- Много!
Она приходилась тёткой моей бабушке и живала наездами в её доме, "прибирала дела".
Схоронив в войну мужа и единственного сына, она ещё долго "комиссарила" в деревне, была и швец, и жнец, и на дуде игрец, к тому же известная на всю округу травница и повитуха. Потом вдруг неожиданно для всех она поселила в своём домишке замужнюю внучатую племянницу, а сама, как она выражалась, "пустилась во все тяжкие": стала объезжать своих многочисленных племянников и "прибирать дела". Она штопала, вязала и шила, ставила заплаты, перешивала взрослую одежду детям – и всё это быстро, ловко и легко. Её приезды любили. Бывало, бабушка повертит в руках какое-нибудь старое пальто: выбросить? Оставить? Потом вздохнёт:
- Погожу, Григорьевна приедет.
Григорьевна приедет, осмотрит вещь, потрёт ткань пальцами, обязательно попробует на зуб, подумает и скажет:
- Ну, Дуня, перелицевать-то его уж не получится, потому как ткань односторонняя да и швы поистёрты. А вот пальтушка детям которому-нито очень даже хорошая получится. И шила всем нам "пальтушки", "полупальтики", "напыльники" - лёгкие куртки, прообразы современных ветровок.
Бабушка говорила ей:
- Не ездила бы ты никуда, тётя, живи у меня, дом вон большой.
Но та всполохнётся, всплеснёт руками:
- Что ты, Дуня! Нет, в деревню поеду. Там Люся вскорости должна родить. Кто ей поможет? Без матери девка, а помощь-то с младенчиком ох как нужна!
Замечательна она была ещё тем, что вела себя очень сдержанно: говорила мало, не напрашивалась с советами, не учила жить и отвечала только, когда спрашивали. Могла полдня просидеть, не вымолвив ни слова. А вещи из-под её рук выходили чудесные. Коврики под ноги – и те хоть на выставке показывай. А какие стегала одеяла! Собираясь уезжать, непременно говорила:
- Я, Дуня, лоскутки-то с собой заберу, вам не надо, а я Люсиному-то ребё-ночку одеяльце из клинышков соберу…
Вела она себя тихо, ничего не просила, а оживлённой её видели только в редкие разы, когда приезжала Маруся.
Песня
Маруся приезжала раз в год в конце августа собрать своих шалопаев в школу. Шалопаев было двое, они родились с разницей в полтора года и заботами о них была заполнена вся Марусина жизнь.
Набегавшись за день, мы влетали к вечеру в бабушкин дом, а уж Марусин приезд витал в сенях, в чулане, в просторной передней горнице. В сенях стоял огромный фанерный баул (как она его только дотащила?), заполненный продуктами с Марусиного двора: банками топлёной сметаны, домашнего масла, плотными комками творога, завёрнутыми в чистую марлю, бутылками с топлёным молоком. Что-то она доставала и пыталась выставить на стол, а бабушка закладывала назад:
- Нет-нет, тебе продать надо, шалопаям-то ведь сколько всего к школе требуется….
Шалопаями Марусиных детей, Кольку и Женьку, называли в шутку – на самом деле они были очень деловые и ответственные ребята, помощники по хозяйству.
- Шалопаев-то на Симаху что ли оставила? – спрашивает бабушка.
- Что ты, тётя! – Марусенька всплёскивает руками. – Нет, говорят, мама, нам ничья помощь не нужна: и корову сами подоим, и телёнка напоим, овец, гусей, уток – всех загоним, поезжай спокойно. Ну, Симахе шепнула, конечно, чтобы на всякий случай приглядела потихоньку. А так нет, всё сами.
Дальше Маруся разворачивала двойной тетрадный листок и зачитывала длиннющий список, где кроме одежды, обуви и школьных принадлежностей числились рыболовные крючки, велосипедные камеры, манки на птицу и много чего такого, без чего нельзя было представить мальчишескую жизнь.
Потом все садились ужинать, и Маруся рассказывала за столом дере-венские новости. Нас провожали спать, из шкафа доставался графинчик домашней бабушкиной наливки ("с увидом!"), и разговоры длились долго, долго.
Уже лёжа в постели, мы слышали, как Маруся запевала мягким грудным голосом:
Ой горы вы, горы высоки,
Над горами солнце горит…
Бабушка с дочерями подхватывали песню, она разделялась на два голоса, лилась свободно, красиво:
Уехал мой милый далёко,
О нём моё сердце болит…
Когда повторялись последние строчки куплета, вступала Григорьевна и вела третью партию таким высочайшим подголоском, что по телу пробегали мурашки, а в горле почему-то застревал ком. Ах, как они стройно и красиво пели!
Войду я во хату раненько,
А свёкор читает письмо:
Послушай, послушай, невестка,
О чём тебе муж написал…
Он пишет, что там он женился
И просит его забывать.
Его позабыть я согласна,
Да больно малюточку жаль.
Ой люли, ты люли, сыночек…
Засыпая, мы слышим, как песня становится тише, Марусенька плачет, женщины её успокаивают, говоря, что самые трудные годы уже позади…
Мы просыпаемся, когда солнце уже высоко. Сестричка Шураня, потягиваясь в постели, спрашивает:
- А Марусенька где?
- Маруся, наверно, уж к деревне подъезжает, она ещё на дневную дойку успеет, - отвечает бабушка.
- Ой, до чего мне наша Марусенька нравится! – продолжает Шураня. – Я, тётя, вот что надумала, - обращается она к Григорьвне, - учиться дальше я всё равно не пойду. Уеду в деревню, стану простой доярочкой, буду к вам в гости приезжать, привозить гостинцы, как Маруся…
- Ты, девка, на Маруськино житьё-то не завидовай, - строго говорит Григорьевна, - она за жизнь свою нахлебалась – на пятерых хватит и ещё останется.
После этого Григорьвна замолкает и молчит уже до конца дня. А вечером, за ужином, говорит, обращаясь к маме и тётке:
- Вы, девки, не обижайтесь, всех я вас люблю и жалею. А Маруська у меня вот – у самого сердца…
Качели
Когда Маруся была ещё девчонкой, пошли они как-то в гости на пре-стольный праздник в соседнее село. Пока взрослые сидели за столом, Маруся вышла на улицу к ребятишкам. И увидела она там качели высокие-высокие, раскатаешься – сердце ухает, когда вниз летишь. Эти качели Маруся потом долго вспоминала, когда уж взрослой стала. Думала: вот и жизнь моя как эти качели, только наладится всё, глядишь, опять полетело в тар-тарары.
