Молодые земледельцы – это деятельные интеллектуалы с крепкими родовыми корнями и крестьянской хваткой, сочетающие опыт предков и современные знания и технологии.
Но лучше всего об этом расскажет один из представителей наследных аграриев – Максим БАУЭР.
– Максим, Вы представитель какого по счёту поколения, которое работает на земле?
– По большому счету, все родственники вели сельскую жизнь. Но если отсчитывать от тех, о которых все известно, то в третьем поколении, в фермерах – второе.
– Ваш путь к земле довольно неординарный. Можете обозначить основные вехи?
– В 2009 году я окончил Алтайский государственный университет, являюсь специалистом в сфере международных отношений со знанием двух иностранных языков. Начал трудовую деятельность в отделе закупа ОАО "Мельник", г. Барнаул. Примерно через полгода меня пригласили работать в банк ВТБ, переехал в Рубцовск. Через три с половиной года решился перейти в "Кондитерский дом "Восток" ("Яшкино"). Пока стажировку проходил, отец раз приехал домой в девять часов вечера – меня нет, другой раз – меня нет. И он сказал, ну, слушай, с таким же успехом ты и у меня можешь работать. Так и порешили. С осени 2013 я в КФХ "Бауэр". Вообще у меня всегда было желание работать на земле, но отец противился, потому что не видел перспектив в сельском хозяйстве.
– А Вы что на этот счёт думаете?
– Думаю, что в стране с такими возможностями, как наша, можно жить лучше, работать лучше. Но по ряду причин мы пока не можем этого делать, топчемся на одном месте.
– И что же именно мешает вашему хозяйству?
– Основные сложности – нехватка финансов. К примеру, мы комбайн, трактор в этом году взяли, сеялку новую, около 11 млн рублей потратили. Но это кредитные средства, на свои сильно развиваться не будешь. Благо, сейчас есть программа льготного кредитования для сельхозтоваропроизводителей, в которой мы три года участвуем. Два года участвовали в краткосрочном направлении, вкладывая оборотные средства. Теперь финансовое состояние подравняли, за свои средства можем брать солярку, удобрения и все остальное, а приобретение техники остается неподъемным. Поэтому воспользовались инвестиционным направлением. Приценивались к "ростсельмашевским" комбайнам: "Вектор" стоит 8 млн рублей, АCROS – 10 млн. При годовом обороте фирмы, скажем, в 1 млн рублей, нереально взять такую технику за свои деньги. Или вот трактор "Беларус" обошелся в 1,6 млн рублей. Получилось, нам повезло: мы его купили в пятницу, а в понедельник он уже стал стоить 1,8 млн. Двести тысяч плюсом за два дня. Понимаете, какие суммы и какие обороты денежных средств должны быть? Вообще планировали взять китайский трактор, потому что он лучше беларусского, но из-за коронавируса цена на китайский трактор выросла на 400 тысяч. Нам вместо 1,9 млн рублей пришлось бы платить 2,3 млн рублей.
– То есть приходится ловить момент и принимать сиюминутные решения?
– Да, да. Нет такого, знаете, чтобы распланировал свои действия и спокойно работал. Получается в режиме нон-стоп надо находиться. Те же цены на зерно: сегодня одна, завтра другая, послезавтра уже третья, и ты не можешь хотя бы на год расписать свои затраты и возможности.
– Как Вам даётся жизнь в таком режиме?
– Это очень интересно! Мы же, русские, немножко азартные все. Адреналин такой в крови иной раз, что…
– Вас это напрягает, угнетает или, наоборот, бодрит?
– Если бодриться не будешь, не выживешь, и фирма твоя умрет. А за спиной у тебя своя семья и работники с семьями. Коллектив маленький, но ведь за всех отвечаешь.
– Сколько человек в вашем коллективе?
– Вместе со мной четверо. Павел Иванович Цапко ездит каждый день из Новоалександровки, Андрей Александрович Клименко – из Мичуринского, Сергей Иванович Слепцов наш, из Зеленой Дубравы. У каждого жена, два ребенка, в целом получается 16 человек, и когда думаешь, что все могут остаться без средств к существованию… Ситуация такая, что работа есть, но не много, и если потерять доход, то будут проблемы в период поиска. Уезжать отсюда я не хочу. Моя точка зрения такова, что мы не должны жить все в агломерациях типа Москвы, Новосибирска, Екатеринбурга, Владивостока, Иркутска.
– Вот, вот, меня вопрос оттока населения из сельской местности тоже беспокоит…
– Имея такую огромную территорию, Россия должна развиваться все-таки по норвежскому сценарию: маленькие деревушки, маленькие городки должны жить. А чтобы они жили, там должно быть производство. Я сторонник постиндустриализации, когда люди переезжают из городов либо в пригород, либо в сельскую местность. А у нас получается, молодежь активно уезжает из деревень, потому что нет условий для жизни, есть работа, но нет достойной зарплаты. Сегодняшняя молодежь как рассуждает: да я лучше буду работать в магазине в городе, получать 25 тысяч в месяц и в приставку играть. Поразительно, когда мужики лет 35-40 играют в приставку. Они должны работать!
– А что нужно, чтобы дать толчок развитию сельской территории?
– Не должно быть препонов для развития бизнеса. Я много общаюсь с предпринимателями, в том числе молодыми. Они выживают, у них все на нервах, особенно в связи с коронавирусом, с ограничениями.
