Ещё несколько лет назад её имя
широко обсуждалось в школьной среде.
Год за годом, этап за этапом на олимпиадах
различного уровня она прочно закрепляла за собой звание
одной из лучших учениц области и даже страны. Среди ахтубинских сверстников ей практически не было равных в знании естественных предметов. В преддверии Дня российской науки "АП" решила рассказать о Юлии Шпилюковой и её пути от подающей надежды школьницы до действующего врача-невролога.
Корр.: Когда ты увлеклась естественными науками, такими, как химия и биология? И сразу ли ты поняла, что именно они лягут в основу твоей профессиональной деятельности?
- Ближе к окончанию школы я больше мечтала быть журналистом, но как-то всё не сложилось (смеётся). Интерес к химии и биологии появился у меня классе в восьмом-девятом. Учится обычно то, что легче всего получается. Химия сразу показалась мне очень логичной и разумной дисциплиной. В старших классах я решила, что стану заниматься этими предметами основательно, поэтому у меня был выбор: либо идти в медицинский вуз, либо в технический, который занимается нефтью и газом. Тогда я подумала, что мне не очень интересно сидеть только в лаборатории, я хочу работать с людьми, мне нравится общаться, поэтому я выбрала медицину.
Корр.: Какой университет показался тебе самым подходящим?
- Будучи в 11 классе я загорелась идеей учиться в МГУ на факультете фундаментальной медицины. Не знаю, как я вообще нашла этот факультет, там никто из нашего города никогда не учился. Но мне захотелось поступить именно туда.
Корр.: А чем тебя привлёк именно этот факультет?
- Во-первых, это МГУ – первый российский университет, где работают самые крутые профессора. Набор на этот факультет составлял всего 40 человек, да и вступительные баллы там были самые высокие. Я подумала, что раз туда так трудно поступить, наверное, там лучше, чем в других местах.
Корр.: И ты поступила, куда хотела. Наверное, 100 баллов на ЕГЭ по химии было хорошим бонусом при поступлении?
- Мне в принципе не надо было писать ЕГЭ. Дело в том, что в МГУ есть олимпиада "Ломоносов", которая проводится за два или три месяца до ЕГЭ. Если ты там получаешь какое-либо призовое место, то независимо от того, сколько баллов получишь за единый госэкзамен, тебе автоматически начисляют 100. У меня по результатам этой олимпиады был диплом и по химии и по биологии. Но я всё же пошла на ЕГЭ, потому что высокие баллы за экзамен — плюс преподавателю.
Корр.: Знаешь, проще поверить в то, что ты гениальна с рождения, нежели в то, что за этими успехами - многочасовые зубрёжки.
- Конечно, в старших классах обучению было отдано очень много времени: бесконечные дополнительные занятия, работа на выходных и каникулах. Я не готовилась к ЕГЭ, потому что до этого множество раз прорешала типичные задания. Я считаю, что успешная учёба определяется тем, насколько эффективно ты можешь распределить своё время и воспользоваться информацией. Вот и всё. Никакой гениальности в этом нет.
Корр.: Оправдал ли МГУ твои ожидания?
- Я попала абсолютно в свою компанию, за эти шесть лет мы с однокурсниками очень подружились. Что касается учёбы, было тяжело, медицинское образование вообще само по себе сложное. Если бы я знала перед поступлением, как это будет, то рассматривала бы журналистику более серьёзно (смеётся). Но врач и должен усердно учиться, я считаю, любой пробел в его образовании скажется не на профессиональном росте врача, а, в первую очередь, на здоровье пациента.
Корр.: Насколько мне известно, с четвёртого курса ты начала работать?
- Да, в МГУ в отличие от других медицинских вузов предусматривается курсовая и дипломная работа. Поэтому я пошла работать в ДНК-лабораторию при Научном центре неврологии и работаю там до сих пор.
Корр.: Чем ты там занимаешься?
- Я ищу ошибки в последовательности генов. Ведь основная цель лаборатории – помочь врачам с диагнозом в плане определения какой-либо генетической проблемы. Внешне моя работа выглядит как манипуляция с пробирками, пипетками и приборами. Я, на основе знаний о клинической картине и характерных для этого генов, выбираю метод и получаю картинку, которую должна интерпретировать. В принципе для каждого гена подобраны протоколы, по большей части - механическая работа. Другое дело, когда тебе дают кровь с каким-то предположительным диагнозом, врач сам не знает, где искать, ты что-то находишь, сравниваешь и можешь выработать систему.
Корр.: Помимо этого ты работаешь в отделении, с больными?
- Да, по окончании университета я получила специальность "врач", хотя по факту работать им не могла — специфика медицинского образования. Поэтому ещё два года я проучилась в ординатуре в Научном центре неврологии. Теперь я врач-невролог и учусь в аспирантуре, на отделении наследственных заболеваний нервной системы. Как аспирант, я веду больных, за мной стандартно числится 4-5 человека, есть также дежурства.
Корр.: С какими заболеваниями ты работаешь?
- Я работаю в отделении наследственных заболеваний нервной системы, например, болезнь Паркинсона, Альцгеймера. В силу неизвестности среди населения таких заболеваний, очень много времени уходит только на то, чтобы рассказать пациенту, что это за болезнь, как ее лечить, что вообще делать. Тогда большая вероятность того, что он будет следовать твоим назначениям.
Корр.: Но, насколько мне известно, такие болезни не всегда лечатся?
- Из тех, с которыми я имею дело, практически ничего не лечится. Вопрос в другом - чаще всего такие заболевания появляются у пожилых людей. Та же болезнь Паркинсона критически не отражается на продолжительности жизни, но влияет на её качество. Поэтому наша задача - скорректировать симптомы так, чтобы пациенту было легче жить.
Корр.: Не обидно, что после стольких лет обучения ты не можешь полностью вылечить своих пациентов?
- Мне не раз задавали такой вопрос, но всегда я отвечала встречным: "А что, тогда никто не должен этими пациентами заниматься?" Эти болезни нужно изучать, научиться их выявлять. Конечно, это не завтра, но в какой-то момент, когда мы узнаем точную генетическую причину заболеваний, мы сможем их лечить.
Корр.: Именно поэтому ты много времени уделяешь научной работе в этой области?
- Конечно, основная цель – это внутренняя надежда, что мы сможем найти причину. К тому же лично мне не нравится быть просто врачом, я считаю, что это скучно, тем более там, где ты не можешь принципиально помочь пациентам. Ты изо дня в день делаешь одно и то же, и заканчивается всё профессиональным выгоранием. Многие врачи просто для галочки ставят какой-то диагноз и не докапываются до проб-лем. Их нельзя упрекать, потому что это тяжело - работать с нескончаемым потоком больных. Для того чтобы не выгореть профессионально, я занимаюсь наукой. При этом я не осуждаю тех, кто избрал путь исключительно клинического врача.
Корр.: Сегодня за рубежом очень много внимания уделяется изучению заболеваний, с которыми ты работаешь. Не планируешь ли ты уехать из страны?
- Я думала об этом, но потом решила, что не хочу уезжать. И дело не только в том, что там нужно будет переобучаться, начинать всё заново. Мне кажется, что и у нас в стране много нерешённых проблем и людей, которым нужна помощь.