Отец у Маруси был колхозным бригадиром. Уважаемый на селе человек: прислушивались к нему, за советом приходили. Дела в колхозе шли вроде неплохо, с планом справлялись, зерна сдавали много и на трудодень хорошо выходило. Мужики стали говорить:
- Василич, надо бы поставить браги к отчётно-выборному собранию, уго-стить народ, пусть погуляют, порадуются.
И распорядился Василич взять с колхозного склада два килограмма зерна. Поставили брагу, и только она загуляла – тут как тут проверка. Приехали из района, стали разбираться, определили как хищение государственной собственности. Михаила арестовали, судили, отправили на исправительные работы в Буреполом. Кто сообщил, так и не узнали. Скорее всего тот, кто подбивал брагу ставить.
Остались они в доме одни женщины. Да какие там женщины? Мачеха Еленушка, Маруся да Анютка с Леночкой, которым было на ту пору по пять лет. Многие злорадствовали, кто-то на собрании предложил исключить их семью из колхоза. Но народ заступился. Марусе пришлось оставить школу и пойти работать на ферму дояркой.
С отцом разрешили свидание, Маруся ездила к нему, передачку возила. Через год отца освободили, он стал уже рядовым колхозником. А Маруся так и осталась на ферме: работа хоть и тяжёлая, но пришлась ей по душе. Работать Маруся любила, всё у неё выходило легко и ладно. В группе было двенадцать коров – всех надо было отдоить руками, напоить, раздать корма, вычистить. Но Маруся не унывала, всё с песней. Бородаиха, заведующая фермой, всем в пример её ставила.
Жених
Бородаевы жили зажиточно. Хозяин лесник, жена на ферме заведует, дочь Лидея торгует в сельмаге. А сынок Ваня четвёртый год дослуживал в морфлоте. Бородаиха, когда он со службы фотокарточку прислал, всю деревню с ней обошла, всё хвалилась, какой он красавец.
Тут как-то на ферме сказала доярочкам:
- Ну погодите, девки, придёт скоро мой Ваня, он вам покажет.
А Симаха, Марусина подруга, бойкая на язычок была, ответила ей:
- Ну если есть что показать, пусть показывает, посмотрим…
Бородаиха назвала её хабалкой, а сыночком хвалиться ещё пуще стала.
Когда Ваня с флота пришёл, девки и правда ахнули, до чего он был хорош. И стать у него, и внешность, и обхождение. Одни кудри русые чего стоили, а глаза голубые – прямо картина, а не парень.
Бородаиха сразу объявила, что кого попало в снохи не возьмёт, чтобы к ним в дом войти – это ещё заслужить надо. Да и в дом-то войти ненадолго: перед домом уж готовые срубы стояли – Ване с семьёй отдельное жильё.
Как-то на ферме услышала Маруся, как девчата переговариваются:
- Слыхали? Бородаиха-то чего удумала! Сегодня, говорит, приду на круг, устрою девкам состязание: которая лучше спляшет, та и будет Ванина не-веста.
Посмеялись, но вызов приняли. Пришли вечером, и зрителей немало собралось. Маруся тоже поглядеть пришла, в сторонке стояла. Бородаиха распорядилась: выходить под гармонь и петь всем одну и ту же частушку:
Я пляшу, пляшу, пляшу,
На все стороны гляжу.
- Поглядим, чья выходка лучше.
Маруся плясать не стала. А вот Симаха и тут учудила. Последняя вышла. Дробью прошла до середины, притопнула перед Бородаихой и с вызовом пропела частушку:
Залёточка, твоя мать
Меня обестыжила.
Неужели я не стою
Её сына рыжего?
Кругом засмеялись. Бородаиха встала, выждала паузу и произнесла с расстановкой:
- Лучше всех сплясала Веранька Солдатова.
Потом обратилась к женщинам, сидящим на скамейке:
- Это я так решила. А вы уж, бабы, глядите.
А бабам что глядеть? Каждая на свою доченьку любуется, и решение Бородаихи им не указ.
Бородаиха ушла, другие женщины тоже стали расходиться. Снова заиграла гармонь, молодёжь начала танцы: вальс, краковяк, падеспань, кадриль – так тогда танцевали.
Ваня Бородаев всех уважил, со всеми девушками прошёлся по кругу. А провожать пошёл Марусю. По дороге рассказывал, как служил, как ценили его на службе, предлагали остаться сверхсрочно. Но зачем ему это? Он и тут не пропадёт. В колхоз не пойдёт, конечно, на работу его берут в МТС, отец уже договорился.
Маруся больше молчала: в её жизни ничего интересного не было, а Ваня был для неё как пришелец из другого мира. Шла с ним по деревне и сердечко заходилось от радости: сколько девок кругом, а он меня выбрал!
Раз проводил Ваня, другой проводил, а там объявил, что придёт сва-тать. Маруся сказала дома, а Григорьевна, которая в тот день к ним зашла, стала отговаривать:
- Подождала бы ты, девка. С красивого лица воду не пить, приглядись получше, погуляй подольше, узнай человека…
Но Еленушка, мачеха, убеждала согласиться.
- Нет – нет, зовут – надо идти. Кто знает, что там будет ещё-то. В такую се-мью идти любая девка за честь бы посчитала. Соглашайся, Маруся.
Ну Маруся и согласилась. Боязно, конечно, было, чем-то Ваня её пугал, но успокаивала себя тем, что всё в родной деревне, и родные близко. Тётка её Агния вообще жениха до свадьбы не видела, родители договорились и отдали её в Павловский район за реку, оттуда не прыгнешь
Сватня, свадьба – всё прошло, как у людей, не хуже, не лучше. Только на свадьбе один казус вышел.
Приглашённых гостей было много, только ведь не всю же деревню приглашать. Вот собрались старички деревенские человека три – четыре, наломали веник берёзовый, нарядили его красными тряпицами да и заявились на свадьбу. Передали его жениху с поклоном и со словами:
- Этот веник стоит денег.
Ваня веник взял, повертел его в руках, рассмотрел внимательно, потом окошко открыл и махнул его на улицу, а старичков не удостоил и взглядом.
- Нехорошо это, - сказала Григорьевна. – Надо было людей уважить, не опили бы они его.
Гулянье продолжалось, все про то тут же и забыли. Но Марусе неловко было за жениха её, теперь уже за мужа.
Своя семья
В доме Бородаевых жили они недолго: быстро отстроили свой домок. Свёкор был мастеровой, Маруся всегда на подхвате.
