Наша семья выписывала всегда районную газету "Коммуна".

"РайонкА" – первая

Но внешне как она выглядела, за давностью лет не помню совсем. Зато, как сейчас слышу мамин голос: "Отец, Нина пробежала". И через пару минут он заносил в избу увесистую пачку прессы. (Нина Павловна Шадрина много лет работала в Кленовке почтальоном, и была довольно уважаемым в селе человеком). А газет в ту пору в каждый дом ходило немало. Наша семья выписывала 3-4 газеты и пару журналов обязательно. Но первой из бумажной пачки всегда доставали районку.

Летом на нашу лавочку около ворот собирались соседи (мы, ребятня, сидели на маленьких чурках) и делились мнениями о прочитанном. Делились серьёзно, ведь тогда верили каждому печатному слову.

Мне 24 года. За моими плечами сельхозтехникум, пара совхозов, где я дальше бригадира не поднялась, бухгалтер в строительной организации. И неожиданно – Верещагинское племобъединение, рабочее место которого располагалось в кабинете зоотехников Большесосновского райсельхозуправления.

Работа в УСХ была не сказать, что не бей лежачего, но совсем не напрягала. Я свободно уходила, и это поощрялось начальством, проводить уроки животноводства для девушек старших классов Большесосновской средней школы. По ходу жизни защитила (на отлично, впрочем) диплом в Пермском сельскохозяйственном институте. Так прошло почти пять лет. За эти годы я не раз видела, как в кабинет приходил серьёзный, среднего возраста, довольно худощавый и почему-то всегда в одной черной болоньевой куртке мужчина. Он о чем-то беседовал с коллегами. Но я не вникала. Когда незнакомец уходил, коллеги незлобиво переговаривались, мол, Никола Сальников из редакции опять статью просил. Да, это был заместитель редактора "Светлого пути" Николай Яковлевич Сальников. С которым мне впоследствии довелось (а может, посчастливилось?!) вместе работать. И которого я по достоинству оценила лишь после его смерти. "Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии...". Заядлый курильщик, он мог и принять на грудь, но при этом всегда был деликатен в разговоре. Я, поначалу полная неумеха в газетном деле, прошу его, как опытного журналиста, помочь в написании статьи. Николай Яковлевич поднимает голову от бумаг и внимательно глядит мне в глаза: "Этому не учат, это или есть или нет". И неторопливо передвигает свою сигарету из одного угла рта в другой, скрываясь в клубах табачного дыма. Говорили, он писал неплохие стихи, но мало кому показывал. Ещё он как-то удачно давал прозвища, которые клеились к человеку навечно.

Проба пера

1982 год. После очередного прихода Сальникова в кабинет начальника УСХ, меня вызывают "на ковер". "Катерина, у тебя знания свежие, напиши-ка на радио да выступи, а потом и в газетку местную статью отдай, что-то там про соль этот корреспондент толковал, что коровам нужна". Я отбивалась, как могла… Всю ночь перебирала институтские учебники по кормопроизводству. Интернета, из которого можно было бы что-то слямзить, тогда не было… Утром статья, набело семь раз переписанная, лежала перед начальником. Затем прочитала её по радио. Как и велено, понесла я свой опус в редакцию, которая тогда располагалась на первом этаже начальной школы. Вот тут-то (я предполагаю!) и произошла встреча, предопределившая мою дальнейшую судьбу. Правда, тогда я об этом не могла думать. "Корреспонденты там", – чуть ли не толкнула меня в спину девчонка в черном халате. Корреспондент – средних лет женщина в очках мирно пришивала пуговицу к детскому пальтишку. "Сережка оторвал, дома не успела пришить", – откусывая нитку, спокойно пояснила та. Как! Газетные боги, какими они мне виделись, занимаются таким прозаическим делом!? Галина Ивановна Бояршинова, отложив пальто, деликатно взяла мою рукопись. Прочитала. Я стояла, не шевелясь, ожидая оценки. "Пойдет в следующий номер, оставь". Я не знала, что такое "следующий номер", но на всякий случай энергично покивала в ответ. Прошло несколько месяцев. Внезапно меня приглашает к себе второй секретарь райкома КПСС Валентин Яковлевич Бояршинов (для непосвященных – муж Г.И. Бояршиновой). Очень строго через очки: "Нам в редакцию нужен радиоорганизатор, пойдешь?". Спорить с почти генсеком я, конечно, не посмела. Лишь тихонько пискнула: "Партия сказала – надо, коммунисты ответили – есть". На что Валентин Яковлевич резко хлопнул ладонью по столу: "Голубушка…". (Перед этим В.Я. Бояршинов занимал пост районного прокурора).

