Учителя, встреча с которым, пусть даже самая короткая, но всегда насыщенная впечатлениями, оставляет неизгладимый след в сердце. Такой харизматичной, яркой и необыкновенной личностью была эта женщина.
В память о Евгении Павловне Никитиной состоялось заседание кафедры истории русской литературы и фольклора Института филологии и журналистики СГУ. Вспоминали о Евгении Павловне преподаватели и аспиранты, которые, кстати говоря, все в свое время прошли через ее школу.
Предлагаем вашему вниманию фрагменты разговора, которые приоткрывают характерные черты удивительной личности и, думается, западут в душу даже тем, кто, к сожалению, не знал Евгении Павловны лично. Ощущение того, что что-то драгоценное, неповторимое и очень-очень важное прошло мимо, но может быть хотя бы отчасти восстановлено в твоей жизни благодаря признаниям знавших Евгению Павловну, придает этим строкам особое значение.
Хочется как-то поменять свою жизнь: начать читать книги, которые читала она, учить наизусть ее любимого Пушкина, воспитывать на примерах литературы своих детей (так же, как это делалось в семье Евгении Павловны). Но, пожалуй, главное, что хочется перенять у этой великой женщины, – это умение создавать вокруг себя такую атмосферу, в которой хорошо и уютно каждому.
К сожалению, этот дар дается немногим. Но даже наблюдать со стороны такое явление – счастье.
Об этом и многом другом на заседании кафедры, посвященном памяти Евгении Павловны Никитиной, говорили ее коллеги всех возрастов.
Юрий Николаевич БОРИСОВ, заведующий кафедрой истории русской литературы и фольклора Института филологии и журналистики СГУ имени Н.Г. Чернышевского:
– Евгения Павловна оставила богатое наследство. Есть что продолжать, что развивать, на что опираться и о чем вспоминать.
Ее особенно интересовала, заботила и вдохновляла "кафедральная память". Евгения Павловна начала новое направление научного исследования нашей родословной, истории саратовской филологической школы. Я до сих пор ей за это благодарен. Трудно проделать такую работу, ведь это общее дело, масштабное.
В работе с Евгенией Павловной соединились общенаучное значение и теплота личной памяти и личного участия. Хочется, чтобы начатое Евгенией Павловной дело продолжалось, поскольку ее энергетический заряд был очень мощный. Она никогда ни от чего не отказывалась, за все бралась и всегда думала, как можно интересно освоить нововведения, чтобы это было нескучно.
Наталья Владиславовна НОВИКОВА, выпускница филологического факультета СГУ, спецсеминара доктора филологических наук, профессора Е.П. Никитиной, кандидат филологических наук:
– Когда я начала работать в университете, Евгения Павловна разрешала мне посещать спецсеминарские занятия. Я садилась в уголок и не только слушала, как она вместе со студентами анализирует тот или иной текст, но и пыталась записать весь ход анализа, слово в слово. Каждый раз студийное, как его определяла Евгения Павловна, прочтение пушкинской лирики или прозы, поэзии Блока, Ахматовой, Цветаевой, Гумилева, – это такая кружевная работа, такое внимание к каждому слову и образу! И так это захватывает, потому что, казалось бы, в известном открываешь неизвестное, и оно помогает понять суть авторской мысли, художнической интонации. Такое кропотливое, вдумчивое, действительно "медленное чтение", которое Евгения Павловна умела направить по нужному руслу в студенческой аудитории и которым блестяще владела сама как исследователь, и есть та самая методологическая основа нашей работы, давно уже признанная в ученом мире как коренная особенность саратовской филологической школы. Евгения Павловна органически усвоила этот путь постижения писательского слова от своего учителя – Александра Павловича Скафтымова. Вживе явленный на занятиях, в исполнении Евгении Павловны он был поистине живым. Студенты незаметно для себя оказывались на пороге открытия, причем не только филологически, но и неизменно – человечески значимого, ведь отправной точкой учебного разбора классических произведений всегда были личностное чувство, эмоциональное проникновение, душевный отклик. Евгения Павловна выращивала читателей, способных достойно воспринять художественное произведение, проникнуться его нравственными уроками. И, судя по тому, что она всегда повторяла: "Я не ученый, я преподаватель", – считала это главным делом своей жизни.
Ю. Б.: Вспоминая строки Александра Блока: "Над нами – сумрак неминучий / Иль ясность божьего лица", могу сказать, что Евгения Павловна – человек, над которым всегда была ясность божьего лица во всем.
Она прожила счастливую жизнь вопреки трудностям, сложностям, с которыми ей приходилось сталкиваться. Евгения Павловна – это эталон человека, того, как он должен проживать свою жизнь.
Несмотря на свой вклад в науку, Евгения Павловна не называла себя ученым, а считала себя преподавателем. Помимо того что она передала удивительную систему педагогики, для многих Евгения Павловна стала учителем жизни.