И народились у них один за другим два сыночка, старшего Николаем в честь свёкра назвали, младшего Женей. Иван сначала работой был доволен, всё хвалился, что он лучше всех в технике разбирается, самый сложный ремонт доверяют ему. Но вскоре и зарплата его устраивать перестала, да и проблемы на работе: то деталей не хватает, то начальство бестолковое – не может организовать всё как надо.
Так ведь не одной работой жили. Это поначалу Маруся как на крыльях летала, а потом поняла, что не привета, ни ласки от Ивана ей не видать. Спросила как-то его:
- Вань, я вот всё думаю: почему ты меня-то выбрал? Девок вон кругом сколько было и красивее, и богаче меня?..
- Мать велела, - коротко бросил Иван. – Бери, говорит, Маруську, она крепкая да работящая, за ней не пропадёшь. Я и сам вижу: на работу ты здоровая. А я, Маруся, мечтаю, чтобы был у нас в деревне первый дом: самый большой, самый красивый, с парадным крыльцом, ворота чтобы были дубовые. В общем, чтобы жили мы в деревне лучше всех…
- Вань, зачем же лучше всех-то? Чтобы люди на нас зависть да злобу копили?
- Дура ты, Маруська. Крепкого-то хозяина будут уважать, а таких, как все, и лягушек на болоте много…
Рассуждения у Ивана были грамотные, только сам он на работу был не навалистый, ладно хоть отец помогал.
А как-то пришёл с работы и заявил с порога:
- Собирайся, пойдём к Лидее в гости, к её мужу брат из Норильска приехал.
Ну сходили, познакомились, поговорили. Тот всё хвалился, какие на Крайнем Севере зарплаты, какие надбавки и льготы. Задумался Иван. Ещё пару раз один потом туда ходил. А потом Марусе говорит:
- Надумал я всё-таки на Север завербоваться. Что тут годами-то по крохам копить? Через два года приеду оттуда с большими деньгами, и всё у нас сразу будет. Дом пристроим, ворота поставим. У меня ведь в мыслях было и автомобиль купить… Тебе одной, конечно, тяжело придётся, только ведь это ненадолго, а я с деньгами приеду, и жить мы будем лучше всех.
Уехал Иван. Прислал вскоре письмо: устроился работать на шахту, снимает комнату у одинокой вдовы, зарплата очень высокая, хотя и работа тяжёлая да ещё холода.
Письма нечасто приходили, а тут и вовсе перестали.
- Заработался совсем, приходит со смены, наверно, рукой-ногой пошевелить не может, не то что письма писать. Да и какой резон писать всё время одно и то же? Ладно, лишь бы скорей вернулся, ребятишки вон без конца про папку спрашивают.
Письмо
Пока Маруся ходила на ферму, за детьми присматривать приходила Анютка. А тут возвращается она как-то с работы, а ребятишки около дома гуляют, грызут серые сельповские пряники.
- Лидея! – мелькнуло в голове. – Уж не с Иваном ли что?
Лидея сидела в доме за столом у окна, накручивала на палец кудряшки около виска. Вид её Марусю успокоил, она поздоровалась, присела на табуретку напротив золовки.
- От Ивана давно писем не было? – спросила Лидея с полуулыбкой.
- Давно не писал.
- А нам вот прислал. Женился он там, Маруся. Тебе написать сам не решился, родителям сообщил. Дочка у него уж родилась. Отец велел, чтобы ты к ним пришла, поговорить с тобой хочет.
Маруся как сидела, так и пристыла к табуретке. Лидея распрощалась, ушла. Ну что, надо вставать, дела делать. Ребятишки с улицы пришли, их накормила, переодела и вместе с ними пошла к Бородаевым.
Свекрухи дома не было, может, специально ушла, а свёкор ждал её.
- Непутёвый он у нас, Маруся. Думали здесь его женить – остепенить – не вышло. Там квартировал у какой-то вдовушки, она его пригрела, а он и рад. Прошу я тебя: не трогай его, пусть живёт хоть там, у него вон дочка родилась, пишет, что дом большой и в доме всё есть и скоро ещё больше будет, и зарплаты там нашим не чета. Обещаю, что мы тебя не оставим. Дом свой Кольке отпишу, так помогать буду, чем смогу.
- Дайте мне письмо, - сказала Маруся.
- Письмо я тебе дать не могу.
В это время вошла Бородаиха.
- Слабохарактерная ты, Мария. Та вон сразу в оборот его взяла, её тоже Машей зовут, а к тебе, значит, не рвётся. Та, говорит, любит его без памяти, никак на него не надышится.
- Я тоже на него дышала, - сказала Маруся уж на пороге. – Только у меня уже одышка.
Забрала ребятишек, домой пошли. Маруся говорила, что после этой плохой вести даже не заплакала. Вспомнила только: когда девчонками были, переписывали в тетрадку всякие стихи, фразы про любовь да про измену. Вот слова ей в память врезались: "Была без радости любовь – разлука будет без печали".
По деревне сначала посудачили, перемыли кости и Марусе, и всей Бородаевской семейке. Симаха советовала собрать детей и двинуться самой в Норильск:
- Ты законная жена, у тебя все права!
- Не моги! – сказала Григорьевна. – Живи, работай, детей поднимай – видать, на роду тебе это написано. А Ваню не жалей, он ломоть отрезанный.
Посудачили и забыли. Вскоре началась война, и беда Марусина уж не бедой казалась, а так – маленькое недоразумение по сравнению с большим народным горем.
Война
Про войну Маруся вспоминать не любила. Может, оттого, что женщины провожали своих мужей, надеялись дождаться, а она покинутая, ни провожать, ни ждать уже некого.
На работе крутилась, как могла. Всем тогда тяжело приходилось. Договаривалась с доярками, чтобы подменили её на группе, сама ходила с менком в Дзержинск за солью, приносила домой, меняла на муку. Еленушка сидела с детьми.
Через их деревню проходили беженцы. Шли потоком, женщины, дети, старики, останавливались на ночлег, иногда задерживались на несколько дней. Маруся думала, что им ещё хуже, намного хуже, и куда они шли порой и сами не знали.
Вскоре Григорьевна получила похоронку на мужа, а потом и на единственного сына. И не одна она, сколько женщин оплакивали своих кормильцев. Вместе со всеми Маруся и плакала, и пела. Вместе со всеми отпраздновала Победу. Старики Бородаевы померли один за другим, Лидея уехали с мужем ещё перед войной, и больше про своего Ваню Маруся никогда ни от кого не слышала – как в воду канул.
