"Четверговские" базары
Бойкая торговля бывает в Масленицу разной рыбой и мёдом на блины и оладьи, на каждом шагу попадаются с посудиной за мёдом, а купившие лижут его, доставая пальцем. Только и слышится: „ц, хорош мёд-от, неча баить, а намеднись я купила у С., совсем не такой".
Из дальних селений с вечера пробираются в Ковернино с товарами, скотиной да за покупкой. Всю ночь слышится крик людей да мычанье коров. Многие на возах и ночуют, а ближайшие рано утром, „чем свет" едут и идут на базар, так что торговля начинается рано утром, а кончается в два часа дня.
Деревенская молодёжь, празднично разодетая, расхаживает по селу, щёлкая орешки калёные или торопливо шелуша семечки. „Учителки", „ученицы", т. е. учительницы, скучавшие в своих медвежьих уголках, мёрзнувшие в плохо натопленных и худых школах, имевшие редкое удовольствие встретиться с подругами и попеть: „Медленно движется время" и т. п., в четверги бросали ученье и шли на базар - гулять.
На базарах кучками толпятся высокого роста здоровые люди с широкими и длинными бородами и дряхлые старички – "начётчики" разных толков, горячо споря о том, чья вера лучше, и каким крестом нужно молиться, чтобы спастись. Старики поднимают кверху правую руку с „благословенным" крестом: „вот каким нужно молиться!" Православные оспаривают: „Этим только благословляют, а не молятся", а на это старички, горячась, кричат: „Да неужели вашей щепотью молиться? Этим крестом только табак нюхают, а не молятся", "и в церкви-то у вас поют, точно песни на гуляньи, и разговаривают сё ровно, как на базаре" и иконами-то торгуют возам".
Старообрядцы не давали проходу ни одному священнику православному, непременно остановят расспросами о священном писании: „Што сказано в такой-то главе такого-то пророка и апостола?" и т. д. Кстати, нужно сказать, что в Ковернинском крае есть православные священники из сапожников, (чем, между прочим, гордятся сапожники: "Не очень, брат, шути нам, и из нашева брата есь попы"). Совершенно мало знакомые с священным писанием, эти „попы" стараются избегать "начётчиков"; да и не лишне вообще заметить, что старообрядцы больше имеют познания священного писания, чем православные. При спорах они ссылаются на свои старинные рукописные книги, которые постоянно носят при себе, в руках или за пазухой. Нередко в базарные и воскресные дни в православной церкви происходили беседы и привлекали многих слушателей, приезжали миссионеры. Интересно наблюдать упорство и стойкость старообрядцев, видишь у них массу старинных книг и удивляешься их огромной начитанности, памяти и знанию книжного старинного "священного “ писания.
Много интересных бытовых чёрточек можно наблюдать на базарах.
Вот по базару ходит „простоватый" - мужичок с поднятою шапкой на коле (нанятый за рублёвку) - и кричит „во всю мочь", „што ни есь силы и духу": „Православные християне, пропала овца чёрна, с двумя ягнятами, один белый, другой серый; если „объявится" у ково, заявите в волосно правление!"
С ворами на базарах расправляются очень жестоко: 14 декабря 1917 г., в базарный день, около семи часов утра один крестьянин украл с воза мешок овса, за что и был убит на месте и привязан к телефонному столбу „на посрамление". В это время в Ковернинском волостном арестном помещении находились пять человек за кражу, приведённые из других волостей, толпа потребовала и их. Никакие увещания, даже и священника, не успокоили толпу. Тогда священник причастил заключённых, после причастия сделали „духовну" (словесное духовное завещание) и в нижнем белье выводили их из камеры, а толпа зверски набросилась на них, а один из толпы, молодой человек, бил колуном (в числе пяти была одна женщина), а над трупами издевались: набросив на шею веревку, волокли по улице и повесили всех вместе на тот же телефонный „позорный" столб, на котором уже висел первый. И так висели трупы до вечера. После от многих приходилось слышать: „Так и надо, а то дай им потачку, тода ни напасёсся про воров одних".
Пожилые крестьяне, особенно которые приехали с вечера, „умучившись", управившись, закупив и сделав всё нужное, забираются в трактиры и, не снимая верхней одежды, сидят и пьют чай с „конурками" , мятными пряниками, особенно любимыми крестьянами,— я знал одного „мужичка" („Гараню" -Герасима), который ел по 5 фунтов за „присед", но только чувствовал „тошноватость". Чай пьют по-русски, не торопясь и выпивая десятки стаканов, вытирая полой или рукавом своей одежды „девятый пот". За кипятком ходят сами, "штобы поскоре, а то половова не дождесся и не достучисся." Пока пьют, по нескольку раз выходят для освобождения живота и ругаются, если половые уберут со стола в момент отсутствия: „мы ищё не кончили, а ты убрал," "деньги не уплатим—вот тода будешь знать, как убирать безовремя". В трактире всё время стоит невообразимый крик, шум, жар и пар столбом.
