Окна нашего класса выходили на проезжую часть улицы. Десятый класс, идёт подготовка к экзаменам, а город готовится к празднованию Первого мая: на улице полно техники, развешивают транспаранты, ремонтируют и подчищают дорогу, шум машин, гудки, громкие голоса рабочих – и так трудно сосредоточиться! "Газель" серого цвета с надписью "Горьковское телевидение" особо никто и не заметил, хотя она остановилась как раз напротив школьного крыльца. Мало ли какие машины там останавливаются!
В классе тишина. Учительница математики говорит тихо, быстро, вся доска испещрена цифрами и латинскими буквами, мы пытаемся сосредото-читься. Вдруг дверь приотворилась, и в класс просунулась голова женщины.
- Перла! – еле слышно шепчет мне подруга Танюшка.
Я едва заметно киваю головой и делаю грустное лицо: "хоть видит око, да зуб неймёт". Перла – это перламутровая помада, которая тогда только входила в моду и её нельзя было купить, а можно было только достать. А где нам, бедным провинциалкам?
Женщина, на наш взгляд, была уже немолода, у неё были крашеные белые волосы, накрашенные ресницы, веки с голубыми тенями и … ах да, про "перлу" я уже сказала. Она вызвала учительницу, что-то говорила ей в коридоре, потом подошёл директор школы, долго обсуждали, а потом вошли в класс все трое и объявили, что сейчас идёт съёмка документального фильма о нашем городе и нас, как молодое поколение, хотят сделать его участниками. Из сказанного нам понятно было только одно: ура! математики больше не будет.
Нас рассадили за парты по-новому, попросили достать чистые листы и написать о прошлом и предполагаемом будущем любимого города, а пока мы писали, оператор снимал наши сосредоточенные лица. Потом сочинения собрали, нам велели одеться и вывели на улицу. Сняли около школы, потом на центральной улице, потом повели в парк "Дальняя круча", чтобы запечатлеть, как молодёжь отдыхает, то есть беспечно прогуливается своим дружным коллективом по парку, любуясь бескрайними речными просторами.
Вид, который открывался с Дальней кручи, действительно был великолепен, и восхищение на наших лицах было не поддельным, а искренним. Снег уже растаял, но река Ока после разлива ещё не вошла в берега, и водная гладь простиралась чуть ли не до самого горизонта. Солнце купало свои лучи в ласковой волне, и она играла, переливалась, и вся эта картина с Дальней кручи казалась величественной и прекрасной. Нас просили пройти туда-сюда, посидеть в беседке, присесть на скамейку, встать у обрыва. Мы смотрели с кручи вниз, и у нас захватывало дух, потому что высота там была огромная, метров сто, а то и больше.
Процессом съёмки командовала женщина с розовой "перлой" на губах, она, видимо, была режиссёром – постановщиком. Она посмотрела с кручи вниз, где между обрывом и водой походила узенькая кромка берега, и сказала:
- Ребята, надо бы кому-то спуститься вниз и пройтись по этой кромочке, чтобы было видно, что там ходят люди. Нужны две девушки и двое молодых людей…
Я не знаю, что меня толкнуло. Наверное, судьба в очередной раз испытать решила. Вот не понимала что к чему, но почему-то первая шагнула вперёд. Наверное, эта помреж стояла как раз напротив и смотрела на меня в упор, а прятаться за спины товарищей было у нас не в чести. Подруга Танюшка встала рядом и сказала:
- Я с тобой!
Молодые люди медлили. Может быть, у них просто был более трезвый взгляд. Ведь можно было и обойти, то есть вернуться назад, дойти до цивилизованного спуска, а там уже берегом вверх по течению. Но это заняло бы времени больше часа. А здесь спускаться надо было в расщелину, узкую и практически отвесную. Видимо, почва там была более слабая, и её промыли талые воды. Она была, как рваная рана на теле земли, неровная, где шире, где уже, но сверху казалось, что все эти уступы будто земляные ступеньки, и мы легко спустимся по ним за пять минут.
Из мальчишек шагнул Игорь. Внешность у него была неординарная: он был высок, строен и красив, как Аполлон Бельведерский, только брюнет. "Красавец!" - говорили про него даже учителя и советовали ему податься в артисты. Женька вышел вслед за ним, потому что был его другом, соседом и вообще они всегда и во всём были вместе.
Первые шаги по земляным ступенькам, сделанным природой, показались нам очень лёгкими. Как горные козочки, мы резво перепрыгивали с уступа на уступ. Под ногой было то твёрдо, то немного проваливалось, но земля была влажная, мягкая, и прыгать на такой уступчик было даже приятно.
Приятности закончились, когда закончились уступы. Оставалась просто огромная узкая расщелина, размытая таянием снегов, и мы вдруг поняли, что любой из этих уступчиков, за который мы держались только подошвами ног, может вдруг стремительно поехать вниз, набирая скорость. Вот тогда мы застыли на месте и нам страшно было даже дышать. Ни кустика, ни веточки, ни корня – только голая порода.
