В 2019 году, кроме большого международного события – Универсиады в Красноярске, состоится еще одно важное событие, к которому идет подготовка на протяжении нескольких лет – 400-летний юбилей одного из старейших городов края – Енисейска, образованного в далеком 1619 году. На эти цели из бюджетов разного уровня выделяются огромные средства, и сейчас с уверенностью можно сказать, что к своему празднику Енисейск исторически преобразится и станет городом-памятником, но при этом с современной цивилизованной "начинкой". Хорошее дело, бесспорно, но лично меня берет некая обида. Наши родные Богучаны младше Енисейска на каких-то 23 года, а вот какого-то ажиотажа по этому поводу нет ни у кого. Понятно, что наше село не было таким стратегически важным, как Енисейск, который на протяжении полутора столетий был главными воротами в Восточную Сибирь, но история его не менее интересна и насыщенна. Однако детали ее с каждым годом все больше теряются, стираются, исчезают. И как-то так вышло, что если заходит разговор об истории нашей территории, то речь идет в русле славных советских времен, когда наш район был в лидерах лесозаготовок. Несомненно, трудовые достижения богучанцев той эпохи нельзя забывать, более того, нужно культивировать и напоминать нашим землякам о тех, кто прославил район. Например, серьезную работу в этом направлении провел Богучанский сельсовет, установив в райцентре аллею героев Социалистического Труда и жителей, внесших вклад в развитие района. Дело очень хорошее и полезное. Однако, во всем этом есть некая однобокость. Почему, говоря про Богучаны, всплывают только даты и люди советской эпохи? По простой логике напрашивается вопрос: а что было до этого периода, который из 375-летней истории продлился всего 70 лет? Как жила территория, почитай, 300 лет? Информации крайне мало…

Историю района изучает Г.Д. Шилько в своей "Малой родине". Это на сегодняшний день единственный и наиболее полно охватывающий всю историю района материал. Густав Дмитриевич Шилько проделал титанический труд, ведь в то время многие методики и источники попросту отсутствовали. Казалось, когда прогресс шагнул вперед, то должна была появиться масса подобных исследований, изданий, ведь все, что было недоступно ранее, стало открытым. Но нет… "Малая родина" так и осталась единственным трудом, проливающим свет на наше прошлое… В постсоветском периоде среди местного населения не нашлось таких подвижников, как Андон и Шилько, которые бы бескорыстно и самоотверженно воссоздавали картину прошлого, увы… Однако не все так печально.

История Приангарья и конкретно нашего района всегда интересовала и интересует исследователей. Не так давно благодаря одному из них, в свет вышла научная статья о житье-бытье наших предков в Приангарье в ХIХ веке. Исследователь – декан исторического факультета Красноярского педагогического университета им. В.П. Астафьева, доктор исторических наук Василий Валерьевич Буланков, попытался изучить наш регион на основе материалов прессы того времени, и ему это удалось.

Мне кажется, каждому жителю района будет интересно узнать об условиях жизни, политическом и экономическом климате жителей Приангарья конца XIX – начала XX века. Тем более сейчас, когда наш район на слуху. Так много ли изменилось у нас за последние полтора века? А вы прочитайте и сами сделайте вывод…

Степан МЕТЛЯЕВ.

История об истории

Нижнее Приангарье в начале XXI в. для красноярцев является своего рода символом надежды на возвращение краю роли мощного индустриального центра России. Отсюда и интерес к прошлому региона, стремление узнать, что он представлял собой сто и более лет назад, тем более, что сложившийся еще ранее, в XVII-XVIII вв., хозяйственно-бытовой, культурный уклад жизни русского старожильческого населения, отличавшийся своеобразием, высокой степенью адаптивности к суровым природно-климатическим условиям края (в какой-то степени он сохранился и до нашего времени), с неизбежностью уходит в прошлое и буквально (и фигурально) в ближайшее время окажется на дне Богучанского водохранилища.

В административном отношении территория современных приангарских районов Красноярского края (Мотыгинского, Богучанского и Кежемского) входила в состав Рыбинской волости Енисейского округа и Пинчугской, и Кежемской волостей Канского округа. Богучанским, или Приангарским, краем современники называли территории двух последних, хотя и в климатическом, и в хозяйственном, и в демографическом отношении это, несомненно, единая территория.

Современники хорошо осознавали специфику географичского положения края, справедливо называя его то terra incognita, то "медвежьим углом"; его впечатляющую картину дает автор газеты "Сибирь": "Богучанский край начинается от первого со стороны Енисейского округа селения Рыбного и простирается вверх по течению р. Ангары до последней дер. Савиной, к границе Иркутской губернии Киренского округа – на 640 верст; да по обеим сторонам этой реки – с левой по pp. Муре и Чуне до 400 верст и с правой по pp. Чадобце и Иркеней – до 100 верст. Обозначенное пространство лежит между 57-61° с. ш. и 113-129° в. д. Большая часть селений расположена по обеим берегам Ангары, протекающей из Иркутской губернии и сливающейся с Енисеем, под именем Верхней Тунгуски. Главнейшими притоками этой реки считаются Чадобец, Иркинеева, Кова, Мура. По берегам их есть небольшие деревушки; более всего их на Муре и еще по р. Чуне, вышедшей в Богучанский край из Иркутской же губернии со стороны Канского округа; по этой реке насчитывалось до 17 деревень с селом Петропавловским. Берега Ангары в Богучанском крае, в особенности по Пинчугской волости, точно также и Чуны, по большей части высокие, каменистые, местами отвесные и сплошь покрытые густым черным лесом; исключение в этом случае представляют разве только некоторые деревни Кежемской волости, лежащие на островах этой реки и в том числе сс. Кежемское и Пановское.

