За стрепню возьмеца – вся в тесте да муке перемажоца, што чучело, и хлеб у ёй не хлеб – одна закала, в рот не возьмёш. Прямо страм. Суседи так и говорят: Устя – рукава спустя…
А тута на Троицу у Григорья дядя с Урала приехал. В годах мущина, седой, сухонькой, росточком невелик. Григорей баял, што ежели не перепьёт, дак человек как человек.
И как на грех выпили оне с Григорьём ишо на вокзале за встречу. Сам-от Гриша чё-то подзадержался да поотстал, а дядя етот - к ним. Скоко не пьян, а дом-от с ходу нашол.
На дворе тёшшу ету встретил. И пошло: ты кто такая да ты кто такой. Он баёт: я Иван Иваныч, прошу любить да жаловать. А тешша: аха, Иван Иваныч, кальсоны наничь. Видали мы таких. Ну-ко убрясь со двора, кобель старой!
Слово за слово, вцепилися друг дружке в волосья, клочьям выдирают. Опосля свалилися, катаюца по земле, перемазалися оба, курец переполошили, колоду с ихнёй мешанкой опрокинули, мешок зерна россыпали, поленницу уронили. У тешшы кулачки-те што шылья востры. Знай Ивану Иванычу под рёбра тычёт. Нос ему роскровенила.
Ладно ишо Григорей подоспел. Кой-как росташшыл их. Остынь, Иван Иваныч, баёт, ты чё, ето ж тёшша моя дорогая, Устинья Филиповна. Ну, тута Иван Иваныч как жентельмен поклонился и руку грязну Усте поцоловал: очень рад, очень рад! А та прямо росцвела во всю свою харю. Обнимаца лезёт: дак Иван Иваныч, дак гостюшко дорогой, заждалися!
Фото: Беседа. Из серии "Деревенские истории". Фото с сайта www.creative.su
Во сады и в огороды
Робетишка-та уж больно наладилися одно времё по огородцам шастать. За огурцам да за яблокам. Девок оставят, а сами шкодят де-небудь. Приташшыли раз луку зеленова. Сидит Зинка Вяла, жрёт лук-от, ровно век ево не жырала, да ишо нахваливаёт. До чё, баёт, сладкой, а у нас дак горькой ростёт. А тово в башку-ту не возьмёт, што ето парни у иё луку-ту и надергали...
Васютка Грунин едак-то приташшыл огурцов. По-за рубаху натолкал, еле доволок до девок. Те ровно голодныя - живо схрумкали. А утром Васютка проснулся – отец материца: у самих огурешницу ночью кто-то очистил.
А во школьно-ёт сад как лазили! Сидит Колька Гришин на яблоне насупротив учительской бани, яблок полны карманы набил. Токо слез, как банна-та дверь открываёца. Присел он под яблонёй, а из прибанника вываливаёца Зинаида Митревна наша, учительница молодинька. Голым-то гола, вся розова. Колька рот розинул. А у ёй в руках тазик с мыльной водой. Она хлабысь воду-ту Кольке прямо в харю. Да ишо и пальчиком погрозила: не подглядывай.
Екой выдурел!
У всех робетишка как робетишка, а наш-от... Цельной уповод кереметь носит по лузьям-болотам. Жерех беспилютой екой выдурел... Уж костерю ево, костерю - а толку... Утром дрыхнёт до марушкина заговенья.
Даве бужу его, а он все мягчица на перине-то. Вставай, баю, исти. Варева наклала ему в черепеной миске - поеш с варку-ту. Дак ишо караваница. В торелке, вишь, ему подавай - культурной. То не ладно, да то не по скусу. Щунула ево - жри буде, а то возьму вот да помоёв свиных поддидюрю - будёш знать.
Почилимонился маненько да и выбуздал всю миску. И упять куды-то накопытился. Ты, говорю, мискозоб екой, если в грязных сабогах заявисся, дак не шляндай визде-то, у порога скидвай.