– Я поведу вас дорогами Великой войны, полями пяти её великих сражений к Великой Победе, – вслух отвечаю я. – Сегодня мы встретим войну в Брестской крепости вместе с её защитниками. А завтра будет битва за Москву, а потом горящий Сталинград, героический Севастополь, мужественный Ленинград и Берлинское сражение. Я хочу вместе с вами еще раз поклониться мужеству тех, кто отстоял тогда нашу с вами свободу и жизнь.
Я волнуюсь. Нет, мне просто страшно: сумею ли донести до детских душ то, что чувствую и переживаю сама, смогу ли достучаться до их сердец, готовы ли они понять горькую правду о войне? Или… И память услужливо достает историю из моего далекого детства.
Как давно это было… Полвека назад. Мне было столько же, сколько этим ребятишкам, лет девять-десять. Война была уже и далеко, и в то же время совсем рядом, потому что рядом были отцы, прошедшие её, матери, её пережившие. Гордиться тем, что ты фронтовик, было не принято. Их было много, почти в каждом доме. А вспоминать о войне было тяжело. И мы, дети той поры, о войне и её героях узнавали в основном из книг. Александр Матросов, Виктор Талалихин, Зоя Космодемьянская, Зина Портнова, герои-панфиловцы, молодогвардейцы… Можно продолжать и продолжать список героев. Их знали все, ими гордились, на них хотелось быть похожими, мы примеряли их подвиги на себя.
А отец… Вот он обычный, как все… Воистину, "лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье". Ведь впервые я спросила отца, за что он был награжден орденом Славы, именно тогда, пятьдесят лет назад, а услышав в ответ: "Ранен я тогда в бою был", по-детски беспечно и жестоко, даже не дослушав, разочарованно воскликнула: "Ранили и сразу орден?! Я думала, ордена за подвиги дают...". Пятьдесят лет прошло, а до сих пор вижу, как враз изменилось лицо отца, как скользнула по нему тень, а в глазах мелькнула обида. Заметила, но не поняла, почему он вдруг опустил голову и замолчал. И расспрашивать дальше не стала — ясно же, не герой. Только память все же сохранила ту горькую тень и подсознательное чувство вины.
Должно было пройти еще почти двадцать лет, чтобы я, уже взрослая женщина, спросила однажды вновь: "Пап, а за что ты получил орден?" Он начал неохотно, сдержанно (может, тоже помнил тот давний случай), но постепенно воспоминания захватили, и рассказ полился. А рассказчик отец был замечательный, к тому же артистичный от природы. Потому все, что он рассказывал, живо и ярко рисовало моё воображение.
– Это на Дальнем Востоке было, – начал отец, – уже под конец войны. Японцы насмерть стояли. Случалось, ворвемся в окопы, а там мертвые пулеметчики, молодые совсем, почти дети, цепями к пулеметам прикованы. Смертники.
А тот бой особенный был. Место ровное, открытое. Впереди вражеские окопы, и надо из них японцев выбить. Но они хитрость придумали: накрыли окопы камышом. Нам их не видно, а мы у них как на ладони. Поднялись в атаку, режут нас японцы, как в тире. Отошли, залегли. И снова приказ: "В атаку!" И снова откатились. Третья атака с тем же успехом. В четвертый раз кричит лейтенант: "Вперед! За Родину! За Сталина!". А люди не поднимаются. На поле смотреть жутко.
Я слушаю и живо представляю это поле, сплошь покрытое телами убитых. Слышу крики и стоны раненых. И я понимаю тех, что лежат сейчас в цепи. Как заставить замолчать инстинкт самосохранения и подняться навстречу верной и бессмысленной смерти?
– Тут-то и пришла мне в голову мысль, – продолжает тем временем отец. – Подполз я к лейтенанту и говорю: "Слушай, у тебя ракетница есть. Попробуй из неё по окопам пальнуть". Тот сразу смекнул что к чему, выстрелил и попал точно. Камыш сухой, разом заполыхал. Японцы, как зайцы, начали из окопов выскакивать. Ну а мы в атаку поднялись и успели добежать до них. Я, правда, не успел. Ранили меня. Пуля в запястье левой руки попала, кость раздробила. Землю грыз, а не закричал, – со скрытой гордостью закончил отец свой рассказ. И после короткой паузы, видимо, встревоженный моим молчанием, как бы извиняясь, добавил: "Вот за тот бой я и получил Славу".
А перед моим мысленным взором все еще стояла страшная картина боя. Последние слова отца вывели меня из оцепенения. "Пап, – тихо сказала я, – ты представляешь, сколько матерей, благодаря тебе, похоронки на своих сыновей не получили, сколько жен вдовами не стали, сколько детей сиротами не остались? Ты представляешь, сколько ты жизней спас?"
"Ну, может быть," – не сразу ответил отец. Голос прозвучал неуверенно и несколько смущенно. Видно, впервые он увидел всё с неожиданной для себя стороны.
Как тихо… Сорок пар детских глаз, внимательных, встревоженных, понимающих…Кажется, получилось. Мы вместе пережили ужас первых дней войны. Вместе склонили головы перед мужеством и стойкостью первых её героев. И сейчас мимо меня проходят притихшие, и как будто повзрослевшие, мальчишки и девчонки. Многие говорят "Спасибо". Я отношу его не к себе, а к тем известным и неизвестным героям, к подвигу которых мы сейчас прикоснулись. И тоже говорю в ответ: "Спасибо".
– Спасибо, – мысленно повторяю я, рассматривая малюсенькую послевоенную фотографию. На ней мои родители. Совсем молодые. На груди отца орден Славы и медаль. Я знаю, что это самая солдатская медаль — медаль "За отвагу". Отец получил её за бой под Москвой. Как стыдно и горько, что про него я знаю совсем немного. И за те жестокие слова, как камень брошенные пятьдесят лет назад, тоже стыдно.
Прости меня, отец, прости…
Нина ТЕТНЁВА,
педагог-библиотекарь Вачской СОШ