Неприхотлива, дика природа здесь в особенности зимою. Есть такие громадные утесы, что растущие на них высокие лиственницы кажутся мелким кустарником; на подобных возвышениях встречаются иногда и деревни. Деревни Богучанского края вообще не велики, иные состоят не более как из десятка домов; есть деревни в два двора, но зато пространство, разделяющее эти деревни, местами доходит до 40, 60, 80 и до 100 верст. В этих промежутках находятся обывательские станции, называемые волоками. Так, например, волок, разделяющий ближайшие селения чунские от мурских, простирается на 110 в.; на нем не встретишь ни одного жилья, ни одной живой души, на половине расстояния торчит одна только избушка без кровли или печи, или, скорее, землянка, называемая зимовьем; у этой избушки сменяются между собою чунские и мурские ямщики, когда везут какое-либо начальство; для облегчения в этом месте езды богучанцы во время переездов зимою расставляют на известных пунктах несколько перемен лошадей, конечно, под открытым небом, при разведенном огне.

Путешествие по здешнему краю представляло множество неудобств. "Летом, если не в крытой лодке, – комар и мошка просто заедят, а зимою, если река не гладко станет, то без особо приспособленного к тамошней езде экипажа, на длинных полозьях, можно просто замучиться. Надобно заметить, что сообщение с Богучанским краем бывает только два раза в год: зимою, когда река замерзнет и покроется сплошным льдом, и летом, после того как она очистится совершенно от льда; на чунские же селения только один раз в год можно проехать в экипаже – зимою, летом же туда проехать иначе нельзя, как верхом на лошади. Летом в лодке вверх по реке идут бичевою, как здесь говорится. Бичева прикрепляется к лошади, которою верхом управляет ямщик; где нельзя пройти лошади, например, там, где обрывы и лес, там заменяют ее люди. Более пяти верст в час таким путем никак нельзя проплыть, потому что Ангара ужасно быстра в своем течении. В зимнее время местные жители для своих сообщений обыкновенно употребляют сани в роде инородческих нарт – узкие, длинные, обшитые снаружи досками, как это делают в некоторых сибирских городах обыватели, так называемые пошевни. Для красы богучанцы их окрашивают в красную и голубую краску, в виде древесных ветвей. Узкие, длинные, они пригодны для езды одного и уж никак не более двух человек. Богучанец сидит в них, как в лодке. Какую пылинку представляет он, когда ползет в этих пошевнях среди колоссально громадных скал Ангары, карабкаясь с льдины на льдину, из ухаба в ухаб! Когда становится Ангара, то всегда почти наваливает кучи льдин, называемых торосами.

Хотя вообще по Богучанскому краю возят на лошадях быстрее, чем в других местах по Енисейскому округу, но когда Ангара станет неровно, или, как выражаются местные жители, кудряво, и прибрежные жители не очистят с пути торосов, такая езда здесь – убийственна. Вообразить трудно, что такое представляет в это время езда по Богучанскому краю, когда стоит мороз в 40°>9, да еще с верховкою, т. е. ветром с северной стороны и прямо в лицо проезжающему.

...О трудности сообщения с Богучанским краем свидетельствуют, между прочим, характеристичные наименования некоторых, лежащих на пути туда, деревень, так: первые две станции от с. Рыбного прозваны: Кокуем и Потоскуем. На половине последней, имеющей 44 версты расстояния, находится бык, прозванный Погорюем, на котором существует не более двух избушек; в них живут две семьи, поселенные здесь по общественному уговору двух названных деревень, с целью отправления подводной гоньбы в помощь потоскуйским и кокуйским обывателям. О происхождении этих прозваний мне передавали так: приедешь, бывало, на Кокуй, а тут вода, наледь страшенная, морозом жжет; вода накипат; ну и сидишь у моря да ждешь погоды, деваться некуда, ни взад ни вперед, сидишь себе да и кукуешь. Прождавши таким родом, значит, дня три, пока вода уйдет или замерзнет крепко, и отправишься дальше, вверх; но по торосам что-нибудь непременно повредишь в экипаже: либо полоз пополам, либо отводина лопнет. Ну, погорюешь мало-мало, как-нибудь изладишься – и дальше, а там приедешь на Потоскуй, говорят, что полонья вышла поперек реки. Ну тут и взабол потоскуешь".

На протяжении десятилетий ситуация не менялась. В 1896 г. автор газеты "Енисей" меланхолично отмечал: "Не многим, конечно, известно, что в Енисейской губернии есть Пинчугская волость, занимающая территорию более 100 000 кв. верст, с 13000 населением, проживающим в 52 населенных пунктах".

