанъёс, Дошко. Далеко на отшибе, у дороги на тракт, жили Тиконъёс. Основная улица была двусторонней и полого спускалась к пруду, к речкам. Во времена моего детства, в 50-ые годы, по обеим её сторонам избы ещё тесно стояли друг к другу, но год за годом они редели, а промежутки между ними становились всё шире и шире.
По правой стороне главной улицы моя память застала дома в таком порядке: 1. Бачукъёс (Бачук Лена), 2. Почокъёс (Почок Маня), 3. Капиос (Капи Герман), 4. Паляос, 5. Кима Паша, 6. Митрофанъёс (Митрофан Глафир), 7. Лаз Иванъёс (Лаз Иван Сандыр), 8. Явланьёс, 9. Кузьмаос (Кузьма Пекла), 10. Матрон, 11. Данюшъёс (Данюш Анна), 12. Дикойёс ( Дикой Данё), 13. Якоос (Яко Лёня), 14. Пастыр Педоръёс, 15. Педор Микаль.
По левой стороне сверху вниз жили: 1. Ефимъёс (Ефим Вася), 2.Демид Иванъёс (Демид Иван Анна), 3. Ермилъёс, 4. Паши Саня, 5. Кича Веркаос, 6. Пичи Катярин (Бада Валя, Филарет), 7. Гришъёс (Гриш Педось), 8. Ёгор Марфа, 9. Онисимка, 10. Сидоръёс (Сидор Матвей, Сидор Одоть), 11. Модаос, 12. Потёнъёс, 13. Онтипаос, 14. Ляпа, 15. Роман Марфа, 16. В доме раскулаченной Анны Романовны (Роман Анна) в наше время располагалась начальная школа, 17. Кечъёс, то есть мы. Мою бабушку звали Марфа Тихоновна, но мало кто знал её настоящее имя. В деревне она была Кеч, так как вышла замуж в Кельдыш из Кечёво Глазовского уезда за Павол Ивана. Рано овдовев, стала главой семейства. Поэтому и стали мы Кечъёс (Кеч Вася, Кеч Лена). 18. Мартиван Педоръёс, 19. Пастыр Олён баба (деревенская знахарка и повитуха), 20. Куклинъёс. 21. Пастыр Иванъёс.
Как запечатлелись земляки-кельдыши в памяти, перепутавшей время, так и живут, не признавая официальных имён и фамилий.
Кельдышонских мужиков с войны вернулось немного, и дети росли без отцов, в семьях вдов и матерей-одиночек. Я помню, к сожалению, только восемь человек участников войны, оставшихся в деревне. Это Герман Капитонович (Капи Герман), Василий Ефимович (Ефим Вася), Фёдор Николаевич (Пастыр Педор), Александр Павлович (Потён Олёксан), Захар Антипович (Онтипа Захар), Дмитрий Никитович (Куклин Митя), Прокопий Матвеевич (Сидор Прок) и мой отец Василий Иванович (Кеч Вася), вернувшийся один из трёх двоюродных братьев. Были, вероятно, и такие, кто к тому времени покинул родные места, но я их уже не знаю. Будучи пионерами, мы прикрепляли к воротам ветеранов вырезанные из фанеры красные звёздочки, что являлось признанием их заслуг перед Отечеством.
На конце верхней улицы за домом Дошко находилась кузница (кебит). Кузнецами работали братья Василий Ефимович (Ефим Вася) и Данил Ефимович (Ефим Данё). Говорили, что до коллективизации это была их собственность. Мы часто наблюдали, как здесь, загнав в специальный станок, подковывали лошадей. Животных было очень жалко.
За огородами был глубокий лог, за логом - гумно (шыньыр). Под соломенной крышей стояли молотилки и веялки. Работали они на мускульной силе женщин. Они без остановки крутили ручки машин, которые стучали и грохотали так, что приходилось разговаривать, крича друг другу в уши. Мы, дети, помогали деревянными лопатами отгребать зерно и до единой соломинки подметали гладкий земляной пол. Зерно свозили в верхний колхозный амбар. Он стоял в промежутке между верхней и основной улицами, напротив дома Кеч Петыра.
В середине основой улицы слева, за домом Пичи Катярина, цепочка домов прерывалась дорогой на Архангельское( Аркалин). Называли это место Прогалом. В осеннюю слякоть и в зимние бураны собиралась тут кельдышонская ребятня, чтобы отправиться за шесть километров в школу. Выходили из дома - было ещё темно, возвращались - уже темно. Чтобы не свернуть с санного следа, а заодно и отпугнуть волков, мастерили и зажигали факелы.
Внизу, почти у самой Поскотины, располагались колхозные коровники и конюшня, чуть дальше у дороги на Потапово ( Тэмыш) - нижний амбар. Улица была неширокой, и мало кто украшал свой дом палисадником. Зато росли огромные, в три обхвата, тополя. Их пушистые вершины издалека приветствовали нас, спешащих после долгого отсутствия домой .
Была деревня, и жили в ней люди. Трудились, маялись, мечтали, рожали детей, ссорились с соседями, мирились… Была деревня, кипела жизнь. И нет деревни. Заросла ивняком и бурьяном. Остались точка на карте со странным названием урочище Кельдыш и наша светлая память о ней.
Валентина ЧИРКОВА (ВЕРЕТЕННИКОВА), Завьяловский район.