Так в моей трудовой книжке появилась оригинальная, незакрепленная ни в одном КЗОТе запись "переведена по письму Большесосновского райкома КПСС".

"Фифа"

из сельхозуправления

Уходя из сельхозправления, собрала "отходную". В ответ от имени мужского коллектива подарили на память… автомобильное стекло – на стол положишь в своем новеньком отдельном кабинете. С этим стеклом в руках и трудовой книжкой в кармане я и пришла в редакцию. Редактор М.А. Ефимов на тот момент был в отпуске, и встретил меня уже знакомый Н.Я. Сальников. Он, недолго думая, предложил мне кабинет на лестничной площадке. Уж как эта информация утекла в типографию, но не успела я дойти до двери кабинета, как на этаж стремительно вбежали три молодые женщины. Крик стоял такой, что выскочили из своих кабинетов все сотрудники. Я стояла в углу, прикрываясь этим самым стеклом. Г.И. Бояршинова, чей кабинет был ближе всего к месту события, подошла первой. С трудом усовестив полиграфистов, как могла, успокоила меня. Я, прижав к себе злосчастное стекло, не могла сдержать слез. Оказывается, этот кабинет пообещали под столовую работникам типографии, а тут какая-то "худая фифа" (выражение одной из типографских), претендует на него… Одним словом, вернулась я обратно лишь через несколько дней, когда Михаил Александрович вышел на работу. Но к тому времени и проблема разрешилась – он пообещал отделить под столовую часть своего огромного кабинета. Кстати, обещание выполнил. А Галина Ивановна и Николай Яковлевич уже навсегда стали моими ангелами-хранителями. Негласно.

В эфире – большесосновское радио

Когда я работала радиоорганизатором, моими добрыми и мудрыми наставниками были инструкторы райкома партии Анна Григорьевна Мальцева и Римма Павловна Черепанова. Поначалу я думала, что Мальцева имеет агрономическое образование, настолько хорошо она разбиралась в сельхозсводках. И немало удивилась, что она по образованию историк. Черепанова улыбалась редко, говорила только по делу, и я ее несколько побаивалась. Но на мои просьбы откликалась моментально. Всякое бывало на радиопередачах – и смешно, и грустно. Но ни один (!) человек не отказался от выступления на радио, и это, я считаю, в основном моя заслуга. Именно в эти годы я научилась разговаривать с разными людьми. Научилась слушать и слышать своего собеседника. Убеждать словом. Знаю, что зимой мое выступление ждали… ребятишки: "При температуре минус 25 с ветром и минус 27 без ветра школу можно не посещать". Это объявление они воспринимали с радостью. Иногда домой звонили – завтра идти в школу? Был случай, за который мне не сказать что влетело, но полрайона его обсуждали. Когда начиналась радиопередача, на настольном табло загоралась зеленая надпись "микрофон включен". За этой надписью четко должен следить монтер-связист. Я лишь нажимала кнопку, а он дублировал фактическое отключение. Однажды над столом в радиостудии перегорела электролампочка. Монтер, худой до невероятности, подслеповатый, в очках, вечно сутулящийся, взгромоздился на стол, за которым я сидела, и стал вкручивать лампочку. Я подняла голову и смотрю: о-о-о, джинсы его медленно, но верно поползли вниз, еще секунду, и взору предстанет… Я, отводя глаза, говорю: "Никола, у тебя штаны спадывают". Он в ответ с крепким выражением: "Не ... не спадут, я их крепко держу". И еще одна фраза на нелитературном языке. Мы смеемся, обсуждая и "… лампочку, и такой же старый стол, и еще всех не угодных ему б…". В это время в студию врывается другой монтер с истошным криком: "Вы чего тут болтаете, микрофон включен, и уже Бояршинов из райкома позвонил". Его монолог происходил на фоне все того же не выключенного микрофона. Впопыхах он тоже забыл его отключить. Когда пришла домой, моя соседка Татьяна Литвинова поделилась: "Катерина, сейчас по радио пьеса шла, ну чисто твой голос и соседа нашего Николы. Так похожи. Я ухо прямо приложила к приемнику, а они, гады, отключились в самый "ответственный" момент. Вскоре я перешла на предварительную запись. Магнитофоны были огромные и громоздкие, я их с трудом поднимала, пленка все время рвалась и запутывалась. Зато уже ни одно крамольное слово не просачивалось в эфир.

