Не прошла она стороной и мимо Мордовии. Через территорию нынешнего Кочкуровского района проходила армия известного в те годы военачальника, казака, полковника Ф.К. Миронова. Весь трагизм этого исторического события состоял в том, что Миронов, бывший яростным защитником Советской власти, в какой-то момент с этой властью разошелся: одаренный самоучка и правдоискатель боролся за интересы казаков и крестьян и не желал мириться со всякого рода политическими нюансами. С недоформированным Донским казачьим корпусом он, минуя запрет Л.Д. Троцкого, отправился из Саранска на Южный фронт воевать против армии А.И. Деникина, за что был приговорен к расстрелу. Правда, тогда ему удалось избежать смерти…
Только после того, как дневное солнце перевалило свой зенит, сильный, подобный урагану, дождь перестал лить. С неба сыпались последние капельки, которые еле слышно падали на листву и издавали барабанящий звук. Тяжелые свинцовые тучи нехотя уходили на юг. Небо постепенно становилось светлее, освещая кристаллики росы. После ливня все сверкает мокрыми бликами. Полевые цветы и трава от тяжести капель дождя тянулись к земле. Хоть дождь уже прекратился, но с листочков деревьев и кустиков влага продолжала скатываться, оставляя после себя лишь мокрый след. От переизбытка воды на земле образовались большие лужи. Они поблескивали от лучиков солнца, которое постепенно выходило из-за тяжелых туч. Воздух стал влажным и свежим. Стоило только дождю прекратиться, как мир снова наполнился разнообразными звуками: защебетали воробьи, запели свои дивные песни соловьи… Все пернатые покинули свои укромные места, в которых они пережидали ненастье. И только шествие Донского казачьего корпуса, который длинной вереницей тянулся к селу Кочкурово, было безрадостным, невеселым.
Впереди всех на откормленной лошади с холма спускался полковник. Его волосы тронула седина, а черные усы вымпелами вились по лицу и змеями обвивали щеки. Звали этого бравого кавалериста Филипп Кузьмич Миронов. Рядом гарцевали его верные "янычары", а за ними по грязи тащился грузный старомодный помещичий фаэтон, в котором величаво восседала атаманская дочка. Сюда же, помимо ее скарба, был погружен ручной пулемет. Позади фаэтона, опустив угрюмо голову, шагали двое "заложников", привязанные длинной веревкой за шею. Далее шли главные силы: два конных полка, пулеметная команда, несколько сотен пеших, к которым из деревни Макаровка присоединились две роты пешего полка и одна уцелевшая трехдюймовка. Позади всех медленно тащился обоз с продовольствием.
Из-за своей громоздкости казачьему отряду приходилось останавливаться каждые 10-15 километров. Очередным привалом для мироновцев стало село Кочкурово, где было решено остановиться на ночевку.
***
Когда поднимаешься на пригорок перед селом Старые Турдаки, взору открывался чудесный вид: с одной стороны огромное село окаймлял лес, а с противоположной - возвышенность. С правой стороны - необъятный и бесконечный простор, несущийся до самого горизонта.
По мере того, как спускаешься с пригорка, взору открываются широкие, с бесконечными поворотами, зигзагами, углами улицы, по обеим сторонам которых крайне тесно располагались избы сельчан. Прогуливаясь по селению, легко можно было заметить кварталы, где жили и преумножали свое достояние зажиточные крестьяне, а где влачила существование беднота.
Дома неимущих сельчан легко заприметить. Их избы не возвышались – нет, они были так низки, что возвышаться было нечему. Весь периметр двора походил на один большой навес, который трудно даже назвать сараями. Чаще всего они были плетенными, с глиняной обмазкой и покрытые очень толстым слоем соломы, которую частенько пускали в ход, когда домашнюю животину было нечем кормить. Весной, как только сходил последний снег, многие крыши сквозили, как решето; на иных оставался только конек вверху да жерди по сторонам в виде ребер. Избу легче было распознать, так как она стояла в центре или по краям двора. Дома эти обычно освещались парой небольших окон, обращенных на улицу, да одним, так называемым волоковым окном – четырехугольной скважиной, задвигавшейся деревянной доской. Двери были так низки, что с непривычки о притолоку обязательно разбивали лоб. Избы эти топились по-черному и, вследствие этого, на стенах и потолках лежал слой сажи, по которой днем и ночью ползала армия тараканов всех мастей. Дополняли эти полчища сверчки, которые по ночам давали грандиозные концерты.