Для сельского хозяйства государство много делает, но могло бы еще больше, и дело пошло бы активнее. Прошлый год показал, что алтайская пшеница очень нужна. Даже на мировом рынке мы конкурентоспособны. Но вот такой вопрос: как я могу конкурировать с казахом, например, когда в Казахстане наша солярка стоит 30 руб./л на заправке, а моя оптовая цена 42,5 руб./л? На тонне солярки я ему уже 12,5 тысяч рублей проиграл. Мало того, что у них топливо дешевле, плюс еще программа, в соответствии с которой дают фермерам определенный лимит со скидкой до 30–35%. Киргизия тоже это применяет. В конечном итоге у них стоимость топлива 50% от нашей.
– Считаете, нужны более щадящие условия для сельхозтоваропроизводителей?
– Наверное, да. Если будет работать сельское хозяйство в полную силу, это же будут поступления денег, зарплата, НДФЛ, вливания в местный бюджет, т.е. финансовый оборот. Эта цепочка потянет за собой всю промышленность.
– Как думаете, есть ли перспектива бытия у села? Есть ли у Вас такое ощущение, что будет жить село – будет жить и Россия?
– На сегодняшний день перспективы у села нет. Даже по нашему району посмотрите: жителей стало меньше. Люди уезжают, особенно молодежь. Большинство обосновалось в Барнауле, много ребят в Москве живет. Очень грамотные ребята, достигают высоких успехов в своем деле.
– Они довольны?
– А у них есть варианты? Многие уезжают скрепя сердце, многие без сожалений, потому что в крупных городах достаток неизмеримо выше, возможностей значительно больше.
– Получается, Вы среди знакомых, словно белая ворона, потому что вернулись на землю?
– Не думаю, чтобы из-за этого кто-то косо на меня смотрел. У меня была возможность вернуться – я вернулся. Многие поступили бы также, будь в селе работа и хорошая зарплата.
– У Вас к земле такое же трепетное отношение, как у отца?
– Земля – она живая…
– Какая в вашем хозяйстве площадь посевов и какого способа обработки земли вы придерживаетесь?
– Примерно 1,5 тысячи га и 500 га паров. Мы сторонники советской технологии обработки земли, классической. Следуем тому, что постоянно надо обрабатывать землю, проходить хотя бы плоскорезом, прятать влагу по максимуму, стараться ее уберечь, потому что дождей у нас всегда мало. В общем, что наработано в Советском Союзе, все используем. Мне недавно скинули ссылку на фильм 1985 года, снятый Гостелерадио, где демонстрируются высокие достижения интеллектуального и физического труда. Так вот, к тем технологиям, которые там показаны, мы пришли опять, после провала 90-х годов. Представляете, мы потеряли 30 лет! И продолжаем отставать. Сегодня смотришь видео из Америки, Канады, даже из Польши, которая очень большой скачок сделала в развитии сельского хозяйства и страны в целом, и понимаешь, сколько у нас упущено.
– Вы следите за развитием сельского хозяйства в этих странах?!
– И не только за ними – везде. Очень активно за Казахстаном слежу. Я хочу понимать, чего добились люди, к чему мы идем, чего достигнем. Надо учиться на чужом опыте. А мы всегда ищем свой русский путь, расшибаем головы, тратим очень много времени.
– Максим, Ваше аграрное поколение чем-то отличается от отцов?
– Мне кажется, у нас лучше развиты горизонтальные связи. Мы более коммуникабельные, поскольку сейчас есть разные мессенджеры. Если какая-то проблема на поле, скидываем сообщение: "Пацаны, езжайте на поле, смотрите у себя". Например, гусеница совка пошла на подсолнечнике, сразу друг друга уведомили. Мы кооперируемся, помогаем друг другу, потому что выжить в одиночку очень тяжело. О ценах на зерно друг друга информируем, сообщаем закупщикам телефоны производителей и наоборот.
Кстати, что касается закупочных цен на зерно. Мне нравится, как поставлено дело в Канаде. Если говорить упрощенно, у них есть одна главная фирма, которая закупает все зерно в стране и оповещает сельхозтоваропроизводителей: на сегодняшний день нам надо столько-то пшеницы, ячменя, рапса, по такой-то цене мы у вас осенью заберем. Возможно кредитование. Все условия прописываются в договорах и не может быть разрыва цен. У нас это недорегулировано, например: весной семечка 30 рублей, а осенью 10, а себестоимость ее 18 рублей. Такие моменты очень напрягают. Мы в Алтайском крае можем жить богато как в селе, так и в городе. Но должны быть установлены четкие правила игры. У нас же, к примеру, закрыли границу с Казахстаном, и ценник на зерно обвалился. Мы сидим и думаем: а как нам работать завтра?
– Какие у Вас цели на ближайший год, пятилетку?
– Цель одна: развиваться. Обрабатывать почву по максимуму, стараться взять от земли все, что она может дать, не вредя ей, а она может дать очень много, если использовать современные технологии.
Иван Романович Бауэр одним из первых в Рубцовском районе проторил дорожку в фермерство и в 1992 году вместе с компаньонами основал КФХ "Бауэр", которое действует до сих пор. Помимо этого, при участии ОАО "Мельник" в 2002 году создал и возглавил КФХ "Новинка", одновременно несколько лет был директором элеватора.
В настоящее время Иван Романович является главой КФХ "Бауэр", его сын Максим – исполнительный директор.