Отметим кстати, что в Ковернинской волости есть деревня Язвино, она на „нехорошем" счету, жители её занимаются „воросьвом", подламывают „онбары“, сиживали не „одинова“ в тюрьме, и, где бы ни совершилась „кража", всегда указывают, что это "неминучее дело язвинских“ - словом, крестьяне считают их отъявленными ворами, не раз поднимали вопрос об исключении этой деревни из „опчества“, „штобы духу их не было в нашей волости, и не срамили волость“, но некоторая боязнь не давала смелости крестьянам сделать это. Как и Язвино, известна вороством деревня Макридино Белбажской волости. Про соседнее село и эту деревню есть, между прочим, такая поговорочка: „Горево горюет, а Макридино ворует".
В два часа базар кончается, купцы с крестным знамением благодарят Господа Бога за помощь им и закрывают свои амбары и склады, а мелкие торговцы, сметая и сдувая пыль с своих ларьков, "еще конителятса", с расчётом, авось, кто и подвернётся да и купит или семян, или „канфетку", или верёвку какую-нибудь, или ещё чего, и, после этого, Ковернино затихает на целую неделю. Лишь одни приезжие да ковернинские купцы по вечерам подсчитывают свои барыши, а после принимаются за картёжную игру: „в железку", „банчёк“, на всю ночь.
Когда уже вполне стихнет базар, Ковернинская молодёжь пройдётся несколько „разков" по торговой "большой" улице, и Ковернино засыпает крепким сном. Ковернинцы ложатся спать, как и вообще крестьяне, очень рано, "с петухами и курами", но зато и встают раненько. Только караульщики торговых рядов, прижавшись в потайном уголке, изредка дают знать о себе совершенно неожиданным стуком по деревянным прилавкам или ящикам с овсом своими толстыми „подожками", чем пугают не только людей, но и лошадей; ребятишки иногда подшучивают над сторожами: узнают, когда уснёт какой-либо из сторожей, утащат колотушку да и начнут будить: „Фрол, а, Фрол, спишь штоль?" - "Нет, так валяюсь".- „Ну-ка, дай колотушечки постучать", - тот сразу догадается; посмеются над ним немножко и отдадут. Кроме того, каждый час вызванивает караульный на колокольне. Но вообще колотушка ночью слышится нечасто - охранители ночного спокойствия других сами не прочь поспать.
Выборы должностных лиц
Немножко коснусь коренных жителей Ковернина. Ковернинцы—народ непривычный к тяжёлой работе; хотя и считаются крестьянами, но не так прилежно обрабатывают поля, как „запраские“ крестьяне; несмотря на это, очень любят поспорить о земле и даже посудиться. Общественность в Ковернине развита мало. Обычно ковернинцы собираются на сходы не скоро, по нескольку раз кликают” их на сходку... И, хотя к концу и собирается много, однако в трактире после схода народу ещё больше. Да и на сходе-то кричат два, три „глота", а остальные занимаются посторонним разговором, даже и не знают собственно, о чём говорится на сходе.
Кстати скажу, как происходят выборы должностных лиц. Происходят они очень просто: собирается волостной сход для выбора старшины; желающий попасть в такой чин заранее подпаивает известных „горланов" (крикунов), обещая „поставить угощение" и сходу. На сходе только и слышен крик троих-двоих горланов: "Мужики! давайте выберемте Ивана-то Петрова, он мужик-от такой, што в волости вряд ли подыщешь лучче! — Робята, неча и конителитса, выбирай ево, и боле никаких!" Бывало, выбирали и по указанию земского начальника, конечно, противоречить ему „николи не смели", иначе он не утверждал. После схода часто бывает попойка, крик, ругань и „драчи". На волостных сходах трудно понять, о чём толкуют и чего хотят сходовщики, тем не менее опытная, смелая рука волостного писаря строчит постановление, а по окончании схода писарь кричит: "Мужики, идите подписывать!"
Выбор старост сельских много проще, выбирают провинившихся в чём-нибудь и даже в растрате „опщественных“ денег. Опять „горлан" кричит: „Мужики! Давайте выберем-те Костюху - за им грешок-от есь!" - "Да, да, - подтверждают другие, - ево, ево!‘ „Тут уж неча укрась, тут только приказы получать да оповещать нас об етом, вот и всё". Таким манером провинившийся попадает в начальники. Мужики "страсть" как ругают старост, а они сажают их за это под арест. Вот сборщиков податей - так тех стараются выбрать надёжных, „имущих", предоставляя право им нанимать других под свою „ответность".