В город
Прошло лет десять после войны. Маленько оклемались, наладили жизнь. Колхозникам стали давать паспорта. И деревня массово двинулась в город. Ребятишки Марусины выросли. Колька заканчивал семилетку, Женёк его догонял, оба собирались после школы уезжать на учёбу в ремесленное училище.
Подруга Симаха одна из первых покинула насиженное место, уговаривала Марусю тоже ехать в рабочий посёлок, но Маруся не решалась.
- Куда я одна без мужика?
- У тебя вон их двое, вся деревня завидует, каковы хозяева.
Как-то возвращалась Маруся с фермы, слышит, на их порядке кто-то молотком стучит бойко так. Подошла ближе: её ребята забор ломают. Закричала на них с ходу:
- Что вы делаете?! Кто вам согласие давал?
Старшой рассудительный был, говорить стал спокойно:
- Погляди на нашу улицу, мама. Наш дом один в ряду стоит, и с той, и с другой стороны соседи уехали. Я на тот год в ремесёлку буду поступать, общежития там нет, придётся искать квартиру. А там и Женька за мной. Ты одна останешься, кто тебе с хозяйством поможет? А это мы все вместе будем, на заводе будем работать все…
Симаха, недавно уехавшая в посёлок, при встрече подливала масла в огонь:
- Ты чего, корову что ли свою пожалела? Так бери её с собой! Там табун в два раза нашего больше и пасётся рядом. Решайся, Марусь! Это та же деревня, и пруд большой рядом, гусей своих заберёшь. Всё то же, только работать будешь на заводе и дети будут с тобой!
Подумала Маруся, поплакала и… решилась.
На новом месте
На новом месте обжились быстро. Место ей выделили недалеко от Симахи, она же и экскурсию по улице проводила:
- Узнаёшь дом? Это Сапатовы перевезли, а там вон Солдатовы. Дальше семья из Салькова переехала. Напротив порядок – тоже все с нашей округи. Один мужик вон чей-то только не наш. Мы жену его за глаза барыней зовём: он строится, а её никто в глаза не видел. Мальчонку маленького спросили, где мать, он говорит хворает. Мужик-то на машине работает – чего перевезти кому, все к нему обращаемся. Вон напротив тебя как раз дом. Иваном хозяина-то зовут.
Вечером пришли из этого дома к ней девочки, Аля и Надя:
- Тётя Маруся, у вас корова, а нам бы молока брать для Витьки…
- Молока не жалко, корова хорошо доит. А он что у вас всё время один гуляет, в садик не ходит?
- Садик от завода, а папа в сельхозтехнике. Да мы справляемся: Аля в первую смену учится, я во вторую, он всё время под приглядом.
Про мать Маруся ничего не спросила – неловко было.
А тут как-то возвращалась Маруся с работы, мальчонка этот на дороге ей попался, спрашивает:
- А тебя кто зовут?
- А тебя как? – говорит Маруся
- Я Витюска.
- Витушка?!
- А у тебя есть витушка?
Засмеялась Маруся, достала из сумки плюшку, она по дороге из магазина хлеба захватывала, отломила кусок, протянула ему. Он обрадовался, опять спросил, кто она.
- Меня зовут Маруся. Тётя Маня.
Он заулыбался:
- Маня?
С тех пор стал поджидать её, как она с работы пойдёт. Она то кара-мельку ему сунет, то отломит свежего хлебца. Нет, не голодный парнишка, только всем как-то было не до него, вот и потянулся он к Марусе.
А как-то возвращалась она с работы, стала на свою улицу заворачивать, слышит: рёв стоит, шум, гогот. Забеспокоилась Маруся: её гуси тут на пруду целый день, не с ними ли беда какая? Прибавила шагу. Глядит, и вправду гуси раскрылились, шипят, гогочут, а от них со всех ног с рёвом несётся Витюшка. Увидел Марусю, бросился к ней. Она прут взяла, отогнала гусей, а он всё никак не успокоится. Взяла его на руки, а он за шею её обнимает, а сам всхлипывает:
- Маня! Маня! Маманя!
Тут мимо женщины с завода шли, посмеялись ей:
- Своих-то вырастила, давай ещё приёмыша возьми!
А вечером Аля с Надей за молоком пришли:
- Тётя Маруся, нам бы ещё творогу свежего. Сегодня маму привезли.
- Творог ещё не готов, только откинула. Идите, девочки, завтра с утра я ей сама отнесу.
Антонина
Наутро Маруся захватила творог, сметаны ещё банку взяла, дождалась, когда Иван уедет и отправилась к соседям. Дома были Надя с Витюшкой, мать лежала на постели, и Маруся, увидев её, содрогнулась:
- Вот оно как, когда говорят, что краше в гроб кладут!
Маруся прошла к столу, положила что принесла, сказала, что денег не возьмёт, гостинец это, пусть мама поправляется. Женщина сама заговорила:
- Я знаю, ты Маруся, дети про тебя рассказали. Спасибо тебе, Маруся, что к детям моим участлива, сама-то я никак вишь не оклемаюсь.
Маруся начала говорить, что всё поправится, что бывают случаи, что девчонки у неё золотые, муж заботливый, а она будет заходить по-соседски, если что поможет чем. Антонина, так звали её, и верила, и не верила. Говорить ей было тяжело, Маруся постояла ещё немного и сказала, что потом ещё зайдёт.
Заходила потом несколько раз, когда Надя отправлялась в школу, а Аля ещё не приходила: одна больная, вдруг ей надо чего?
А недели через две вечером девчонки прибежали:
- Тётя Маруся, маме плохо, пойдёмте, она вас зовёт.
Маруся вошла. Все были дома, Иван сидел у постели, Витька жался к отцу. Антонина обвела всех глазами:
- Ну вот, все теперь здесь. Иван, я сказать хочу: если со мной что… лучшей матери, чем Маруся, ты детям не найдёшь. Маруся, прошу тебя: не оставь моих детей!
Господи, зачем она это сказала! Иван заплакал в голос, девчонки заревели, Витька напугался и бросился к Марусе. Маруся тронула Ивана за плечо и сказала:
- Я Витьку к себе заберу, не надо ему тут…
Вот так поворот…
Утром Маруся проснулась с мыслью: куда девать Витьку? Самой на работу надо, домой ему сейчас лучше не ходить, одного оставить боязно. В окно посмотрела – Аля с Надей идут к ней , в трауре уже. С порога сказали:
- Тётя Маруся, папа сказал, готовить на поминки у вас удобней будет: у нас народ, толкучка одна.