Как нам не хватило ума вспомнить, что в четвёртом классе на уроке природоведения мы изучали состав земной коры, и, объясняя, из каких слоёв состоит наша матушка – земля, учительница как раз и говорила, что эти разноцветные горизонтальные полосы очень хорошо видны на обрывистом берегу на Дальней круче. Да и сами мы сколько раз их видели с противоположного берега, когда летом выбирались на отдых за реку!
Видимо, плодородный слой закончился, утрамбованный песчаный слой тоже ещё как-то держал наш вес, а потом началась глина. К тому же верхние слои были обветрены и немного окрепли, а середина… Мы попытались сделать ещё несколько шагов, но комья глины уходили из-под ног, и где и как они касались земли, даже не было слышно. Самым пугающим было то, что когда срывался один ком, он увлекал за собой другие, и нас охватил ужас от осознания того, что всё это может обрушиться разом и нас просто раздавит и засыплет этой огромной многотонной массой.
- Посмотри наверх, - сказала Танюшка.
Я осторожно подняла голову и увидела на краю этой пропасти маленькие фигурки ребят, склонившиеся в напряжённом ожидании. И бросилось в глаза лицо тётеньки – режиссёра, мертвенно бледное и застывшее от ужаса. Только теперь она поняла, куда послала чужих детей! И чего ради?
О попытке подняться назад вверх не могло быть и речи: не за что было ухватиться, да и уступы, на которые мы прыгали, потеряли свою форму. А как спускаться? Сырая глина под ногой, как мыло, скользкие подошвы едут при малейшем движении. Почему-то мы стояли молча, ничего не обсуждая. Какой смысл?
Сколько прошло времени, никто не замечал, очевидно было одно: время работает не на нас.
- Э-э-эх! – отчаянно взмахнул рукой Игорь и напропалую ринулся вниз.
У него просто не выдержали нервы. А ещё у него был козырь. Отец Игоря был тренером на городском стадионе, и новенькие шиповки, предмет зависти всех одноклассников, были "оттэда".
Игорь взмахивал руками, удерживая равновесие, и касался почвы подошвами своих шиповок только на какие-то доли секунды, выбирая для приземления каждую неровность этой гигантской промоины. Хотя он и был одним из лучших спортсменов школы, движения его в этот момент скорее походили на прыжки обезьяны, спасающейся от наводнения или пожара. Когда он достиг твёрдой почвы и приземлился на ноги и руки одновременно, мы были рады за него: хоть он живой! Он долго ещё стоял на четвереньках, боялся повернуться и поднять голову. Прислушивался, наверно, не начнётся ли после его прыжков обвал.
Переглянулись. Постояли молча. Женька начал разуваться. Он снял ботинки, связал их шнурками, повесил на плечо. Остался в одних тонких чёрных носках. Попробовал ступнёй мягкую глину – нога не скользила. То есть она бы скользила, но он очень осторожно вминал холодную глину тёплой ногой, и она как бы приклеивалась, не скользила дальше. Один шаг вниз, второй. Потом он медленно поворачивается, поднимается на шаг вверх и протягивает руку Танюшке. Ставит её на своё место, сам спускается, делает себе такую же площадку для опоры и возвращается за мной. Как всё это было медленно и долго! Но от этого неказистого на вид парнишки, с которым мы учились с первого класса и даже сидели за одной партой, исходило какое-то взрослое достоинство человека, понимавшего, что в этой ситуации надо поступать именно так…
Последние метра три мы уже летели так, как съезжают дети с горы, когда у них нет ни санок, ни пригодного для этой цели портфеля. Приземлились все перепачканные глиной, грязью, не зная, плакать или смеяться, и почувствовали вдруг смертельную усталость. Женька снял сырые и грязные носки, положил их в карман и надел ботинки на босую ногу.
Вдруг сверху, с кручи, услышали команду:
- Внимание: мотор! Пошли, пошли вверх по течению! Идите по кромке у самой воды!
И мы пошли все четверо, изображая молодых людей, беспечно прогуливающихся по берегу у подножия обрыва.
Съёмка закончилась, и мы все пошли по домам. Танюшка предлагала пойти к ней обсушиться и погреться, она всех ближе жила, но никто не согласился. Наверное, человеку, только что побывавшему на волоске от смерти, есть о чём подумать в одиночестве. По-моему, мы тогда до конца осознали слова Николая Островского, которые в школе нам задавали учить наизусть: "Самое дорогое у человека – это жизнь…"
Когда фильм был смонтирован и готов к показу, нас предупредили, в какой день и в какое время он пойдёт по телевизору. Телевизоры тогда были не у всех, и мы собрались в доме у кого-то большой группой. Шумно обсуждали, громко смеялись. А фрагмент, где четыре мелкие фигурки идут по берегу у самой кромки воды, шёл меньше минуты. Вот тогда в комнате наступила мёртвая тишина…