Насколько трудным было сообщение с Богучанским краем для жителей других регионов, настолько же и сами ангарцы часто оказывались "запертыми" на своей малой родине: "...жители ангарских деревень, лежащих в стороне от реки, являются отрубленным ломтем... Нередкость встретить здесь старика, который никогда не бывал в том селе, где находится местное волостное правление, или бывал здесь лишь по делу – для того, чтобы по чьему-нибудь распоряжению отсидеть определенный срок в волостной чижовке. Из баб многие не бывали нигде далее пашен и покосов своей деревни и, кроме последней, во всю свою жизнь не видали ни одного селения". Это, казалось бы, малозначительное обстоятельство не могло не отразиться на общем социально-психологическом типе местного населения.

Оторванность края от других районов Сибири, труднопроходимые дороги на его территории четко связывались современниками с его общей отсталостью, низким культурным уровнем населения, архаичными формами его эксплуатации. Особенно резкими эти оценки стали в период революции 1905-1907 гг. Вот что пишет автор газеты, редактировавшейся известным красноярским общественным деятелем, кадетом Вс.М. Крутовским: "Раннее вскрытие в этом году Енисея для ангарцев не оказало никакой услуги. Население названных волостей, расположенных на пространстве, не уступающем Саксонии, снова по-прежнему переживало все прелести распутицы. И это в теперешнее время, когда каждая "свежая" почта будит нервы каждого гражданина несчастной нашей родины, заставляет задумываться всякого над вопросом: что делать? Отрезанные тайгой и распутицей (весенней и осенней) на три месяца в году от линии Сибирской железной дороги, от городов своей губернии, ангарские крестьяне вечно находятся в тисках зависимости от своих сородичей-капиталистов, которые, никак и ничем не стесняясь, ничем не брезгуя, как пиявки, высасывают все достояние из дырявого кармана зверолова, крестьянина и тунгуса. Этим кулакам весьма охотно, по кумовству, немало играют в руку и местные чиновники. Попадавшие сюда "администраторы", не получившие по большей части никакого образования, воспитанные какими-то нравственными уродами, как будто бы умышленно тормозили путь развития и благосостояния населения. Плохое воспоминание сохранили о себе здесь, среди ангарцев, бывшие "царские служилые", да и современное чиновничество, кроме посылки сюда предписаний за нумерами с двумя нулями, по-видимому, ничего не делает для общего прогресса и поднятия духовного развития жителя тайги и его соседа тунгуса. Стремиться к улучшению здешних путей сообщения, к уничтожению бездорожья чиновнику у нас невыгодно. Теперь ему возможно три месяца лежа на боку получать жалование, ходить за птичками, ловить свежую рыбку в мутной водице, а об остальном – пусть думает, кто хочет. Ненасытная жадность "сильных мира сего" просто удивительна, и цель их прозябания, как можно заключить, состоит лишь в одном знамени: "неусыпно охранять все злоупотребления, от которых есть какая-нибудь выгода". "Начальство сюда не заглянет, а потому проживем и так", – отвечают эти восточные деспоты на вопрос о причинах бездорожья. Между тем года два-три тому назад губернское правление предписывало и повторяло несколько раз о проведении колесной дороги по горному берегу Ангары, что по местным географическим условиям и каменистому грунту вполне возможно, но... дороги и теперь нет. Однако с проведением дороги при содействии правительства и путем перевода натуральной дорожной повинности на денежную всегда легко достигнуть этой благой цели. Ход почты, движение грузов вдоль всей Ангары, проведение телеграфа, появление красноярских коммерсантов – все это вместе взятое оживило бы здешний богатый край, наложив узду на алчные аппетиты местных двуногих акул. Теперь полное отсутствие сообщения весною и осенью продолжается три месяца в году, с проведением же дороги естественный ход льда на Ангаре может в общей сложности лишить население сообщения только на три недели в году, не более. Дело в том, что крестьяне уклоняются установлять постоянные мосты даже через маленькие ничтожные речушки, довольствуясь ездою верхом и переправляясь вплавь верхом на коне. Это отсутствие надлежащей трактовой дороги вдоль Ангары весьма вредно отзывается на интересах всех, кому дорого время, кому близки интересы просвещения, скорого правосудия, государственной общественно-политической жизни. Состоящие под следствием и томящиеся теперь в каталажке по четыре месяца не могут дождаться следователя и представить ему свое алиби, гласники волостного схода не могут собираться в то время, когда они более свободны от повседневных работ, волостной суд открывает заседания редко; по той же причине избранные представители в Государственную Думу не могли попасть в Красноярск на губернское избирательное заседание. Несчастные труженики-учителя не могут своевременно воспользоваться каникулами, не могут участвовать на съездах, фельдшера не получают своевременно жалования, медикаментов, и лечебница volens-nolens прекращает функционировать. Интеллигентный человек, врач, например, опасается здесь остановиться надолго – его постигнет тоска, и он положительно вынужден будет для морального и умственного своего спасения бежать отсюда".