Возмущение так и поднялось у Маруси: давно ли это Иван Скурынин здесь командовать начал? Может, разрешения надо бы спросить? Но потом сама себя осекла: у человека горе, растерялся он, да и всегда в таких случаях соседи помогают. Вон и женщины уже к ней идут, спрашивают, чего нести, что делать. На работу велела передать, чтобы засчитали за отгулы, сама встала к печи. Витька около неё вертелся, женщины все его жалели, плакали.
На другой день, после похорон, уборки было много, пока столы-скамьи таскали, посуда, потом скотину убирала – так утопалась – ног под собой не чуяла. Ночевать Витьку забрали домой, а она рухнула на постель, как провалилась.
Утром встала, глянула в окно: около Скурыниных "скорая помощь". Что там такое могло быть? Уж не Иван ли с горя упился до белой горячки? Но Иван уже вон идёт широким шагом прямо к ней в дом:
- Маруся! С Витей плохо, его срочно забирают в районную больницу. Доктор спрашивает, кто с ним поедет…
Маруся стояла в великом недоумении: она тут при чём? Потом схватила пальто, направилась быстро через дорогу. Вошла в дом: Витенька лежал на постели весь бледный, личико вытянулось. Увидел Марусю, застонал сначала, потом заплакал:
- Маня! Мне боно!
Врач нервничал, торопил:
- Быстрее собирайтесь, а то перитонит начнётся. Кто с ним поедет?
Все смотрели на Марусю умоляющими глазами, Витенька плакал, и Маруся сказала решительно:
- Я поеду!
Осторожно взяла его на руки, пошла к машине. По дороге распоряжалась:
- Надя, сходи к тёте Симе, пусть на работе скажет. Корову Женя подоит, молока у него возьмите. Ты, Иван, завтра вещи мои привезёшь.
На другой день Иван приехал в больницу узнать, как и что. Привёз Витьке гостинцы. Маруся к нему:
- Ты мне вещи привёз: халат, тапочки, платок, в чём я здесь буду?
Иван уставился на неё непонимающим взглядом, молчал долго.
- Нет, Маруся. Я вещи твои домой к себе перенёс, думал, ты это велела. Но ты не беспокойся, завтра Аля с Надей приедут, привезут что надо.
Вот хоть стой, хоть падай. Спросила:
- А Женька что?
- Нормально Женька. Вещи мне помогал собирать. Хорошо, говорит, Колька из армии придёт, женится, будут в нашем доме жить, я в армию уйду, а мать пускай у вас.
Ох, какие вы все на решения скорые! Ладно, разберёмся, лишь бы Витенька на поправку пошёл!
На другой день приехали Аля с Надей, потом Женька. Женщины в палате спрашивали:
- Сколько же у тебя детей, Маруся?
Она отвечала:
- Пятеро. Один ещё в армии служит, скоро должен прийти.
В больнице пролежали долго. Витенька поправился после операции – подхватил пневмонию, потом врачи обнаружили ещё кучу всяких проблем. На других ребятишек глядя, Витя стал Марусю называть мамой. Старшие дети навещали, Иван реже, но тоже приезжал. Когда Марусю выписали, она с Витенькой зашла к моей бабушке, которая жила недалеко от больницы:
- Вот, тётя Дуня, сынок у меня теперь.
- Хороший парнишка, ласковый. Что ж, Маруся, дело божеское, ему на пользу и тебе в утешение.
Иван приехал за ними к вечеру и привёз их прямо к себе домой. Пришлось Марусе повертеться: дети в этом доме, скотина через дорогу, да и Женьке надо было приготовить-постирать. Да ещё на заводе работа.
Перво-наперво на заводе Маруся добилась, чтобы Витьке дали место в детском саду: нечего такому маленькому одному по улице шляться. Через профком достала путёвку Наде в лагерь, пусть отдохнёт, сил наберётся.
Тут Колька из армии пришёл. Маруся говорит:
- Его одеть бы надо. Старое-то всё мало, надо купить хотя бы на первое время.
Иван сказал, как отрезал:
- Одевать будем сначала Алю. Она невеста, школу заканчивает, а он парень, подождёт.
Обидно показалось Марусе, но смолчала. Иван зарабатывал хорошо, к тому же постоянно у него был калым, хоть и отлучался из дома, но добытчик был серьёзный.
Маруся с Витькой ещё пару раз лежала в районной больнице, до школы маленько подлечили и гайморит, и гланды, стали готовиться в первый класс. Ох, Марусенька, нажила ты себе хлопот! То бы отдыхала: детей вырастила, можно и для себя пожить. Так нет, надо было ввязаться в это дело. Но Маруся не жалела: свои дети выросли не видела и как, а этому всю ласку отдавала теперь.
Проводы
У Женьки закончилась отсрочка, пришла повестка идти в армию. Аля к тому времени окончила школу, поступила в техникум в соседний город. Ходила перед проводами, приглашала парней, девчат, говорила:
- Брата в армию провожают.
Народу собралось много, гуляли шумно и весело. Тут и гармонь была, и магнитофоны уже появились, и с гитарами парни пришли – модно тогда это было. Иван расстарался: продукты на машине с базы привозил, всё хлопотал, девчонки готовить помогали.
Когда гулянье немного поутихло и кое-кто ушёл спать, молодёжь танцевала под магнитофон, а Иван попросил у одного парнишки гитару.
- Ты и на гитаре умеешь? – спросила Маруся.
- Так, пробовал в армии когда-то.
Подстроил немножко инструмент и тихонько запел песню. Никогда её Маруся раньше не слышала. И голос у него приятный, негромкий, но душевный какой-то. А песня старая, видать, со времён его молодости:
По пыльной дороге, под солнцем палящим,
Закованный в цепи, парнишка шагал,
Он очень устал, еле двигались ноги,
И тихо конвою парнишка сказал:
"Послушай, дружище, зажги сигарету,
Зажги сигарету, а я закурю,
За это скажу тебе, за что так страдаю
И жалкие цепи позорно несу.
У графа есть дочка – зовут Валентина –
Любимица графа и графских гостей,
Она на рояле играла и пела
И многих пленила красою своей…"
Не допел Иван песню. Кто-то его позвал, а там уж сколько ни просили, петь отказался. Маруся и потом напоминала, но он ни в какую, говорил, что тогда просто лишку выпил.
