По своему содержанию к истории поселения никакого отношения не имеет, но ошеломляет своей правдивостью. А еще она достаточно ярко отражает суть взаимоотношений людей того времени. Чтобы читатель не упрекнул нас в неправдивости, историю мы излагаем почти дословно, лишь с некоторыми добавлениями...

Как приятно бывает выйти майским вечером на улицу, когда от алого заката замершие в ожидании облака пылают малиново-красным огнем. Вечерняя заря словно застыла в усладе от необыкновенно красивой песни соловья, которая доносится откуда-то издали, и озарила весь небосвод, угрюмый вековой лес, укрытую в тончайшее кружево тумана говорливую речушку, неизбалованные изяществом избы розоватым светом. Земля, скинувшая с себя пуховое одеяло снега, красива своей выдержанной и немного тяжелой красотой. Село смотрело на свет божий сосредоточенно и важно. А небо отвечало такой же представительностью и величавостью. В этот миг чувствуется особая умиротворенность. Мир совершенен и безупречен в своей красоте.

– Где же Матвей, где он? – спросила только что вышедшая на улицу женщина.

– Да не волнуйтесь Вы так! Он по дороге зашел повидать Аксинью. Поздоровается с ней и придет, - ответил услышавший ее слова прохожий.

– Вы же сказали, что своего сына первым обнимете Вы? А он завернул к Аксинье, - как бы невзначай сказала молодая девушка не так давно сменившая девичий головной убор на женский.

Женщина не ответила ей. Ее губы сжались, ноздри расширились, а брови сдвинулись вниз. Было видно, что вернувшейся с чужбины сын расстроил ее планы. Она поняла, что Матвей, как только зашел в село, мимо знакомого ему дома пройти не смог. Впрочем, так оно и было на самом деле.

В это время молодой человек, стоя у знакомой калитки, вовсю флиртовал с красивой девушкой, собравшейся, было, по воду.

– Как дела Аксинья? Прошло столько дней, как мы не виделись, а ты даже не обернешься, не посмотришь на меня?

– Для кого-то это были дни, а меня – вечность… Ты, когда-нибудь, вспоминал про меня?

– Всегда!

– Не верю.

– Ты повзрослела, стала другой...

– Речушка рано или поздно превращается в большую реку.

– Почему же ты не показываешь свое лицо?

– Я боюсь, что мое "солцеподобное" лицо ослепит тебя.

– Ну, что же, я приду посмотреть на тебя, когда оно станет "луноподобным".

Солнце окончательно село, оставив на западе багровую полосу. Купол неба чернеет, являя миру новый серп луны и россыпь ярких звезд. Мир окунулся в дрему. Почерневшие, мрачные леса, слегка лепечущие своими листьями, словно негодуют, когда их тревожит легкий ночной ветерок. А песня соловья их будто успокаивает, убаюкивает. Дремлет и село. Отливая серебром, блестят стройные ряды изб. Лишь только светятся узенькие окна домов, обличающие еще бодрствующих сельчан. Давайте заглянем в одно из них. Там мы видим уже знакомых нам Евдокию и ее сына Матвея.

– Я не хочу тебя видеть, - в сердцах бросала Евдокия.

– Почему? – спросил Матвей.

– Потому, что я твоя мать, а не Марфа! Я не видела тебя столько времени, ты же после долгой отлучки сначала заходишь к ним.

– Ну, что же… я уйду. Там меня Аксинья не хотела видеть, здесь родная мать… - сказал Матвей и пошел в сторону двери. Петли заскрипели…

– Постой, куда же ты? – воскликнула она. - Как ты не поймешь, что я люблю тебя.

Мир снова воцарился в семье. Радости домочадцев не было предела, ведь младшего сына так долго не было дома. После долгих объятий и расспросов о том, как жилось на чужбине, чего диковинного удалось увидеть, получилось ли наладить порученное ему отцом дело, сели ужинать. На следующий день Матвея отправили топить расположенную в стороне от дома баню.