Когда мы, бывшие и настоящие корреспонденты, проживающие в Большой Соснове, собрались, чтобы обсудить предстоящий юбилейный номер, то договорились – каждый напишет о самом интересном из своей работы. Ведь все мы отдали журналистике десятки своих лет. Лучших лет! Я вспомнила множество случаев. Обо всех не напишешь. Поэтому скажу по-другому: редакция (и я в ней) пережила прекрасные годы, смену эпох, все перестройки, приватизацию, разруху, милость и немилость властьпредержащих. Но лично я, как корреспондент, в редакции не чувствовала какого-то давления. Все удары политические, имущественные и финансовые принимал наш бессменный редактор Михаил Александрович Ефимов. Мы были сильны единством! Корпоративностью! И люди это чувствовали. И не шли на нас в лобовую. Да и в обход не шли, зная, что ссориться с газетчиками себе дороже. Как пример, приведу такой случай. Я написала критическую статью про юрковчанина. Он в нервах прибежал в редакцию: не согласен и буду писать протест. Отвечаю спокойно: "Пожалуйста, это Ваше право. Но на Ваш комментарий я напишу свой и в три раза больше с указанием фактов, которые не прозвучали в первой статье". – "Да ну вас, связываться, – машет рукой мужчина. И уже не так ретиво. – Пошел я, прощевайте".

Держать в запасе козырь вот на такие случаи все эти годы учил нас главный редактор.

Водные процедуры

и преграды

Весна, я вместе с руководителями организаций райцентра еду на сход в дальнюю деревню Стафията. Если в обход, лишние километров 20. Едем напрямки. "УАЗик" остановился на берегу Сивы, где нас уже поджидал в лодке мальчишка лет двенадцати: "Я вас на тот берег перевезу. Все враз не войдете, давайте по двое". И кивает мне и начальнику почты Фаине Степановне Никулиной. Страшно, деревянное суденышко какое-то хлипкое, и перевозчик-то мал. Но терять лицо нельзя, и я ступаю в лодку. Мальчик направляет меня на дальнюю лавочку. На корму смело садится начальник почты. Мгновенье, и я, подброшенная противоположным весом (50 кг и около 100 кг), взлетаю и плашмя падаю на мальчонку. От удара он выпускает из рук весла. Стоящая чуть ли не торчком лодка, хлебнувшая порцию ледяной воды, медленно отчаливает от берега. Мы с Фаиной Петровной "погибали" молча. Наверное, от ступора. И отчаянный визг женщин, оставшихся на берегу: "Фаина-а, ползи на середину-у!". Когда она молча приползла на середину, лодка выпрямилась и благополучно приплыла к ближайшим островкам… Остальные наотрез отказались воспользоваться данным видом транспорта.