Сама же Маруся частенько певала, и не только за столом в праздники, а так, для себя. Особенно свою любимую: "Ой, горы вы, горы высоки, над горами солнце горит…" И почему-то всегда вспоминалась ей при этом деревня, которая недалеко от них была, называлась Гладкие Поля. Там действительно поля были такие ровные, как один сплошной развёрнутый лист. Вспоминала Маруся эту картину, а сама думала: поля бывают гладкие, а жизнь наша – нет: то в гору, то под гору, то не знаешь, как подняться, то глядишь, как бы куда не скатиться.
Аля
Аля теперь стала студенткой. Съездили в город с Марусей, устроились на частную квартиру, общежития там не было. Теперь каждую субботу Аля приезжала на выходные домой, а в воскресенье вечером Маруся нагружала продуктами сумки и провожала её на автостанцию к автобусу. Девчат знакомых училось много, все уезжали последним рейсом.
В один из выходных Маруся собрала Але сумки, стала одеваться, чтобы проводить её на вокзал, а она говорит:
- Провожать меня сегодня не надо, я сама дойду.
- Так тяжело же нести, Аля.
Она загадочно улыбнулась и сказала:
- Меня проводят…
Сказала "до свиданья" и ушла. Неспокойно было на душе у Маруси. Оделась, пошла следом, думала: хоть издали погляжу.
Пришла к автобусу – там полно народу, ребята и девчонки группами стоят, родители отдельно, переговариваются между собой. Аля одна в сторонке, а около неё тип какой-то чернявый и мордастый, лапает её при всём народе, а она аж дышать боится. Пригляделась Маруся: полупальто на нём модное, зубы золотые, рука в татуировках. Автобус подошёл – он растолкал всех, первый вошёл и занял Але место. Пока была эта суматоха с посадкой, Маруся спросила у знакомой женщины:
- А это чей? Что-то я его раньше у нас в посёлке не видела.
- С зоны парень. Недавно освободился. Сел по малолетке когда-то, теперь уж его мало кто знает.
У Маруси аж похолодело всё внутри. Не хотела, а само так вышло. Подошла она к автобусу, в окошко кричит:
- Аля, ты кое-что забыла дома, выйди, я передам тебе.
Аля вышла. Маруся отвела её в сторону и стала быстро говорить:
- Аля, доченька, да ты знаешь хоть, что он сидел?
- Ну и что? – спокойно говорит Аля. – По ошибке многие сидят. У нас ведь как: не разберутся, обвинят человека, а он не виноват…
- Аля, прошу тебя, держись от него подальше. Человека сразу видно: нехороший он. Поостерегись, я тебе как мать говорю…
Аля сощурила глаза и покачала головой:
- Да не мать ты мне! Мама меня бы поняла, потому что хотела бы для меня счастья…
Сказала, как ушат холодной воды вылила. Повернулась и пошла в автобус. Автобус тронулся, Аля отвернулась от окна.
Маруся пришла домой сама не своя. Все дела машинально делала, сходила корову подоила, накормила всех, и детей, и скотину. Витьку спать уложила, дождалась, когда всё успокоится, вырвала из тетрадки листок и села писать письмо.
" Аля, доченька, давай забудем всё, что ты мне сказала, только послушай меня! Пусть я не мать, но я думала, что я тебе человек уже не чужой, и сердце болит у меня за тебя тоже, а раз матери нет, кто тебе подскажет? Я своих детей растила одна…"
Писала и писала Маруся, исписала четыре страницы, бумаги не хватило. Она оторвала ещё маленький клочок и сделала приписку: "Приезжай на тот выходной, поговорим спокойно и всё обсудим с тобой. Отцу пока ничего не скажу".
На следующий выходной Аля не приехала. Маруся к подружкам – те сказали: готовится к зачётам. Ответа на письмо тоже нет. На всё уж надумалась. Ещё неделя прошла – Аля не приехала. Иван спросил:
- Что-то Али нет. Может, случилось что?
- Заболела, наверно. Поеду к ней, а то у неё ни продуктов, ни денег…
В воскресенье собрала сумки, поехала в город. На квартиру пришла: Аля сидит одна за столом с книжкой, перед ней стакан чаю и полбуханки хлеба.
- Аля, всё ли у тебя в порядке? Обидел тебя кто? – воскликнула Маруся.
Аля заплакала. Потом сквозь слёзы начала говорить:
- Нет, тётя Маруся, это я тебя обидела, наговорила не знаю чего, теперь стыдно в глаза тебе глядеть. А ведь права ты была, и, как оказалось, не одна я такая дура…
- Успокойся, Аля, лишь бы ты была здорова и счастлива. Давай-ка сумки разбирать.
Он найдёт?!
Витя был уже учеником начальной школы. В школу ходил охотно, домой из школы ещё охотнее бежал. Как-то приезжали врачи из области, проводили осмотр. Витя сказал, что родителей вызывают в школу. Напугалась Маруся, думала: не дай Бог, какие проблемы – попросила Ивана, чтобы вместе идти.
Областной врач поставил перед фактом:
- У вашего ребёнка растут кривые зубы. Есть возможность это исправить. Мы дадим вам направление, будете ездить в область раз в месяц, поставим скобы. Процесс длительный и болезненный, решайте, нужно ли вам это.
Иван сказал:
- Нет.
- Почему нет? – удивилась Маруся.
- Он мальчишка, он найдёт.
- Чего найдёт-то? – не поняла сначала Маруся.
- Пару себе найдёт. Раз в месяц в область ты его будешь возить?
- Да, я буду возить, - спокойно сказала Маруся. – Буду возить и лечить столько, сколько потребуется.
- Умница вы, мама, - сказал доктор. И выписал направление.
Пальто
В тот воскресный день были выборы. Раньше это праздник считался. Вот и в этот раз на улице гремела музыка, люди шли парами, семьями. В Доме культуры, где шло голосование, была развёрнута торговля: продавали колбасу, сладости, выпечку. Витька ныл с утра, что ему давно обещали пирожное и зефир: три штучки в коробочке, и все разного цвета – жёлтый, белый и розовый.
Иван уже собрался, а Маруся всё тянула время, хлопотала около пирогов, компот варила. Потом не выдержала и сказала:
- Иди-ка, пожалуй, один, я потом схожу.
- Я что, одинокий волк? Люди вон семьями идут, и я вроде не один живу.
Вздохнула Маруся:
- Не хочу я идти с тобой, Иван. Ты вон нарядился, шапка не тебе каракулевая, новое пальто – стыдно будет тебе со мной идти.