– И как это солнце снизошло на землю? – сказал он с улыбкой, когда увидел Аксинью.

– Оно спустилось для того, чтобы ослепить своей красотой одного человека, который ни разу про него не вспоминал. Я хоть когда-нибудь была в твоих воспоминаниях? - спросила она.

– Дай подумать… Нет! Когда я ел, в мысли ко мне приходила мать. Когда кто-то был мною недоволен – отец. Когда меня кто-то жалел, то бабушка, и больше никого. Часто я вспоминал свое село: как я гуляю по вечерней прохладе и слушаю дивное пение соловья… Вот и всё.

– А как же я?

– Ну… один раз.

– И когда же?

– Когда я дышал.

С каждым разом их встречи были длиннее, беседы жарче, объятия крепче, что не могло ускользнуть от глаз их родителей, да и всех сельчан. Как-то раз теплым весенним вечером, когда парни с девушками собирались в компании под ясный купол неба выливать свое веселье в звонкие песни и беззаботные игры с беседами, в знакомом нам доме шел серьезный разговор:

– Аксинья и наш сын снова начали встречаться: любуются друг на друга, обнимаются… Противно смотреть на это, - в негодовании говорила Евдокия. - Не удалось нам их разлучить, не забыл он на чужбине свою подруженьку. Я не хочу, чтобы они встречались, а то еще ее матери взбредет в голову породниться с нами.

– Этого не будет, – тихо и спокойно ответил ей муж. - Нельзя допустить, чтобы наша семья была унижена. Если породнимся с этой жалкой семьей, на нас будут показывать пальцами и смеяться на каждой сельской лавочке.

– Ты прав. Но что нам делать? Марфа-то женщина ушлая, начнет языком трепать, не остановишь.

– Надо что-то придумать.

Конечно, без подобного разговора не обошлось и в семье Аксиньи. Как и предполагала Евдокия, беседу завела Марфа, но ее мужу затея не понравилась:

– Вряд ли они захотят поженить наших детей.

– Почему? – удивленно спросила Марфа.

– У нас сени из плетня.

– Ну и пусть.

– Как ты не поймешь, что "бедному зятю и тесть не рад".

– Ну и что? Разве Аксинья не красива? Да стоит мне только заикнуться о замужестве, как толпа женихов выстроится около нашей избы.

– Правда?

– Конечно! И первым в очереди будет Матвей. Я больше чем уверена, что именно от него пришлют нам сватов.

…Пробуждается заря в золотой парче, в раскинувшемся куполе голубого неба тают прозрачные тучки. Легкий туман покидает поля и леса. Легко дышит лес, в воздухе витает пряный запах. Вот защелкает соловей, радуясь наступившим летним дням. На его чудесное пение откликнулись другие лесные пташки. Беспечно болтают скворцы, синицы, воробьи. Наступившим летним дням радуются и сельчане. В первое воскресенье после Троицы собираются сабаевцы в местечке под названием "Сёвонь турт". Издавна было принято, чтобы незамужние девушки приходили сюда на гулянье в женских головных уборах, которые, по традиции, после пения особых песен, обязательно закапывали в землю, а потом вокруг этого места водили хороводы. Потом к ним присоединялись и другие сельчане. За хмельными напитками и всевозможными яствами праздновали Проводы весны.

– Евдокиюшка, - начала разговор Марфа, - как ты смотришь на то, чтобы сосватать мою Аксинью за твоего сына.

– Ты в своем уме?! В свою семью из твоего дома я не то, что дочь, и собаки не возьму. Нет, люди, вы видели, а? Что, сына моего хочешь присвоить?

– Нет… нет… Неправда это! Твой Матвей и моя дочь с самого детства дружили, они любят друг друга. Не лишай детей счастья, пусть даже вы знаться с нами не будете.

– Знаешь, хорошую воду не наливают в грязное ведро...

