Для маленькой Осетии то время было особенно сложным. На нее почти синхронно напирали националисты и экстремисты с двух сторон – с юга и с востока.
В этих условиях всесоюзная и общероссийская трибуны были весомыми рупорами, которые могли влиять на принятие политических решений. Поэтому значительная часть пропагандистской битвы легла на плечи народных депутатов СССР и РСФСР.
Среди тех, кто внес самый весомый вклад в 1990–1993 гг., был Таймураз Джетагазович Батагов, народный депутат РСФСР, как и еще один наш представитель в высшем законодательном органе России – Георгий Сафонкаевич Козаев. Их голос на общероссийской политической площадке всегда был слышен, а действия – заточены на то, чтобы громко настаивать на торжестве справедливости, чему сам был свидетелем, аккредитованным в качестве редактора газеты "Столичная" на всех депутатских съездах и сессиях.
Тогда для Северной Осетии главным было пресечь любые поползновения на ее территориальную целостность. А желание перекроить границы у наших соседей переваливало через край. В ход шла и самая фантастическая ложь в расчете на незнание многими народными избранниками из российских регионов исторических реалий Кавказа.
Так, представлявший печально известный Бексолтан Богатырев договорился на съезде народных депутатов до того, что Владикавказ якобы основали ингуши. И не просто основали, а сделали это …три тысячи лет назад (!)
Конечно, в такой напряженной ситуации требовался не только адекватный публичный отпор, но и расчетливые юридические шаги. Батагов настоял на том, чтобы именно его включили в состав конституционной комиссии, которая по поручению Б.Н.Ельцина занималась подготовкой нового Основного закона страны.
Делалось все возможное и для того чтобы защитить от вооруженной агрессии Южную Осетию. И мы преуспели в немалой степени, потому что Таймураз Джетагазович помимо воли и горячего желания отстаивать национальные интересы обладал еще одним уникальным качеством: он был исключительно коммуникабельным. Причем умел максимально быстро налаживать добрые отношения с коллегами самых разных, порой, диаметрально противоположных, политических воззрений.
В перерывах между заседаниями его всегда можно было увидеть общающимся: днем он пил кофе с убежденным коммунистом, обедал в компании "регионалов" и тут же после этого душевно беседовал с их завзятыми оппонентами – Галиной Старовойтовой, Глебом Якуниным, Анатолием Шабадом. А его номер в гостинице "Россия" с обязательными осетинскими пирогами и не только – никогда не оставался без гостей. Это не раз помогало в сложных ситуациях.
С вопросом вне запланированной повестки дня на трибуну попасть было практически нереально. Но существовала одна лазейка в действовавшем регламенте: можно было собрать определенный процент подписей от общего числа депутатов, после чего слово для выступления или заявления предоставлялось автоматически. Разработчики той нормы полагали, что одиночке вне какой-либо крупной фракции крайне трудно заручиться поддержкой нескольких сотен народных избранников. Так оно и было. Но не применительно к Батагову. Он единственный из более чем 1000 депутатов проделывал это играючи, да еще с головокружительной скоростью – за час-полтора.
Как результат, на съездах народных депутатов и заседаниях Верховного Совета РСФСР проблемы Южной Осетии выносились на трибуну неоднократно. Одних только постановлений и других документов по данному вопросу было принято шесть – больше, чем народными депутатами СССР, которых, к слову, активность российских парламентариев на югоосетинском направлении еще и подталкивала к аналогичным шагам. Сам Батагов не раз оказывался на трибуне, а в самые острые периоды – практически ежедневно.
Вся эта политическая деятельность была крайне важна. Во-первых, она показывала агрессивной Грузии и ее лоббистам, что им даже пытаться безнаказанно "проглотить" осетинскую территорию на Южном Кавказе никогда не удастся. А во-вторых, вдохновляла защитников Южной Осетии и весь ее народ. Ведь самое страшное в изматывавшем и неравном противостоянии было почувствовать, что ты одинок в своей борьбе, что твоя судьба никого не волнует.
В мае 1991 г. в Москве проходил 1-й международный конгресс памяти А.Д. Сахарова – "Мир, прогресс, права человека", под знаменами которого соединились едва ли не все "демократы" первой волны – а они в то смутное время имели более чем серьезное влияние. И когда возникла идея дать в преддверии форума на первой полосе "Столичной" публикацию за подписью вдовы академика Сахарова Елены Боннэр, никаких сомнений, с чьей помощью можно воплотить эту задумку, не было.
Таймураз Джетагазович без проволочек через нужных людей созвонился с Еленой Дмитриевной, и уже на следующий день мы входили с ним в подъезд "сталинского" дома на Земляном валу возле станции метро "Курская". Хозяйка квартиры оказалась не одна: в зале в сплошном сигаретном дыму вели жаркие обсуждения с десяток демократов и диссидентов.
Мы втроем уединились на небольшой кухне. Она сочла необходимым сообщить нам, что именно здесь много лет назад не раз ночевал Звиад Гамсахурдиа, который в советское время считался политическим заключенным. Зато в постсоветское сам стал тираном и нетерпимым националистом, превзошедшим в дикости многие диктаторские режимы.
Поначалу найти подход к Боннэр не удавалось. Она беспрерывно курила и явно давала понять, что сейчас ей не до Южной Осетии и председателя ее исполкома – томившегося в тбилисских застенках Тореза Кулумбегова. Но когда мы стали говорить, что югоосетинский лидер даже проамериканской правозащитной организацией Amnesty International признан узником совести №1, рассказали об обстоятельствах его пленения и о бешенстве того самого Гамсахурдиа на одной из пресс-конференций после вопроса о Кулумбегове и привели неизвестные ей примеры безобразной реакции грузинской элиты на высказывание академика Сахарова, назвавшего Грузию "малой империей", наступил перелом.
Проведя в квартире Боннэр два часа, мы вышли-таки с согласованным текстом ее заявления по Южной Осетии и по Торезу Кулумбегову, который в итоге и был опубликован…