Бабушку называли по-осетински "Гыгы", "Нана". Довелось ей жить в эпохи перемен, войн и революций. И досталось ей, как говорится, полной чашей хлебнуть горя. Была она некогда красавица: белолицая, зеленоглазая со светлыми, почти рыжими волосами. Но с преодолением трудностей и горя, сгибался только ее стан, характер же становился тверже. И за внешней суровостью все труднее было разглядеть нежные черты.
Родилась она в большой семье Хетагуровых в с. Лаба Кубанской области, куда переселили осетин из сел Нарской котловины в 1870 г. Мужчины почти все были служивые. И неудивительно, что в 2020 г. с. Лаба, ныне – с. Коста Хетагурово – внесено в Книгу рекордов России по количеству Героев Советского Союза на душу населения. Но ХХ век стал для многих лабинцев роковым.
Марию выдали замуж в семью Кодзаевых. Она рано овдовела. Первенец-мальчик ее тоже умер. Молодой женщине оставаться одинокой считалось позором. Вторым мужем Марии стал наш дед – Тадиоз Исаков, участник Первой мировой войны, который в числе 300 демобилизованных односельчан вернулся в Лабу. Революция и Гражданская война, разруха принесли немало горя лабинцам, жившим в условиях постоянной необходимости самозащиты. Был даже случай, когда село сожгли, сохранились три дома. Тиф косил буквально целые семьи. Рассказывали, что у бабушки семеро братьев один за другим умерли от этой болезни. В этот период церкви уже перестали регистрировать акты гражданского состояния, а советские органы власти еще не были до конца сформированы. Потому точной даты рождения старшего сына Исаковых – Василия ("Васкæ" называли его ласково) нет: то ли в 1918-м, то ли в 1920-м. Всего же в семье родились пять детей – два сына и три дочери. Самой младшей среди них была моя мама – Лиза. Она не помнила старшего брата: в 1938 г. его призвали на службу в Красную армию. Получилось: встал на путь, с которого возврата домой не было. Он один из семьи стал участником Великой Отечественной войны – остальные были маленькими. Зато мать помнила, как летом 1941-го выпускники Лабинской школы уходили целым классом на войну, как долго неслась эхом в горах их героическая песня. Василий писал из далеких мест веселые письма, старшая сестра Ира читала их вслух, и все дружно смеялись…
А война была уже у порога, немцы оккупировали Северный Кавказ. Мирные жители старались на глаза фашистам не попадаться. Но бабушка была не из робкого десятка: сцепилась с немцем, который хотел отнять у нее бочонок. После долгих пререканий, ругани и проклятий дерзкой женщины, тот ретировался. Эту историю часто с юмором рассказывали в семье.
Последнее короткое письмо от Василия было из-под Сталинграда, писал перед боем. Обещал написать после боя. Но… писем больше не было. Не было ни извещений, ничего! Уже стали отступать фашисты, освободили Северный Кавказ. В нужде и страданиях растили детей. Учились они мало – нужно было зарабатывать на жизнь. А в село возвращались с фронта раненые в боях – инвалидами. Конечно, все хотели их расспросить о своих близких. Были и те, кто видел Василия под Сталинградом живым. Мертвым его не видел никто. Это и стало надеждой, которая теплилась в сердце его матери. Как-то моя мама вспомнила: "Нана не ложилась в постель, спала на чем придется, даже на полу, говоря: "Мой сын, может, где-то на мерзлой земле лежит, а я буду в теплой постели нежиться?!".
Конечно, вклад тыла в Победу был несоизмеримым нашим представлениям. В селе погиб или пропал без вести почти каждый второй из воевавших. И все же в День Победы жители ликовали! Нана, несмотря на отсутствие хоть какой-то позитивной весточки, была уверена, что вот сегодня, вот вечером, а то и ночью, появится Васкæ на пороге. Но каждый день приносил разочарование. А новый день дарил новую надежду. Ведь шли и шли фронтовики домой – и в 45-м, и в 46-м, и в 47-м… Для многих война продолжалась на Дальнем Востоке, на Западной Украине. Кто-то возвращался из плена, а кого-то после освобождения из плена высылали в спецлагеря. И каждый раз, услышав чью-то историю, Нана "кроила" новую версию о возвращении сына Василия домой с войны. Она верила, что война вот так в один день закончиться не может, и сын где-то еще нужен стране больше, чем ей. Спрашивать в военкоматах о тех, кто "пропал без вести", родные уже боялись. Им зачастую отвечали: "А вдруг он в плен сдался, удрал с фашистами и теперь припеваючи живет за границей?".
А тут для восстановления разрушенного фашистами народного хозяйства стали лабинцев расселять на места, откуда были высланы во время войны жители, – там некому было работать. Переезжать стали из одного населенного пункта в другой. Дочери вышли замуж, младший сын Георгий женился, появились внуки. Все обосновались в Правобережном районе Северной Осетии. Жить бы да жить. Но слишком рано ушел из жизни и младший сын, за ним не стало и деда Тадиоза. Горе Нана умела преодолевать. Рядом были дочери и зятья, невестка, внуки. Но где-то в сознании ее крепко держалась ниточкой мысль: Василий жив, просто воюет где-то.
А войн и локальных конфликтов в 60-70-е годы хватало: по радио постоянно шли тревожные новости с Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии, Африки… Бабушка плохо понимала по-русски, и никто не придавал значения тому, как внимательно она вслушивалась в эти вести по радио. Как-то она спросила меня: "О какой войне там говорили сейчас?". Говорили о войне во Вьетнаме, об американских бомбардировках. Я ее попыталась заверить, что это очень далеко от нас. "Значит, Василия туда и направили. Он там!" – уверенно сказала Нана. Мне стало жаль ее, наивную. Потом вдруг стало жутко и страшно за нее. Конечно, я поделилась с мамой. Родня, посовещавшись, решила выключать радио и отвлекать бабушку всеми возможными способами. А теперь я думаю, что это был для нее спасательный круг – надежда, которую она себе придумала, давала ей силы дальше жить.
Мы все были возле Нана, когда она умирала, находилась на грани между жизнью и смертью. Вдруг начинала говорить то с одним, то с другим из умерших родственников. В какой-то момент внук Николай спросил ее: "Нана, а Васку ты видишь?". Она отрицательно качнула кистью руки и промолвила: "Нет его с ними. Он жив! Ищите его!".
Конечно, искали! Всеми открывшимися способами! И, конечно, ездили в Сталинград, на Мамаев курган. Среди опознанных и захороненных в братских могилах безрезультатно искали заветные "Исаков Василий Тадиозович"; обошли все могильные плиты почти двух тысяч "Неизвестных". А сколько было тех, "чьи останки не удалось обнаружить"? Ведь после Сталинградской битвы на прожженной снарядами и огнем земле не росла трава… Пока не нашли. Может, еще какие-то архивы нам недоступны?
А насчет "в плен сдался" звучит кощунственно. И вообще: под Сталинградом сдавались в плен фашисты – армиями.