В колхозе подходили к концу запасы сена, а до начала выгона скота было еще далеко. На этот случай оставались несколько стогов на лугах, что на разливе реки Сережи. Но снег и не думал садиться, да и наста тоже не было, а корма тем временем почти закончились.
Наш бригадир был из комиссованных, получил серьезные ранения и был направлен в колхоз для подкрепления. В колхозе тогда работали только женщины и подростки лет по двенадцать-четырнадцать. Кто был старше - рыли окопы или приписывали себе по несколько лет и шли на фронт. Каждый, как мог, старался помочь армии. Тем временем наш бригадир собрал человек пять пацанов, что постарше, и по-армейски четко обозначил задачу:
- Необходимо срочно привезти сено с сережных лугов, иначе и скотина голодная останется, и сено пропадет, если река разольется. Сашка за старшего.
После этих слов у меня чуть сердце из груди не выскочило. Мне, конечно, и раньше поручали ответственные задания, ведь уже почти четырнадцать, и спрос был как со взрослого. Но в этот раз приказ звучал как-то особенно. Я почувствовал ответственность перед всеми жителями деревни, перед всем колхозом. Такое задание нельзя провалить – это будет позор на всю жизнь. Но в тот момент я и представить себе не мог, какие испытания ждут нас в ближайшие дни.
Выезжать решено было завтра. Нам выделили две лошади с санями, и мы с ребятами решили пораньше отправиться в путь. Договорились, кто чего возьмет, понимали, что, возможно, придется ночевать в лесу. Но много припасов брать не стали, от дома всего десять километров, если что, всегда можно послать кого-нибудь.
Мама испекла мне в дорогу хлеба, дала немного крупы и сала. Выехали еще до рассвета, в планах было успеть нагрузить сани и вернуться домой. Дорога до Сережи заняла почти половину дня. Рыхлый снег не давал идти лошадям. Почти всю дорогу мы шли пешком впереди, протаптывая путь, и тянули лошадей за узду. На лугах снега было еще больше, поэтому, когда мы нашли стога, грузить сено на сани было бесполезно, лошади их пустые чуть тащили.
Решено было дать лошадям отдохнуть, промять дорогу, заночевать, а наутро грузиться сеном. Промятый след за ночь должен замерзнуть. К тому же мы заметили, что на лугах под снегом уже появилась вода. Такая намороженная дорога будет держаться долго, до полного сходя снега. Был конец марта, так что время на вывозку было еще две-три недели.
Так и сделали. Немного нагрузив в сани сена, промяли по нескольку раз дорожки вокруг всех стогов и стали готовиться к ночевке. В это время погода начала резко меняться. Подул сильный южный ветер. Начал моросить дождь. Ночью никто не спал, сидели возле костра – грелись. Собранный наспех шалаш и сено в нем быстро промокли, и спать там было просто невозможно.
Еще в потемках мы запрягли лошадей и приготовились. Когда рассвело, мы увидели, что снег на лугах сел наполовину, а воды в нем было уже сантиметров двадцать. На ногах у всех были валенки, которые сразу же промокли, но отступать никто и не думал. Оставили только самого младшего из нас следить за костром, чтобы было где погреться и посушиться. Тем временем с каждым часом становилось все теплее. Стало ясно, что если погода не изменится, то через пару дней луга затопит и пропадет все колхозное сено.
Сначала мы решили отправить одни сани с сеном в деревню, а на других начать вывозить его на боровину, куда вода не подступает. Боровиной у нас называют небольшие участки спелого соснового леса. Меня с детства отец с дедом учили отличать под снегом места, где болото и сыро, а где земля сухая. Если сосна выросла большая – значит здесь земля сухая, песчаная. В таком месте можно и на ночь остаться, и оставлять какие-либо снасти, инструменты, не боясь, что их смоет весной в разлив.
Но нагруженные сани лошадь едва стаскивала с места и вставала как вкопанная.
Промучившись так несколько часов, мы отвезли сани на боровину, отсоединили от них оглобли и принялись мастерить волокушу. Выбрали поровнее тонкий дубок, выпилили из него жердь метра три длиной, к которому прикрепили первые оглобли. А к дубку привязали тонких длинных березовых хлыстов с ветками, на которые тали перегружать сено. Запрягли в обеих лошадей, соединив между собой оглобли.
