Когда Владимир Соскиев создал композицию, где поэт едет на арбе (думаю, по Военно-Грузинской дороге), и скульптуру поместили в центре Владикавказа, на углу улиц Кирова и Миллера, началась "критика": что это такое? Поэта не видно, волы какие-то злые, и разве ж это – памятник ПУШКИНУ? Я спорила: да перестаньте, в горах холодно, ветер, вот он и накрылся плащом. Не все ж изображать его с поднятой над головой рукой… Тогда-то у меня и появились строки, которые предлагаю читателю:

Дорога не знала, кто едет по ней.

Гнала, не жалея, волов и людей.

То гладью проляжет, то встанет бугром.

То тьмою накроет, как черным крылом…

Не знала гора, КТО под ней проезжал.

И камни над ним нависали, дрожа.

Но грохот обвала стихал вдалеке,

Лишь эхо его отдавалось в реке.

И Тереку тоже неведом он был,

Тот путник, что к берегу быстро сходил,

Пил ветер ущелья, пьянея от грез,

И песни потока с собою унес.

Чабан, что с поклоном папаху снимал,

Не знал его вовсе. И книг не читал.

Но криком могучим сбил в кучу овец,

Чтоб дали проехать ему, наконец.

…Мы мчимся на "Волге". Крутой разворот –

И стадо навстречу упрямо бредет,

И Терек внизу… Он слегка обмелел…

И так же обвал в отдаленье гремел.

Все то – но не то: ведь не встретит ОН нас,

Хранимый Кавказом, воспевший Кавказ.

…Мы дали дорогу у груды камней

Глазам непривычной упряжке коней.

Свисал на колеса простой балдахин,

Выглядывал краешек чьей-то дохи…

И пахло весною, и пылью мело…

А вдруг… мы опять… не узнали ЕГО??

Ирина ГУРЖИБЕКОВА.