Выше автор проявляет характерную для либеральной прессы того периода агрессивную наивность в критике "свинцовых мерзостей" русской (в данном случае – ангарской) жизни, что выражается как в использовании негативно эмоционально-окрашенной лексики ("местные капиталисты... которые... как пиявки высасывают все достояние из дырявого кармана зверолова, крестьянина и тунгуса" в противоположность "красноярским коммерсантам", видимо, почти бескорыстным; "алчные аппетиты местных двуногих акул"; "нравственные уроды" – местные администраторы и т. п.), так и в элементарном незнании местных реалий: местным властям инкриминируется нежелание "легко достигнуть благой цели" – построить грунтовую дорогу в несколько сотен верст; достается и крестьянам, которые "уклоняются" от строительства мостов через "мелкие речушки", предпочитая преодолевать их вплавь верхом на коне – надо полагать, летом, а не в период ледохода.

Важнейшей транспортной артерией региона была Ангара, или, как чаще ее называли местные жители, Верхняя Тунгуска. Ангара как транспортная артерия рассматривалась сибирским и енисейским купечеством, а с его подачи и правительством как часть транспортной системы Сибири вообще. Для местного (т. е. собственно ангарского) населения ее экономическое значение было гораздо уже и прозаичней: возможность вывоза своих немногочисленных продуктов на ближайшие рынки, возможность связи между районами собственно Приангарья и его фактической метрополией – Енисейском, возможность каких-то заработков при транзите грузов.

Интересным является тот факт, что так называемое сплавное судоходство, возникшее еще в XVII в., сохранилось до 1900-х г.г. В период наибольшего развития золотопромышленности – в 50-60-е г.г. – часть хлеба и других товаров для снабжения приисков доставлялась из Иркутской губернии по Ангаре, объем их доходил до 150 тыс. пудов. Впоследствии, в 1870-1900-е г.г. – ежегодно вниз по Ангаре отправлялись 4-6 судов с чаем. Суда эти, называвшиеся местными жителями "паузок", или "павозок", представляли собой довольно примитивные деревянные барки длиной 23-25 метров и грузоподъемностью 5,5-6 тыс. пудов (это вес 1100-1200 мест, или "цыбиков", чая). Обслуживала такое судно команда из 10-12 человек. Весьма негативную оценку этим судам дал участник экспедиции 1875 г. Б.А. Аминова (будущего строителя Обь-Енисейского канала) по обследованию русла Ангары капитан-лейтенант Ф. Чалеев. Флотский офицер писал: "Страх, поселившийся в торговом мире относительно ужаса на порогах, объясняется главным образом нелепым и неуклюжим павозком. Эта тяжелая черепаха без весел (нельзя же назвать веслами пару тяжелых бревен, которыми приводят в движение корову – павозок) и без ветрил, носимая по быстрой Ангаре положительно по воле судеб, конечно, и должна была биться и топиться в мелководных, капризных порогах и шиверах". Однако более чем четверть века спустя в 1901 г., корреспондент газеты "Енисей" как о самом обычном факте сообщает об ожидании в Енисейске паузков с чаем. Для перевозки мелких партий товаров использовались так называемые лодки-илимки грузоподъемностью 300-400 пудов.

К 80-м гг. относятся попытки организации пароходного сообщения по Ангаре. Особенно резонансным был проход небольшого парового катера, принадлежавшего известному сибирскому предпринимателю А.М. Сибирякову, в 1882 г. из Иркутска до устья Ангары. Однако в силу целого ряда причин регулярным сделать это сообщение не удалось. Периодическое появление на Ангаре казенных и частных пароходов ("Св. Иннокентий", "Илим", "Лейтенант Малыгин", "Св. Николай", "Иоанн Кронштадтский", туеров "Первый", "Второй" и др.), несомненно, оживляло речной пейзаж, но сколько-нибудь серьезного влияния на повседневную жизнь местного населения не оказывало.

Неотъемлемой составляющей коммуникационной системы, связывавшей Приангарье с внешним миром, была почта. Круг лиц, нуждавшихся в организованной доставке корреспонденции, был весьма ограничен – это представители местной (в том числе волостной) администрации, разного рода коммерсанты и немногочисленные лица, "административно высланные за преступления некорыстного характера", т. е. политические ссыльные. Если доставка казенной корреспонденции являлась одной из повинностей крестьян, то за доставку частных писем и периодических изданий "ходоки" или рассыльные, выбираемые от местных крестьянских обществ, требовали отдельной платы, которая была весьма высокой и в среднем равнялась стоимости самого издания (так, годовая подписка на журнал "Нива" в 1880-е г.г. стоила 6 руб., а с доставкой в Рыбинское или Богучаны она обходилась в 12 руб.). Автор корреспонденции от 3 июня 1896 г., вероятно, характеризуя себя как человека "мало-мальски развитого, но заброшенного по воле судьбы в пределы Кежемской волости", чрезвычайно страдал от нерегулярной доставки свежих газет. Согласно "расписанию", помещенному на стене дома местного старосты, почта должна была доставляться три раза в месяц с указанием дня и даже часа прибытия, кроме того, "правительство" устроило при волостном правлении почтовый ящик, однако реально сроки доставки почты не соблюдались, происходила задержка на два-три дня, что было совершенно неприемлемо для невесть как попавшего в глушь интеллигента и, видимо, никак не трогало местных жителей.