Меня, начинающего корреспондента, взяли в поездку с председателем райисполкома Виктором Кузьмичом Мальцевым. Едем лесными дорогами в сторону Бердышево. Впереди небольшая речушка и мост. Водитель Сергей Афанасьевич Бушуев ("Пушкин", впоследствии он стал водителем в редакции) выходит и осматривает тоненькие жердочки. Отрицательно кивает головой: очень опасно, провалимся. И смотрит на меня, ища поддержки. А я тихонько, как тень, отхожу за машину. Далее следовала непереводимая тирада руководителя района, которую можно было бы передать примерно так:"Слабак ты, Серега, а не шофер". Ответ водителя был тоже непрост, переводился:"Бог не выдаст, свинья не съест".

– Катерина, держись, – в чувствах рявкнул на меня Сергей и направил "УАЗик" на мост. Я впервые видела, как взлетали вверх бревна настила. После нас моста как не бывало. Путь обратно был отрезан…

На ковер к секретарю райкома

Следующая история о свободе слова. Пил ли кто-то молоко с добавкой "белизны"? Да, да, той самой "белизны", что "отбеливает, чистит, моет, и убивает микробы". Кто-то повертит пальцем у виска, кто-то не преминет сказать – ты дура! А вот и не дура. Слушок, что в Заболотово на животноводческом комплексе в молоко льют "белизну", просачивался давно. Но слух, что ветер, носит – и не докажешь. Когда пустую тару из-под "белизны" не стали даже собирать вокруг корпусов, слух превратился в факт. Последней каплей послужили действия водителя молоковоза около местного детского сада. Слив из цистерны полагающееся СВОИМ детям чистое молоко, он тут же распечатывал несколько бутылок "белизны" и вливал в общее молоко, приготовленное для отправки на молзавод. Телефон в редакции звенел набатом. Естественно, я написала об этом факте с комментарием главного санитарного врача района Григория Ивановича Миронова. Последствия употребления молока с "белизной" ужасающие – рождение уродов, бесплодие, выпадение волос и прочее. Эту новость подхватила областная пресса. И завертелось. Но завертелось как-то однобоко, и не в пользу газеты (?!) А затем нас с редактором пригласили на беседу к первому секретарю райкома Николаю Васильевичу Уздяеву. Знал ли Михаил Александрович о том, что руководство совхоза "Западный" обратилось в райком со своеобразной претензией к "СП": как это газета посмела "парафинить" их хозяйство? Да, лили белизну в молоко с целью снизить бакобсемененность (бактериальная обсемененность – один из показателей качества молока, от которого зависит его цена). А затем – вы докажите, что лили! И самое главное – зачем надо было "сор из избы выносить"? Я только не подпрыгивала от возмущения, узнав о предстоящей беседе. Редактор, видя мои горящие глаза, сказал: "Говорить буду я, а ты кивай и соглашайся. Но не выступай сильно, если я ладонь над столом подниму, то сразу прерывай свои пламенные речи". Я плохо помню, кто тогда присутствовал на этой разборке в кабинете первого. Уздяев не мог не признать, что "белизна" в молоке - это нонсенс. Да что там! Преступление. С другой стороны, информация вышла из-под контроля райкома. И уползла аж в Москву. Ему начальство тоже, по-видимому, сказало что-то нелицеприятное. Ефимов поднимал руку дважды, и я дважды замолкала на полуслове. Тогда мы еще верили в справедливость и честь.

Не написала

1993 год. Я уже достаточно опытный корреспондент. Накануне получила редакционное задание, суть которого – вместе с милиционером, членом административной комиссии и представителем Кленовского сельсовета съездить в Малые Кизели и написать про пьющих супругов. Прежде чем выехать по какому-то адресу, я всегда звонила на место и собирала хотя бы минимум информации о предполагаемом "герое". И здесь также - позвонила и жду ответа. Информатор рассказывает мне, но интуитивно чувствую, как-то с неохотой. Когда выслушала до конца, то и сама задумалась – по-человечески ли будет звучать моя статья. Но в командировку поехала. Мои попутчики приготовили все свои бумаги, карандаши заточили, чтоб протоколы заполнять, штрафы выписывать, со всей строгостью отчитать пьяниц и прогульщиков. В Кленовке мы подсадили в машину местного специалиста. Едем, а на душе у меня как-то неловко, гляжу на неё и спрашиваю: "Я расскажу, к кому мы едем?"