Мария Сергеевна КИСЛИНА, выпускница филологического факультета СГУ, аспирантка доктора филологических наук, профессора Е.П. Никитиной:
– Все выступления Евгении Павловны были обращены к аудитории, они не были формальными.
Н. Н.: Да, она ко всему, к каждому выступлению или мероприятию, относилась с душой, с полной самоотдачей.
Ю. Б: В то же время Евгения Павловна была человеком принципов. "Это вопрос принципиальный!" – были ее слова. Были и юмор, и понимание ситуации, но принцип лежал в основе всего.
Н. Н.: Самое точное слово о Евгении Павловне произнесено ее младшей дочерью: "Монолит". А какая у Евгении Павловны была память! Пушкин и поэты "серебряного века" – "часть души", постоянно звучащая в речи. За ней нужно было ходить с блокнотом и ручкой. Могу сослаться не более чем на два-три случая, когда Евгения Павловна не припоминала, кто написал только что процитированные ей строки. Для нее это было чем-то из ряда вон выходящим.
Ю. Б.: Особенностью ее удивительной памяти была способность запоминать на длительный срок материальные детали. Это нас всех потрясало.
Н. Н: Настоящая сокровищница – составленная Евгенией Павловной подборка пословиц и поговорок. Спонтанно, по ходу разговора возникавшие в речи, они заносились в специальную книжицу. Евгения Павловна повторяла: "Я – человек народный". Теперь это собрание – своеобразный дневник, хотя и без дат, ее жизни в последние годы, ее чувствований, настроений и размышлений.
В лексиконе Евгении Павловны было много неходовых, но очень выразительных слов. Например, она, ссылаясь на Евграфа Ивановича Покусаева, в бытность того заведующим кафедрой, говорила: "Не надо быть кулугурами, сидеть на месте, вариться в собственном соку. Надо ездить на конференции, заодно своими руками можно распространять и книги, изданные в Саратове". Мой так называемый научный туризм возник исключительно под настойчивым внушением этой идеи. Перед поездками всегда заходила к Евгении Павловне, она меня меленько крестила, благословляя. А по возвращении подробнейшим образом докладывала ей о том, как прошла конференция, приносила книги, которые вскоре ею прочитывались и затем нами обсуждались. В подробный отчет обязательно входили и путевые впечатления. "Наташа, я путешествую вашими глазами", – говорила Евгения Павловна, с большим воодушевлением рассматривая путеводители, карты, фотографии, привезенные из Ельца, Ялты, Ясной Поляны, Ульяновска, Иркутска, с Байкала. Поездки в Нижний Новгород и накануне скорбной годовщины – в чеховское Мелихово прошли уже без Евгении Павловны, но перед выступлением в Мелихове я говорила о ней как об ученице Скафтымова, хранительнице его рукописей, убежденном пропагандисте его наследия…
М. К.: Я помню нашу последнюю встречу. Я как раз готовилась к экзаменам.
Как уже потом стало известно, оставалась всего неделя до ее кончины, но Евгения Павловна все равно встретилась со мной. Сказала: "Читайте романы, от самоорганизации зависит все".
Ю. Б: Есть фотография, которую Евгения Павловна запретила кому-либо показывать. Мы как-то пришли к ней на дачу без предупреждения. Она была вся в делах. И вот когда она калитку открывает, у нее в руках тряпка какая-то, веник, и мы ее сфотографировали. Фотография осталась только у наших.
Евгения Павловна могла ее и порвать. Ей не всегда хотелось, чтобы мы, студенты, вот так входили в ее бытовую жизнь.
Очень четко у нее была проведена граница между домашними и деловыми отношениями. Мои однокурсницы буквально лезли к ней в жизнь, где-то ей даже было неприятно. Я понимал, что это ее могло даже раздражать.
Особенно интересной была история, когда моя однокурсница прислала ей поздравительную открытку и, видно, так задумалась о содержании, что ритуальные вещи отошли на второй план. Поздравление начиналось так: "Дорогая Евгения!".
Сейчас еще ничего, можно понять, а тогда были семидесятые... Но Евгения Павловна умела быстро навести порядок. Тут были и жесткость, и сарказм. И я ее в этом поддерживал и понимал.
Елена Владимировна КУЗЬМЕНКОВА, выпускница филологического факультета СГУ, спецсеминара В.К. Архангельской, кандидат филологических наук:
– Я могла всегда обратиться за советом к Евгении Павловне.
Н. Н.: Без Евгении Павловны очень тяжело. Ее катастрофически не хватает. Но ее небывалую энергетику мы по-прежнему ощущаем.
Ю. Б.: Поразительно: она делала для людей такие вещи, которые необязательно было делать. Это был человек-самоотдача! "Я человек служивый", – говорила Евгения Павловна, и это было ее любимым выражением.