Географическая замкнутость, ограниченная связь с внешним миром отражались и на социально-политических настроениях ангарского населения, способствуя их консервации. Автор корреспонденции из Енисейского уезда, рассказывая о настроениях крестьян в связи с революционными событиями, отмечает, что крестьяне во время "беспорядков" не делали никаких попыток интересоваться политическими и общественными условиями, однако время изменилось, и они "...с открытием Государственной думы потянулись к газете. Газета стала вносить в деревню массу новых понятий, познакомила ее с такими идеями и фактами, которые до сего времени для крестьян были непонятны. Много толкуют крестьяне о податях, косвенных налогах, чрезмерно высоких окладах жалования чиновников, руге церкви, причтом, судейской "неправде". Словом, крестьянская голова заработала повсюду...". Автор, однако, поправляет себя, отмечая, что сказанное относится к крестьянам прежде всего Казачинской и Маклаковской волостей, в селениях же, расположенных по Ангаре и ее притокам – "гиблым местам", картина иная. Он выражает надежду на то, что соприкосновение крестьян с политическими ссыльными в их будничной жизни "среди хаоса нелепых представлений о государственной и общественной жизни... начнет формироваться правильный взгляд на происхождение и причины тех зол, которые угнетают Приангарский край".

Население края состояло из русских и представителей коренного населения – тунгусов. Автор обширной статьи "Богучанский край", опубликованной в 1877 г., сообщает, ссылаясь на данные последней, десятой, ревизии, проведенной, как известно, в 1857 г., о том, что русских насчитывалось около пяти тысяч ревизских душ, т. е. с учетом неточностей и неподатных – около 11 тыс. человек.

Через сорок лет население выросло почти в два раза. По данным Всероссийской переписи 1897 г., население Пинчугской волости достигло 12 252 чел., Кежемской – 6 461. Источниками этого увеличения могли быть только естественный прирост и ссылка. Золотопромышленность (часть южноенисейского горного округа находилась на территории Рыбинской волости) на прирост населения непосредственного влияния не оказывала. В отличие от русских, численность аборигенного населения существенно уменьшилась. Если по данным десятой ревизии тунгусов – "бродячих или лесных" – числилось 648 ревизских душ (порядка 1 300 чел.), то по результатам переписи 1897 г. в Пинчугской и Кежемской волостях – соответственно 304 и 538 человек. Причины этого сокращения были очевидны для современников и заключались в жесткой эксплуатации со стороны русских торговцев и администрации, антисанитарии, эпидемиях и т. п.

Приангарье – один из старых земледельческих районов Сибири, сельскохозяйственное освоение его началось с середины XVII в. Набор возделываемых культур был традиционным – рожь, пшеница, ячмень, овес, также традиционными были и орудия труда: "Землю возделывают простыми старинными крестьянскими сохами (рогалюха без колес), боронами с деревянными зубьями, машин не имеется вовсе". При наличии устойчивых традиций и при обширности территории края авторы газетных сообщений второй половины XIX – начала XX вв. отмечают недостаток пахотных угодий как главный тормоз развития земледелия. "Распашка целины очень затруднительна – непроходимая тайга, которую сперва нужно начертить (т. е. снять участок коры, чтобы дерево высохло), и спустя несколько лет, когда лес просохнет – расчищать; таким образом, только через несколько лет, 5-6, можно получить годную под распашку землю; стоимость расчистки казенной десятины едва ли будет дешевле 80 рублей, а земля для хлебопашества пригодна только по левому берегу р. Ангары, по правому же берегу каменистая".

Серьезное влияние на состояние хлебопашества оказывал и суровый климат, и дело не только в низких зимних температурах, но и в разнообразии погодных условий на сравнительно небольших территориях. Вот достаточно типичное сообщение: "Нынешней зимой, как известно, было очень мало снега в нашем Приангарском крае, где наибольшая глубина его измерялась всего тремя четвертями аршина, да и то еще в местах более защищенных; однако ж, тем не менее как в первых, так и в последних числах мая месяца по всей почти Кежемской волости выпадали обильные дожди, сменяясь теплой и ясной погодой, благодаря которым всходы озимых и яровых хлебов, а также и рост трав в этом районе вполне удовлетворительный. В районе чадобского участка Пинчугской волости дождей положительно не было и всходы хлебов плохи". Через три года, в 1898 г., неурожай охватил не только собственно Кежемскую и Пинчугскую волости, но и соседние с ними Нижнеилимскую и Карапчанскую волости Иркутской губернии, остро встал вопрос об оказании экстренной продовольственной помощи этим районам. Несмотря на то, что губернская администрация выделила средства для покупки 20 тыс. пудов зерна в Минусинском уезде и для доставки его пароходом в район Стрелки, слабая координация работы различных инстанций, осенняя распутица, низкий уровень воды в Ангаре не позволили в полной мере снабдить пострадавшие районы хлебом. Еще через три года происходит следующий случай. Приступивший к обязанностям городского головы Енисейска в 1902 г. Н. Третьяков, рассказывая о мерах, предпринятых городской управой по заготовке хлеба для беднейшего населения, сообщил, что управа в поисках относительно дешевого хлеба предприняла попытку закупить какое-то количество его в Ангарском крае с предположением продать его весною не дороже 75 коп. за пуд, однако попытка удалась плохо – купили пшеничной и ржаной муки всего 500 пудов по средней цене 85 коп. Здесь значимым представляется не факт неудачи закупки, а то, что реально знавшая ситуацию енисейская администрация рассматривала (пусть в данном конкретном случае ошибочно) Приангарье как место, где можно приобрести крупную партию хлеба.