…Детей у Николая и Евдокии не было долго. Когда обоим перевалило за половину пятого десятка, Евдокия забеременела. В 1976 году родился сын Сережа. Через год второй – Вася.

В народе таких называют поздние дети, а потому особенно бережно любимые. Родители в них души не чаяли. Все в дом, для милых мальчиков. Мальчишки росли в любви и заботе. И, как все пацаны, тянулись к технике. Отец, напрягшись финансово, купил им старенький мотоцикл. На последнюю перед школой (а Сергей – перед занятиями в Очерском техникуме, куда он поступил летом), дискотеку ребята поехали вместе, как обычно. Что случилось в ту августовскую темную ночь на отрезке пути в шесть километров, никто уже не узнает. Большегруз и легонький мотоцикл с двумя братьями сошлись в лобовую. Шансов выжить у мальчишек не было… Со смертью сыновей исчез и смысл жизни супругов. Я закончила рассказ в тот момент, когда наш "УАЗик" остановился под их окнами. За мутным стеклом виднелись два размытых лица. Проходит минута, вторая, пять минут. Никто из нашей машины не выходит, не трясет пустыми протоколами. "Ну, поехали, что ли", – чуть не про себя пробурчал наш пожилой водитель, повернув ключ зажигания. Все промолчали. Только мне показалось, что кленовчанка тихонечко выдохнула. А может, и не показалось… Статью я так и не написала. Единственный раз за 34 года не выполнила редакционное задание.

Доярки бастуют

Александр Григорьевич недавно был первым секретарем райкома партии, ныне директор совхоза "Россия". С его фермы звонят в редакцию: "Мы, доярки, бастуем, доить не будем, так как навоз несколько дней не убирается. Приходите к нам немедленно!". Минут через пятнадцать я уже там, доярки мирно сидят на куче соломы. Завидев корреспондента, вновь бурно высказываются и, отворачиваясь от фотокамеры, уходят… доить коров. Я же прямым ходом к директору в кабинет. Дорога от фермы до конторы –

пять минут быстрого хода, но этого времени мне хватает ощутить себя правозащитницей, за спиной которой печатный коллективный орган. С другой стороны, Селетков, еще несколько месяцев назад одного слова которого хватало, чтобы изменить жизнь человека… В таких чувствах и захожу. Беседа идет явно не на моей стороне. Нет никаких криков, взаимных претензий. Но мне ли сражаться в дискуссии с секретарем по идеологии, пусть даже ровесником, который мог держать речью целый зал? Минут через сорок вышла, иду по улице и соображаю – меня похвалили или поругали? А как же критическая статья про бастующих доярок? И это тоже был своеобразный урок – не руби с плеча. После этого разговора я проработала в газете еще лет 25. Но его урок –

выслушай собеседника, а затем делай выводы, запомнила навсегда.

Тесто в обмен

на "композицию"

1993 год, возможно 1994. Стыдно ли мне приводить этот факт? Сегодня говорю – нет! Сын-студент получает стипендию 24 тыс. рублей. Ключевое слово здесь "получает". Я – заведующая отделом писем с окладом 12 тыс. рублей. И уже не получаю зарплату (только крошечные авансы) 4-й месяц. Продала весь урожай картошки, чтобы купить сыну куртку. Хлеба в доме нет третий день… Знакомая подсказывает: "На пекарне мужики дают тесто на обмен… Иди, сходи ночью, попроси". И дала в руки этот самый "обмен", название не помню, вроде "композиция". Глубокая ночь, я, трясясь от страха и стыда, иду на пекарню. Выходит кочегар, объясняюсь в темноте, но видно, как полыхает мое лицо. Мужик меня узнает: "А ведь ты про меня писала, и ко мне же пришла". Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но мужик из-за спины протягивает мне мешочек с чем-то мягким и буквально сует в руки. Я ухожу.