Иван собрал Витьку:
- Пойдём, сынок, пирожное купим.
А когда вернулись, сказал:
- Неправильно это, Маруся. Покупаем всё только детям да мне иногда, а тебе ничего... Давай купим тебе пальто…
- Так денег же лишних нет, сколько ещё Але, Наде надо.
- Найду я денег. Заработаю и купим прямо на этой неделе.
И вправду привёз Иван деньги, сказал, что закалымил, и в выходной день пошли они в универмаг – там как раз недавно был привоз.
Маруся стеснялась, никогда она раньше с мужиком пальто не покупала. А потом подумала, что уж и не помнит, когда себе что покупала, если только по мелочам.
Выбирали долго: то ей казалось, что слишком модно, не по возрасту уже, то дорого. Выбрали, наконец, тёмно-синее пальто с небольшим песцовым воротничком. Маруся о таком красивом даже и мечтать боялась. По дороге ещё зашли в гастроном, накупили гостинцев детям. Идут домой рядышком, Иван свёрток несёт, в который пальто упаковали, Маруся сумку с продуктами, и думает Маруся:
- Может, вот оно, счастье? В доме вроде всё есть, дети здоровы, силы на работу тоже есть – слава тебе, Господи!
Однако предупредила Ивана:
- Деньги транжирить не будем, нам скоро свадьбы справлять. Николай с Женей хоть сейчас жениться готовы, Аля жениха знакомиться привозила, там и Надя подтянется. А потом Витеньку в армию провожать…
Чего не ждёшь…
К Витиным проводам готовиться начали загодя. Коля женился, перевёз из деревни дом, который ему дедушка Бородаев отписал, поставил его на другом конце посёлка, зажил самостоятельно. Женя привёл жену в Марусин дом, и хорошо дело пошло: Люба деловая оказалась, и корову сама стала доить, и хозяйство в порядок привела, Марусе полегче стало. Аля с мужем уехали по распределению, Надя училась в институте. А перед Витиными проводами Марусю охватила какая-то тревога. Сама себя убеждала:
- Что это я? Двоих старших проводила – встретила, а этого оторвать от себя не могу… Ах, да! Он ведь последний, поскрёбыш… Те спокойно росли, а с Витюшкой сколько по больницам пришлось помотаться… Зато он самый ласковый, самый внимательный, сто раз в день подойдёт: мама, мама. Что буду делать без него?
На проводах гуляли с размахом: поросёнка закололи, вина и закуски было полно. Молодёжи пришло много, родня собралась. Витюшка обронил:
- Эх, маманя, как я там буду без твоих сдобных лепёшек!?
- Ничего, ты только как определишься, сразу письмо пришли. Я посылку соберу, напеку на всю роту. Они, сдобные-то, не черствеют…
Отгуляли, отплясали, к пяти утра собирали всех призывников у военкомата. Там снова и песни, и пляски, и слёзы. Когда подали машины, Маруся зашлась слезами, всё повторяла:
- Витенька, ты только пиши, не забывай.
Но вот машины скрылись за поворотом, пора возвращаться домой.
Дома уборки много. От помощи Маруся отказалась, хотя Люба предлагала. Марусе казалось, за делами она скорее в себя придёт.
Вынесли с Иваном лишние столы и скамьи, она стала собирать посуду.
- Ты иди приляг, Иван, перед работой успеешь ещё отдохнуть, а мне во вторую смену.
Убрала всю посуду со столов, перемыла, разложила по стопкам, что своё, а что у людей брали. Иван сидел за столом, нагнув голову, руки перед собой держал, сжатые в кулаки. Маруся закончила с уборкой, подошла сзади, положила руки на спинку стула. Не глядя на неё, начал говорить Иван каким-то глухим, не своим голосом:
- Спасибо тебе, Маруся, ты детей моих вырастила. За это я тебе в ноги поклониться должен…
Вот, казалось бы, и конец истории. Мы ведь любим истории со счастливым концом: кино ли смотрим, читаем ли книгу – попереживаешь за героя, а оно, глядишь, всё хорошо кончается. Счастья ведь хотим и себе, и близким, и всем, кто вокруг нас… Вот и сейчас бы сказала Маруся:
- Что ты, Ваня, твои дети мне давно родными стали. Будем вместе теперь на них радоваться…
Или что-то в этом роде. Только на самом деле всё было не так.
"Ой, горы вы, горы высоки…" - певала Маруся когда-то. Вот так идёшь по горе крутой, поднимаешься, и идти тяжело, и дыхания не хватает, думаешь, сейчас поднимусь и легче станет. А ведь за горой-то не видно, что там тебя ещё ожидает: может, ровная дорога, а может, пропасть какая…
Иван говорил, а Маруся всё понять не могла, правда ли это, ей ли это всё предназначено:
- Прости меня, Маруся. Должен я тебе сказать: у меня есть другая женщина.
Маруся усмехнулась и машинально спросила:
-Её, случайно, не Машей зовут?
- Нет, Маруся, её зовут Валентина.
Маруся вздрогнула. Посмотрела на него с недоумением и по виду поняла: всё правда!
- И давно она у тебя?
- Давно, Маруся, ещё Тоня была жива…
Маруся помолчала, а потом медленно проговорила, подбирая слова:
- Что же ты… Когда ты один с детьми остался и стал свободный орёл, о чём ты тогда думал?..
- О детях я думал, Маруся. Все эти годы только о них и думал. А приглядеться если – кругом я перед всеми виноват. Перед Антониной больше всех. Врачи ей не советовали третьего рожать, а я настоял: мне хотелось сына. Получилось – детей матери лишил. Витька маленький был, жена болела, деньги были нужны. И сколотили мы с мужиками бригаду, чтобы шабашить на стороне. Я на машине, они плотники, кровельщики. Стали ездить по деревням: кому дом на фундамент поставить, кому крышу перекрыть, кому перевезти что. После работы да в выходные, в праздники, работа тяжёлая, но по деньгам хорошо выходило.
И нашлась в одной дальней деревне одинокая молодая женщина. Мать с ней жила парализованная. А домик уж был гниловат, вот и надумала она его перебрать. Приехали, раскатали всё по брёвнам, они с матерью на время в сарай перебрались. Потом гнильё заменили, собрали всё заново, полы – потолки, печь – всё как надо. Недели две у них жили, я в отпуске был тогда. Мужики расчёт получили – засобирались домой. А у меня жена больная, мне домой не хотелось. Да и хозяюшка, ей тогда лет тридцать было, робко так спросила:
- Может бы остался, Ваня?