– Хватит! - крикнула Марфа. - До сих пор для меня не было человека родней, чем ты. А теперь - знаться с тобой не желаю. Когда родилась Аксинья, ты делила радость вместе с нами: сидела за общим столом и возглашала заздравную моей дочери. Если бы я тогда знала, что вместо сердца у тебя камень, а язык источает яд... Бедные, нищие, говоришь. Да, мы не из богатых, но кто из нас лучше, пусть рассудят люди. Ты, наверное, оглохла, раз не смогла услышать, как бьется сердце твоего сына, и, вдобавок, ослепла, если не видишь любви между нашими детьми. Но скоро ты станешь еще и немой, когда будешь смотреть, как несчастен твой сын, потому что прежде чем с дерева упадет первый желтый лист, я выдам Аксинью замуж за богатого человека.

Лицо Марфы почернело от злости. Диким и полным ненависти взглядом она посмотрела на Евдокию и ушла. Подобного хода событий никто не ожидал. Среди людей, словно ветер, пронесся шепот. Разговоры не умолкли и после того, как все разошлись. С наступлением ночи молва стихла, но не перестали развиваться события. В полночь того же дня девушка вызвала Матвея во двор поговорить:

– Аксинья? Ночь на дворе, темень – хоть глаз выколи.

– Мне не страшно.

– Даже того, что тебя могут здесь увидеть?

– Рядом с тобой я не боюсь людских разговоров.

– Зачем ты пришла?

– Зачем ручеек течет в реку, зачем цветы всегда смотрят на солнце?

– И все же…

– Пока мы вместе – ничего не страшно. А вот чего хочешь ты?

– Я хочу видеть твоё беззаботное лицо, слышать твой звонкий смех, знать, что ты счастлива.

– Я счастлива только рядом с тобой.

Неожиданно заскрипела дверь, и из дома вышел отец Матвея.

– Даже собака не возвращается к тому порогу, откуда ее выгнали. Как это понимать: днем не договорились, так ты пришла ночью?

Из глаз Аксиньи брызнули слезы. Она побежала домой. Во дворе ее встретила мать.

– Зачем ты ходила к ним?

– Я лишь хотела спросить его…

– И какой ответ ты получила? Вижу, как ты страдаешь, как ты, подобно весеннему снегу, таешь по своему жениху. Что ж, если до твоего сватовства Матвей возьмет тебя самокруткой и вы обвенчаетесь тайно от всех, я противиться не стану. Если нет, выйдешь за того, на кого укажу.

Однако надежды девушки не сбылись. Сосватали ее в соседнее село. В тот день, когда за ней приехали поезжане, пришел Матвей.

– Я пришел к тебе, Аксинья…

– Зачем?

– Я пришел к тебе навсегда.

– Когда поезжане в моем доме?

– Аксинья, давай, вместе уйдем, тайно от всех обвенчаемся. Мои родители примут тебя.

– Твои родители, а не мои. Опозорится наша семья, а не твоя. Пусть мы бедны, но у нас тоже есть гордость. Мы никого не обманывали, всегда жили и поступали по совести.

– Я не лгал тебе, Аксинья.

– Тогда почему ты не пришел за мной, почему не сказал этих слов раньше?

– Я ошибался.

– Теперь это не имеет никакого значения.

– Просто так я тебя не отдам.

– И что ты сделаешь?

– Сейчас же пойду и скажу всем…

– Что я приходила к тебе ночью одна? Хочешь меня в конец опозорить?

– Как ты могла так подумать? Я - обесчестить тебя? Твоя гордость убивает.

– Отчего же мне не гордиться? Чем я от тебя теперь отличаюсь? Я красива, не глупа, а что до денег, то с сегодняшнего дня их будет не меньше, чем у тебя...

К большому сожалению, на этом месте запись прерывается. Листы тетради то ли были вырваны, то ли запись имела продолжение в другом черновике, который, увы, не сохранился. Чем закончилась эта история, нам не узнать, как и не узнать того, что сталось с нашими героями дальше…