"Эй ты, на, бери, – вслед мне летит что-то тяжелое. Поднимаю из грязи – алюминиевая форма. – В чем печь-то будешь, в руках что ли?" – приглушенным голосом бубнит "продавец".

Домой бреду вся в слезах от нестерпимой обиды. Ночью пеку хлеб в подкинутых формах. Первый блин комом – буханки сгорели сверху и остались сырыми внутри. Утром на редакционной планерке я впервые задаю вопрос на финансовую тему: "Михаил Александрович, у Вас есть ко мне претензии? Может я не выполнила Ваше распоряжение? Не сдала вовремя статью?". Шеф ошарашен:"Нет! Ты по строкам заняла первое место за месяц". "Тогда почему мне не выдаете зарплату? У меня нет родственников, у кого бы я могла занять. Соседи тоже не дают, спрашивают, когда отдашь?". Неожиданно меня поддержала Валентина Борисовна Левина (Садилова), имеющая к тому времени уже трех детей: "И правда, как без денег жить? Да Вы, наверное, и сами ощутили, Ваша семья тоже страдает". Ответ редактора был необычен и разрядил сгустившуюся обстановку: "А что, моя семья? Жена и дочери с утра поют и пляшут. Никаких забот". (Обе его дочери были участниками танцевального, а супруга –

еще и песенного коллективов). Но я знаю, что этот разговор был озвучен в администрации района, и мы наконец-то получили свою законную полную зарплату. И это тоже моя жизнь в "Светлом пути".

О любимых коллегах

Коллектив, в котором я проработала три с лишним десятилетия. Помню всех! Помню радости, печали. Помню, как хоронили нашего незабвенного Пушкина – Сергея Афанасьевича Бушуева, который собирался на пенсию и шутил – буду от вас отдыхать. И умер в 59 лет. Марину Александровну Дурыманову, которую я "притащила" в редакцию. Кстати, возможно, с моей подачи пришла в редакцию Ирина Николаевна Киселева – большая аккуратистка и исключительная исполнительница. И каждый раз морщила свой носик, когда мы с коллегами проносили по коридору специфический шлейф: "Фу, как навозом, да силосом пахнет, опять на ферме побывали". А редактор ее поправлял – это хлебный запах. Анна Федоровна Пермякова пришла в редакцию из комсомола. Помню Наталью Викторовну Шатрову, снимающую грязные сапоги на пороге кабинета и несмело протягивающую мне листок со статьей. "Последние" мои любимые коллеги Надежда Павловна Силина и Андрей Алексеевич Каракулов. Сколько мы с ними километров отмотали по району! О Боже! Сколько переговорено во время пути! С Каракуловым, я как пассажир, всегда была спокойна. А это не маловажно! Всегда опрятный, внимательный в работе, он порой служил примером нам, женщинам. Он учился от нас, мы от него. И совсем маленький нюанс. Едем в сторону ветстанции и по пути догоняем бывшего главного ветврача района Константина Григорьевича Карнаухова, тянувшего корыто с мешком комбикорма. Андрей вышел из машины и предложил ему свои услуги. Мы были ошарашены, ведь на ветстанции на то время было три, а может четыре, машины… Вот такой он, наш Андрей Алексеевич. Да, впрочем, я ни о ком не отзовусь отрицательно. Мы были молоды, красивы, энергичны! И пусть нынешний коллектив также достойно, с корпоративной солидарностью пройдет свой путь. И пусть "Светлый путь" живет, процветает, здравствует, независимо от политической системы, живет для наших дорогих читателей.