Противоположность избам бедняков составляли дома состоятельных сельчан. Пятистенный дом, крытый железом, возвышался над рядом хозяйственных строений. Амбар, рига, баня, земляной подвал давали понять, что здесь живет человек, у которого "полным полна коробочка". Изба тоже была под стать хозяину. Душой такого дома всегда была печь, которая располагалась слева или справа от входа. Наличие трубы позволяло домочадцам "дымные горести не видеть" и нежиться по утрам: старикам на печке, а ребятне на полатях. Завтракать, обедать и ужинать вся семья собиралась за большим массивным столом, стоявшим в "красном" углу. Здесь же принимали гостей. В один из таких обедов состоялся разговор…
– Миронов какой-то сегодня в Кочкурово прискакал, - завёл рассказ суховатый мужичок с козлиной бородкой. - С собой цельную армию казаков привел. Сразу сход собрал.
– Эх ты, олух царя небесного! Митингом это называется, - перебил его рядом сидящий пожилого вида крестьянин.
– Какая разница?! – махнув рукой, ответил тот.
– Большая разница!
– Да ну тебя! …Собрал, значит, митинх энтот Миронов и давай агитировать супротив Советской власти!
– Да ну? - удивлённо, словно не веря, спросил еще один из слушающих гостей.
– Вот те хрест святой! - перекрестился суховатый мужичек и добавил для убедительности, - коли вру, пущай меня молния вот тут вот хлопнет.
– Дезертиров из Красной Армии призывал к нему вступить. Однако охотников почти не нашлось, окромя двух-трех кулацких сынков. На телефонной станции Кочкуровского почтового отделения Миронов энтот приказал срезать все провода и штепсели. А чтоб работников почтового отделения не арестовали, расписку написал: "Телефон приведен в негодность силой. Полковник Миронов". Во как!
– Правильно! Я бы тоже так сделал. Это чтоб большевикам не донесли, - поддержал пожилой мужчина.
– Своих казаков, говорят, по соседним селам определил. А те давай крестьянских лошадей для своего обоза отнимать.
– Во-во! - добавил третий. - Потому-то в Новой Пырме все и попрятали в лесу свою животину.
– В Новосельцеве, говорят, некоторые казачки побросали своих заморенных лошадей, а заместо них у крестьян самых лучших взяли.
– Некоторые казачки дознались в чем суть похода и побоялись идти против советской власти. Говорят и командиры стали тикать.
– Ага. В Кочкурове мне солдатик по-секретке рассказал, что ночью у ветеринарного инспектора Минеева и интенданта корпуса Кондакова и коменданта Михеева сложился план бегства. Кондаков предложил собрать вещи на одну подводу, отстать от обоза и спрятаться в лесу. Подготовились, значит, и утром пропустили весь интендантский обоз и последние дозоры, но пошел сильный дождь, обоз остановился, беглецы струсили и примкнули к хвосту полкового обоза. Крупный дождь замесил грязь, и обоз не смог двигаться. Верстах в пяти от Пырмы послышалась перестрелка. Воспользовавшись суматохой в Кочкурове, беглецы быстро снесли свои вещи в крестьянскую избу, а сами огородами выехали на дорогу и галопом поскакали в направлении Саранска.
– Ничего! Пущай тикают. Вот дойдет энтот Миронов до Дону, там новые силы соберет. Ударит по Советской власти так, что одни щепки полетят.
– А ведь ты прав. Коли сами большевики супротив себя восстали, може прежняя власть вернётся? Може энтот Миронов подсобит нам, крестьянству? Не забудет он нас? А?
– Доподлинно узнать надо, чего делать он собирается и кому помогать станет.
– Я думаю так: надоть сообщить всем нашим, собраться вместе и обмозговать.
– Ты соберись только, мигом куды следывает донесут. Охнуть не успеешь, как того…
– А мы ночью соберемся, - как бы раздумывая проговорил пожилой мужчина, - и не в избе…
– А где же? – с недоумением спросил суховатый мужичёк.