Обратим внимание еще на одно обстоятельство: закупали енисейские власти муку, а не зерно, также корреспонденции с мест фиксируют цены на хлеб как цены на муку. Между тем мукомольное производство в Богучанском крае было весьма архаичным: "Мельницы для помола хлеба здесь тоже не такие, как в других местностях Енис. губ., колесухи, а здесь зовутся "мутовка" – это амбарчик маленького размера, с одним водяным лежащим колесом, с маленькими жерновами; мелет эта "мутовка" только летом и осенью, может смолоть от 10 до 25 пудов в сутки".

Нехватка удобных земель ограничивала также возможности для развития скотоводства: "Сено здесь (в Кежемской волости) в цене и почти вдвое дороже, чем в Енисейске. Объясняется это недостаточностью сельскохозяйственных угодий. Скотоводство ведется в крайне ограниченном количестве благодаря недостатку выгонов и кормов, к тому же скот на выгонах, расположенных в лесу, истребляется хищным зверем – медведем. Скот мелкий, в особенности рогатый, средняя дойная корова весит 4,5-5 пудов; лошади тоже некрупные".

Не меньшее, чем земледелие, значение (а для некоторых местностей Приангарья и большее) имела охота. "Звероловство – главный исконный промысел, и им заняты почти все мужчины, которые с начала октября уходят в лес, где они проводят ночи в выстроенных землянках, сходясь по 5 человек и более. Ружье-винтовка кремневая, заряжаемая пулею, которая бьет недалеко, но довольно верно, так что на нее добывается одним охотником от 50 до 200 белок и более при урожайном годе, при хорошем ружье идет на 1000 белок пять фунтов пороху; стреляют они в зверя без разбора – куда попало. Кроме ружья, идут в дело плашки для белки и другие орудия для лова зайца (мясо которого составляет лакомую пищу жителей), соболя, лисицы, волка, сохатого, колонка, горностая и медведя, которых они промышляют в одно и тоже время и выходят обратно до снегов к ноябрю или в начале его, когда съезжаются покупатели из разных мест за покупкой добычи". "Осенью, с Покрова, богучанцы отправляются, за исключением престарелых, малых, а также женщин, на ловлю зверя, или, как они выражаются, "белковать", а весною по насту за сохатым (лось), оленем, козою... Зверь добывается в этом краю следующий: медведь, сохатый (лось), олень, преимущественно белка и соболь и отчасти лисица. Отправляются за добычей богучанцы всегда семьями или в товариществе; в лесах они часто сходятся с тунгусами. Ловлю мелкого зверя богучанские охотники производят по большей части ловушками (плашками), а крупного – посредством ям. Такой способ ловли, конечно, не всегда прибылен, потому что часто случается, что от долгого лежания добыча подпревает, и тогда шкура зверя теряет свою ценность". Так же, как и земледелие, охота зависела от природных условий и разного рода катаклизмов (что и отмечает цитируемый выше автор): "Замечательный лесной пожар, бывший в 1858 году, опустошил удобную для зверопромышленности тайгу. В окружности более чем на 300 верст по направлению к чунским селениям, между деревнями Карабулой, Макеевой и др. на юго-восток, вследствие чего за добычею пушного зверя богучанцы вынуждены теперь отправляться в дальние леса, за сотни верст от своих жилищ, на лыжах". Несмотря на подобные случаи, среднегодовой объем добычи пушнины на протяжении всего рассматриваемого времени оставался весьма значительным; в нашем распоряжении нет какой-либо статистики, но отдельные факты прямо говорят об этом. Так, в корреспонденции из Богучан указано: "Весною в Кежемской и Пинчугской волости добыто более 3000 сохатых, шкуры которых продают в Енисейске от 8 до 8 р. 40 к. Каждую весну истребляется масса этого животного, хотя правила об охоте лов лосей-самок запрещают производить в течение всего года, а лов самцов – с января по 15 июля. Бьют их здесь по насту, т. е. в марте месяце". Еще большее значение имела добыча белки. В корреспонденции из Енисейска от 9 ноября 1873 г. сообщалось, что местные торговцы предполагали скупить минимум 2 млн. беличьих шкурок; даже если предположить, что значительная часть их поступала из других районов Приенисейского края и из-за его пределов (известный енисейский пушной делец М.М. Бородкин в это же время отправился для закупок в Иркутск), то на долю Приангарья все равно должно было приходиться не менее нескольких сотен тысяч штук.

В течение всего рассматриваемого периода, несомненно, существенную роль для ангарцев играли домашние промыслы: изготовление лодок, повозок, мелкой домашней утвари, холста и т. п. для собственных нужд. Обращает на себя внимание своеобразное и крайне архаичное разделение труда, имевшее место между городскими (енисейскими) жителями и ангарскими крестьянами – последние привозили в город холсты собственной выделки и сырые кожи, которые окрашивались и обрабатывались местными ремесленниками. Отметим – это происходило не в XVII в., а в 70-е гг. XIX в.