- И ты, значит, решил остаться?
- Нет, Маруся. Я мужиков домой в посёлок повёз. А потом вернулся. А там ещё приехал, и ещё. В деревне мужские дела всегда найдутся. Помогал по хозяйству: то хлев поросёнку поправить, то корове сена привезти, а для неё мои приезды как праздник были. Мать больную она не бросила – это тоже у меня уважение вызывало. Чистая она женщина, добрая…
- Что же ты эту добрую женщину в свой дом не привёз?
- Куда, Маруся? С больной лежачей старухой к моим троим детям? Мать у неё умерла назад тому два года…
- А тогда что же?
- Витька ещё подросток был. Он тебя, как родную мать, любит. Не хотел его травмировать, думал, пусть в армию уйдёт. И Валентине сказал, мол, подождать надо два года.
Маруся посидела, покачала головой, а потом сказала:
- Ну что ж, Иван, держать я тебя не буду. Ничто нас с тобой теперь не связывает, езжай к ней, устраивай свою судьбу, наверное, и ты под конец жизни заслужил своего счастья. Я проживу, у меня вон дети рядом.
Но Иван поднял на неё свой тяжёлый взгляд и выдал, как в сердце нож вонзил:
- Нет, Маруся, она будет жить здесь. Мы уже и постройки там все сломали, дом тоже на слом пойдёт. Там работы нет, всё развалилось. Да и я в своём доме, а твой дом вон – через дорогу. Женька с Любой скоро квартиру получат, дом вон сдаётся. А ты там хозяйка, дом твой на тебе.
Маруся сидела за столом, и ей вдруг показалось, что её придавило каменной глыбой и она уже не сможет ни вздохнуть, ни звук произнести. Иван встал, постоял перед ней и вдруг не сказал даже, а простонал:
- Прошу тебя, хоть ты не терзай меня своим видом! Пойми, так будет лучше для всех!
Повернулся и пошёл к выходу. На пороге остановился и прибавил уже с мольбой:
- Только, Маруся, Витьке ничего не пиши, пусть парень служит спокойно. Придёт, сам разберётся, может, не осудит отца.
Дверь за ним закрылась, а Маруся ещё долго сидела и не могла понять, это кошмарный сон или правда жизни.
Валентина
Пока собирала вещи, Маруся рассуждала сама с собой и даже как-то успокоилась:
- Тебе что обидно-то? Замуж он тебя не звал, про любовь не говорил, ничего не обещал. Жила ты с ним четырнадцать лет неплохо, своих детей подняла и устроила, он зарабатывал всегда хорошо. Пусть устроит свою жизнь, имеет право. Мне и правда в своём доме лучше будет…
Увязала свои вещи в два узла, хотела занавески с окошек снять, да махнула рукой: что мелочиться-то?
Пришла в свой дом, Женька с Любой на работе были, поставила узлы у порога, повалилась на кровать и только теперь разрыдалась в голос.
Потом стала про Витьку думать: как он там? Куда его пошлют? Какие будут командиры? А вдруг дедовщина? Написать ему, чтобы поосторожней был, а то ведь он всё за справедливость… А как же она теперь адрес-то узнает? Письмо подадут Ивану, а она как же? Да она по Витьке с ума сойдёт! А идти к ним про письмо спрашивать – ни за что на свете! Хотела почтальонку на улице встретить, да проглядела: газета в ящике торчит, может, и письмо уже было?
Ходила по комнате сама не своя, не знала, за что взяться, а как в сенях дверь хлопнула – не слышала. Оглянулась – на пороге стоит женщина с письмом, она её толком и не разглядела.
- Вот письмо пришло, я открыла, а оно вам.
Маруся молча взяла письмо, развернула и прочитала первую строчку: "Здравствуй, моя дорогая Манечка-маманечка! И отец…" Письмо было длинное, весь двойной листок исписан вдоль и поперёк, и на каждой строчке "мама!", "мама!". Слёзы мешали ей читать, она прочитала всё и начала сначала. Только потом заметила, что женщина всё сидит на лавке. А что сидит-то? Ах, да! Надо письмо вернуть!
Отдала письмо, посмотрела на неё. Красавица! Молодая, здоровая, стройная, глаза подняла, а в них слёзы стоят. Заговорила быстро, сбивчиво:
- Не держи на меня зла, Маруся, что я тебе дорогу перешла. Ты счастливая, у тебя вон дети, а у меня никого нет, один Ваня…
Марусе жалко стало её. Какая-то она с виду была незлая, простая слишком. Спросила напрямую:
- Что ж не родила-то ему?
- Он не захотел. Зачем, говорит, мне ещё дети? У меня и так трое.
- Так для себя…
- А для себя, Маруся, нас жить не научили. Ты для себя, что ли, жила? Нам в школе говорили: жить надо для Родины, для народа, для товарищей, я вон для матери почти двадцать лет жила, потому что она для меня жила тоже, после войны вдовой осталась, и всё для меня, я у неё одна и она у меня тоже. Не могла я её бросить, как потом с этим жить-то? Иван стал приезжать – мы обе рады были. А мама, она уж плохо говорила, но я разбирала, сказала мне тогда:
- Знать, такая, Вальк, у тебя планида…
А про тебя Иван всегда только хорошее говорил, уважал тебя. И я ему помогала, как могла, за работу платила. Пальто тебе, помнишь, купили? Мои деньги были, я тогда телёнка продала, да мне не жалко было, Ваню я больше жалела…
Улыбнулась Маруся, вспомнила, как Симаха, когда узнала, что Иван ушёл, возмутилась на полном серьёзе :
- Блаженная что ли ты, Мария? Хоть бы на прощанье разбила ему чего-нибудь, или морду, или окошки.
Проводила она Валентину, сказала:
- В следующий раз пусть Иван письмо читает, потом бросай мне его в ящик, я хранить их буду.
Через год Витя пришёл в отпуск. Прямо с вещами – к Марусе. Обнял мать с сказал:
- Мам, я всё знаю, ребята мне давно написали. Просто я не хотел, чтобы ты знала, что я знаю…
- К отцу пойдёшь? – спросила Маруся.
- Схожу поздороваться. Мам, я вот что думаю: давай на субботу всех позовём: Николаю я написал, к Женьке завтра схожу, я у них ведь в квартире ещё не был, девчонкам Але с Надей телеграммы дадим… Мам, ты как?
- Умница ты, сынок, - улыбнулась Маруся. Встала на цыпочки и погладила его по голове.
Нина Никонова