До наступления темноты мы успели перевезти на сухое место почти половину всех стогов. Но дело было еще не закончено. Еще одну ночь мы провели под моросящим дождем. Все очень устали, хотелось есть и спать, но запасы еды уже все закончились, а спать не давал пронизывающий южный ветер с дождем. Разговоры были разные, но никто и не думал бросить все и убежать домой к мамке. Хотя пешком тут часа три хода. Мы решили: раз пришли вместе, так и уходить все вместе будем.
Всю ночь так и не подморозило. К утру снега на лугах не осталось совсем. Не прошло еще двух суток, а казалось, что прошло две недели. Напившись пустого чая из смородинных веток, мы снова принялись за работу. Были сомнения по поводу нашей волокуши, как она поведет себя без снега. Но, к счастью, все пошло хорошо, лошади тянули ее по голым лугам. Вскоре из-за вершин вековых дубов, что растут по берегам Сережи, показалось солнце. Ветер успокоился, становилось жарко, вокруг радостно щебетали птицы. Мы поснимали тулупы и фуфайки. Было странное ощущение, что уже наступило лето и только валенки на ногах и остатки снега в заросшей кустарником пойме говорили о том, что еще позавчера была зима.
Когда перевезли последний воз с сеном, день был еще в самом разгаре. Мы уложили все сено в большой длинный стог, укрепили его со всех сторон жердями, чтобы ветром не раздуло. Стали собираться домой, всю сбрую спрятали под санями, укрыли их лапником и пошли пешком. Лошадей вели за уздечку, а в промокших насквозь валенках монотонно хлюпала вода.
Через час подошли к Перекопу, там сквозь снег уже вовсю шумел ручей. Я шел первый. Едва подошел к краю ручья, как лед подо мной провалился, и я по пояс оказался в ледяной воде. Ребята помогли выбраться, а я уже не замечал холода. Мы быстро набросали каких-то веток и кустов по которым перебрались, чтобы не провалиться под лед. Но сапоги все начерпали, вода местами доходила до колен. Еще через пару километров показался разлив речки Воздимы. Там уже и ширина, и глубина посерьезнее будут. Замерзшие, мы кое-как взобрались на лошадей. Держась друг за друга и за гриву коням, лишь бы не свалиться, мы перебрались на другой берег. Вода местами доходила лошадям до живота. Если бы случилось кому свалиться, могло закончиться трагически, но бог миловал, и все мы благополучно добрались до Филюкова. Нас, по-видимому, заметили издалека, и, казалось, вся деревня вышла встречать. Матери бросились к нам, плакали от радости, что живы все вернулись. Бригадир сухо спросил меня: "Что с сеном?" Я принялся оправдываться, что не смог привезти, из-за меня скотина голодная осталась. А когда я сказал, что мы все сено на боровину вывезли и в стог сложили, на его лице появилась улыбка.
-Молодец,- сказал он. - С заданием справился, сообразительный ты, оказывается, в разведку пойдешь, - и похлопал меня по плечу. – А насчет скотины не переживай, снег на полях уже почти сошел. Завтра стадо выгонять будем. - Сегодня можете отдыхать, а завтра все на работу, как обычно.
И мы с пацанами разбежались по домам, отогреваться. Поужинав, я забрался на печку и сквозь дрему слушал, как мама ругала меня за то, что я чуть сам не замерз и других ребят замучил. Но ругала она меня не за это, в ее голосе звучала гордость за меня, она понимала, что я уже повзрослел и хочу сам принимать решения. Она боялась за то, чтобы я не убежал на фронт, где воевал мой отец. Мне постоянно объясняли, что в колхозе можно принести не меньше пользы для нашей армии если самоотверженно трудиться не жалея сил, что я и делал все военные годы.
Спустя примерно месяц, когда сошла вся вода, мы приехали на ту боровину. Половодье сено не затронуло. Бригадир еще раз похвалил меня за смекалку, но вывозить его мы не стали, решили оставить до следующей зимы, забрали только сани и снаряжение.
Иван Меньшов