Торговля – другая важная составляющая местной экономики. Ею занимались как доверенные лица енисейских купцов, так и местные крестьяне. Обращают на себя внимание весьма архаичные методы торговли, мало изменившиеся за предшествующие сто, а то и двести лет. "Промыслив пушнину, богучанец торопится домой, где его с нетерпением ждет купец-торговец, этот разряд людей, поселившийся с недавних времен, всем промышляет понемножку: и водочкой, и табачком, и пушнинкой, словом, всем, что только под руку попадется... Главнейшая коммерция их – перепродажа в третьи руки пушнины, приобретая ее с первых рук от охотников, посредством вина и табаку. Приобретенную здесь пушнину торговцы передают проезжим купцам или их доверенным, отправляющимся ежегодно с этой целью в Богучанский край и далее через него... в Канский округ. Тут тоже своего рода спекуляция. Проезжие купцы не всегда рассчитываются за пушнину наличными деньгами, но, по большей части, платят за нее товарами. Гнилой ситец, даба, затхлый кирпичный чай, полинялые ленточки, черкасский табак, превратившийся в труху от долгого лежания, – все это продается вдесятеро дороже настоящей стоимости. Все эти торгаши разместились со своими лавчонками в прибыльных по торговле пунктах; на бойких местах, которыми там считаются, например, д. Иркиней, с. Чадобцы и Кежемское, д. Яркина; на Чуне с. Петропавловское и на Муре с. Червянское и д. Коновалово. Как только богучанец или тунгус появился из тайги, так уж торгаш успел обработать свое дело. с. Кежемское по Ангаре и д. Коновалово на Муре замечательны еще тем, что сюда выходят инородцы для сдачи ясака и обмена своих произведений в начале зимы и в марте; это время и цель появления именуются у них сугланами. Сюда со всех прочих пунутов стекаются богучанские акулы с запасом приличного количества сивухи и табаку. После этих сугланов бедные инородцы, как очумелые, бродят по деревне; вино на них действует как-то особенно одуряющим образом. Почти все они в постоянном долгу у вышесказанных торговцев. Заимствуясь летом разным хламом, зимою они втридорога расплачиваются за то белкою или соболем. Бывает иногда, что эти беспрерывные заборы обращают богучанцев-должников просто в кабалу. Случается, что сам должник и все его семейство заслуживают своим кредиторам образовавшиеся таким родом заборы, исполняя всевозможные хозяйственные работы. Жнут хлеб, косят сено, возят на золотые промыслы тяжести и т. д.".

Существенное значение для местных коммерсантов имела торговля вином. Достаточно типичную картину дает автор корреспонденции из с. Рыбное: "До нынешнего года у нас не было питейного заведения, был склад, но зато почти в каждом доме был кабак, и жители хорошо зарабатывали на этой торговле, покупая 7 р. ведро водки и продавая от 50 до 70 к. за бутылку, разбавляя при этом водку в 36 градусов водой... Кабаков в д. Мотыгиной нет, зато два склада, в которых совершенно свободно можно купить какое угодно количество вина, даже 1/200 (имеется в виду чарка – двухсотая часть ведра; мера, использовавшаяся при розничной торговле водкой). Обществу выгодно, т. к. подати за него вносят склады и еще поят вином. Жители мало занимаются хлебопашеством, большей частью косят сено, занимаются доставкой кладей на прииски, но живут вообще бедно, благодаря вину и картам. Одеваются лучше других деревенских жителей, потому что стоит отвезти на прииски две бутылки водки и за них приобрести вещь, стоющую 3-6 руб., и этим занимаются даже 11-12-летние дети. Гг. Загребаевых, Колупаевых et cetera (им подобных – ред.) – в Рыбной и Мотыгинской хоть отбавляй... Спиртоносы духом не падают. От Мотыгиной до Раздольного зимовья, кажется, 35 верст, и на этом зимовье совершенно свободно процветает торговля вином и спиртом...".

Местные земские начальники с волостными писарями весьма поверхностно контролировали торгово-промышленные заведения, что доказала "толково и умело" проведенная в 1895 г. податным инспектором Енисейского округа Протопоповым ревизия, выявившая злоупотребления то неправильной торговле вином в отношении его раздробительной и оптовой продажи, а также и в отношении его низкопробности". Всем местным жителям было хорошо известно о том, что оптовые склады осуществляют розничную продажу вина, причем "низкопробного", т. е. разбавленного, кабаки продают "еще низкопробнее", а жители деревень, где нет ни складов, ни кабаков, "почти поголовно торгуют вином, отпуская его по цене, равной хорошему столовому". Разного рода фискальные проверки сталкивались со сплоченностью местных жителей, своего рода круговой порукой: "Пока акцизный чиновник производит поверку в с. Рыбном, то в Богучанах уже известно о нем; когда он приезжает в Богучаны, то в Чадобском припасено уже хорошее вино; когда же он и в это последнее пожалует, то в с. Кежемском вино будет не только градус в градус, но, пожалуй, еще с небольшим этак излишечком, следовательно, ему и придраться не к чему".