– Может, в овраге, что зовется Пекшелатко?
Так и порешили к полуночи собраться за селом в липах.
Ночь покрыла небосвод своим черным бархатным покровом, мир замер. Один за другим гаснут окна домов, пустеют улицы и дороги. Вокруг царит тишина и покой. Ближе к полуночи небо в одном месте светлеет, бледное зарево постепенно разгорается и появляется полная луна, освещающая землю своим серебристым светом. С ее восходом становится так светло, что легко можно различить силуэты домов, деревьев, даже отдельные листочки на них. Вокруг так тихо, что редкие отдаленные звуки – голоса людей, собачий лай, скрип дверей – слышны, будто они совсем рядом. Зная об этом, собравшиеся на сход в овраге Пекшелатко старались говорить шепотом.
– В этом году урожай у нас был очень плохой, - возмущенно говорил один из крестьян с окладистой бородой. – А все от того, что сеятели почти сплошь оставались под ружьем. От того и хлеба собрали мало. А между тем новая власть возложила совершенно невыполнимую продразверстку. Зачем, спрашивается, нужно было создавать в наших селах эти продотряды. Благо было бы, если бы в них наш брат был, а то понабрали туда идейных. А им только дай волю! Вот и отобрали весь хлеб у всех подряд.
– Вот-вот! - поддержал говорящего человек, которого мы встретили днем в избе за столом. – От того план по продразверстке мы не выполнили.
– Хлеб весь отняли, а есть чего нам? А? Всю волость большевики без куска хлеба оставили. А ведь нам еще сеять надо!
– Большевики хорошо поют: мол, борющимся за диктатуру пролетариата, за власть Советов рабочим и солдатам в Германии! Да нам самим есть нечего!
– Да и отчего же им не петь? Морды и туши выхоленные, одеты тепло. Семьи тоже ни в чем не нуждаются. А ты, черт возьми, стоишь с пустым желудком, ноги прозябли в рваных обмотках. Дома ждет тебя куча холодных и голодных детей. Сын погиб... А получаю полвоза дров и через 2-3 месяца 10 фунтов муки, и то только на себя, а на семью, мол, не полагается. Коммунисты! А сколько хлеба ими вывезено? Москву обеспечили, а мы страдаем!
Среди собравшихся под липами в овраге прокатилась волна возмущения. Все кляли продотрядовцев, бедняков, что отбирали хлеб и, конечно, саму власть. Людям был в тягость военный коммунизм. Поэтому там, в овраге Пекшелатко, восстание Филиппа Кузьмича Миронова против Советской власти восприняли с надеждой и единодушно.
Если уважаемый читатель подумал, что старотурдаковцы взялись за оружие и начали громить дома большевиков и им сочувствующих, он ошибается. Они этого не сделали. В течение двух дней 26 и 27 августа 1919 года, пока Донской казачий корпус Филиппа Кузьмича Миронова находился в Старой Пырме и Тёпловке, "банда кулаков", как их назовут впоследствии, доставляла продовольствие, которое "наскребли по сусекам". Но, как оказалось впоследствии, все было зря. Все труды, старания и жертвы пошли прахом.
Тем временем корпус Ф.К. Миронова был окружен отрядами командира Красной Армии Постникова, которому было приказано поставить заслон на линию Татарский Умыс – Сабаево для того, чтобы мироновцы не смогли пройти в сторону реки Сура, а потом атаковать мятежников. Атака была произведена, но заслон Татарский Умыс – Сабаево выставлен не был, так что Ф.К. Миронов, не принимая полностью боя, бежал, перейдя железную дорогу у разъезда Качелай.
В феврале 1921 года Филиппа Кузьмича арестовали. Из тюрьмы он больше не вышел. Что касается старотурдаковской "банды кулаков", то во время следствия было выяснено, что в доставке хлебного продовольствия мироновским войскам участвовали и некоторые представители местного комитета бедноты. В тот период никакого наказания они не понесли, но в "черный список" их внесли. Потом, в 30-х годах, в "социально-экономической характеристике" раскулачиваемого напишут: "Состоял в банде кулаков. Двое суток доставлял продукты мироновским войскам"...