Бурное развитие (и последующее затухание) енисейской золотопромышленности не могло не отразиться на экономической жизни края, но влияние это было, как следует из наших материалов, весьма поверхностным и скорее негативным. Такие оценки авторов различных изданий уже приводились выше; обращает на себя внимание, что ни один из корреспондентов не указывает на факты найма приангарских крестьян на работу непосредственно на приисках, такие случаи, несомненно, были, но вряд ли являлись массовыми. Местные крестьяне предпочитали зарабатывать на обслуживании золотопромышленности, благо возможности для этого у них были – доставка грузов и мелкая торговля. "Возьмем, к примеру, Рыбинский участок, состоящий из восьми селений. До открытия южно-енисейских золотых промыслов большинство крестьян занималось хлебопашеством, а когда открылась "золотая горячка", рыбинец побросал пашни и принялся за извоз, занимаясь им и пользуясь баснословными заработками от него, и обирая массу приисковых рабочих, находившихся в селении после приисковых работ, в числе 3-5 тыс. человек, рыбинец вместо того, чтобы, пользуясь случаем, улучшать по возможности быт свой, большую часть времени стал проводить в кабаках. Когда же прошла "золотая горячка" – прекратилось и поголовное обирание приисковых рабочих, понизились до минимума и заработки рыбинца, но лень, привычка к ничегонеделанию крепко въелась в него, и живет он теперь впроголодь и за пашню не принимается, так как считает позором ходить за "сохой андреевной", кормилицей других приангарских крестьян. Не имея, кроме извоза, никаких источников к поддержанию своего благосостояния, рыбинец волей или неволей забирает у подрядчиков припасы, одежду и все необходимое по хозяйству и переплачивает за все вдвое дороже, накапливает за собой неоплатный долг и год от году все сильнее втягивается в кабалу".

Достаточно типичной выглядит ситуация, описанная корреспондентом газеты "Енисей" Накрохиным, который сообщает о крестьянах села Усть-Тунгусское, формально не являвшегося приангарским, но тесно связанного с процессами, происходившими в Богучанском крае. "Бывшее когда-то центром отправки клади на золотые промысла и пунктом выхода рабочих, в настоящее время Усть-Тунгусское потеряло в этом отношении всякое значение. Клади большей частью доставляются зимой из Канского уезда и летом из с. Стреловского, пароходной пристани; туда же направляются осенью и рабочие с приисков. Поэтому наши мужички, привыкшие к легким заработкам, переживают теперь экономический кризис, так некстати совпавший с увеличением налогов. От пашни мужички давно уже отвыкли, а денежные заработки отошли в область преданий. "Да, паре, – говорит иной мужичок, покуривая трубочку, – таперь, надо быть, золотой с пуда не получишь?! Прошли времена". И эти воспоминания о золотом веке затемняют все его соображения о настоящем положении; он думает, он надеется, что вот-вот вспыхнет прежняя "золотая горячка", опять он будет за каждую дорогу в тайгу с кладью получать "рукавицу золотых"; не к чему ему самому будет "ковырять землю и ломать траву", все это сделают работники, а не он...".

Рост торговых связей Сибири с Европой подталкивал наиболее предприимчивых представителей местного делового мира на поиски новых направлений развития своей деятельности. Так, в 1893 г. известный енисейский купец-золотопромышленник Черемных (кроме прочего, пытавшийся разрабатывать графитовые залежи в Туруханском крае и заняться добычей каменного угля, а также создать регулярное пароходное сообщение по Ангаре) организовал исследовательско-промысловую экспедицию на р. Тасееву с целью поиска заброшенных месторождений слюды. Как писал корреспондент "Вестника золотопромышленности" И. Азанчевский, "требование слюды в настоящее время значительно увеличилось при развитии электричества, где слюда служит лучшим изолирующим материалом. Кроме того, ее употребление при морских компасах так же, как изоляторов, и замена ею стекол в горных лампах, причем предупреждается разбитие ламп отлетающими осколками пород во время работы, употребление слюды в окнах кают на пароходах, все вместе подняло цену на этот минерал до шести тысяч за тонну (около ста рублей за пуд)". Экспедиция, используя информацию от местных жителей, обнаружила в 15-16 верстах выше устья р. Та-сеевой, по ее правому берегу, возле деревни Кандаки остатки старинных выработок, представлявших собой "ряд ям сажени две длиною и столько же шириною и глубиною до пяти сажен", заполненных водою, валежником, но в отвалах их содержались остатки слюды. Пользуясь этими опознавательными знаками, участники экспедиции прорыли несколько канав глубиной до 12 саж. и обнаружили выходы слюды, которой было добыто около 200 пуд., из коих было отсортировано по нужным кондициям (площадь пластины слюды должна была составлять не менее 10 кв. дюймов) около 50 пудов, а в Англию в итоге было отправлено 20 пудов. Из-за неожиданной смерти организатора экспедиции дальнейшая разработка месторождения была свернута.

Привлечение такого, часто используемого историками типа источников, как материалы периодической печати, разумеется, не позволило дать полную и всеохватывающую картину экономического, социального, культурного развития региона. Предлагаемая статья и не ставила такой цели, однако газетные корреспонденции, статьи, очерки позволили сделать своего рода моментальные фотографии отдельных сторон его жизни, выявить пусть субъективно освещенные, но, несомненно, важные для современников проблемы его развития, посмотреть на край глазами образованного общества того времени.

Источник: Буланков В.В. Нижнее Приангарье

во второй половине XIX – начале XX вв. По материалам прессы //Енисейский Север: история и современность.

Красноярск, 2011. С. 39-63.