В волостном правлении главенствующим лицом волостной писарь, крестьяне это знают и при случае к первому идут к писарю, а не к старшине. „Пойти поговорить с писарем, попросить ево, и он всё "сделат“. Писарю стараются „угодить", застать, увидать его на квартире, принести ему подарочек, и, действительно, дела имеют успех. Если же при писаре советуются со старшиной без его согласия, то писарь обижается и старается высказать противное. Обычно писарь дружится с богатыми, от них ему перепадает „поболе", чем от заурядных крестьян.
Волостные власти, разъезжая по волости за сборами податей или по устройству сельских сходов, не берут с собой хлеба, их кормят и поят бесплатно, даже и ямщиков их. Ямщик, когда едет по волости, тоже не берёт с собой сена, "живет на мужицком", а домой едет с полно-набитым тарантасом, или „санкам". Мужики ругают таких „обирох". За подати описывают у крестьян всё имущество „с молотка". „Описывать приехали!" - глубоко вздыхают крестьяне. Иногда „нападут" и оставят в одной рубашке, совсем "зорят", а кого и помилуют по знакомству. Жалко бывает смотреть на крестьян во время „описи": немало льётся слез, но „кулачки" радуются, так как к ним попадает описанное „добро" по дешёвой цене.
"Пронырливы и сообразительны, поторговать любят больше всего…"
Если к общественным делам ковернинцы довольно равнодушны, то в трактире посидеть они любят; бывая в трактире, кричат, спорят, торгуются; затем разбредаются по домам.
Трудолюбивых ковернинцев можно на пальцах пересчитать - это говорят сами ковернинцы, а большинство из них любит полодырничать, потолкаться у торговых станков, полодырничать на катанье купцов по селу; любит поспорить и посудиться, пошататься по трактирам, поболтать „пустяки", а больше всего поторговать хоть чем - нибудь, хотя бы семечками, считая, что самая лёгкая и доходная „статья” - это торговля. Действительно, они имеют торговый нюх: пронырливы, сообразительны - „бродкии люди". Летом по нескольку раз побывают на Нижегородской ярмарке и в других городах, даже довольно отдалённых. „На любой ярмарке спроси ковернинца и найдешь". Увидите торговца с „пузырям", „болонами" (воздушными) - так это „обязательно ковернинец". Чтобы ходило больше покупателей, приколачивают на порогах при входе в торговые заведения, магазины, чайные и т. п. „нахожие" (найденные) подковы, непременно передними шипами „внутро" (в магазин или вообще в торговое заведение). Знай, что ковернинец сумеет и надуть — „не клади ему палец в рот, оттяпнет разом".
Во многих местах не любят ковернинцев и к ковернинцам причисляют всю Ковернинскую волость. Мне приходилось слышать, в Кинешемском уезде просились ночевать. „А вы чьи будите?" - „Ковернински". „О! "родимые, не пустим, не пустим таких плутов“, и никакие просьбы, ни мольбы не помогли, пришлось ехать дальше, и уже не называться „ковернинцами“. Ковернинцы очень любопытны, всегда тонко расспросят каждого приезжего: чей, отколь, есь ли мать, отец и по „какем такем надобностям" Бог принёс в Ковернино. Молодежь ковернинская по своим нарядам "намахивает" на городских, на "городской манер".
Ковернинцы, так же, как и крестьяне окружающих деревень, боятся всяких нововведений, в особенности культурных. Мне передавали, что место для "министерской" школы с большой неохотой отвели сначала в болотистом участке, а потом, уже в другом, в отдалённости от села. При желании земства устроить для обучения детей преимущественно Ковернинской волости кузнечно-слесарную мастерскую они не соглашались дать другого места, кроме совершенно непригодного для самих. Также нелегко было устроить земству лечебницу, опять-таки из-за места: „Не надо нам, куда иё", "только налог лишний на мужицку шею". "Наедут дармоеды, и корми их, а пользы нам никакой". „Ох уж, это земство, везде оно суётся, ему везде всё надо" и т. п. В конце концов больница устроилась, но ей недовольны и до сих пор.
Ещё и в настоящее время многие ковернинцы лечатся у знахарей. В Ковернине особенно большим почётом пользуется „попадья Ключёвская". За помощью к ней обращается много народу и не только из Ковернинского района, но приезжают и из Нижегородской губернии. Лечит она настойками разных трав.
Ковернино - не только базарный центр, но и центр духовной жизни края. Каждого приезжего с базара крестьяне спрашивают: "Ну, што новыва? Што тамой говорят?"— и очень верят рассказам "базарщиков". Слушают их с особым вниманием.
В Ковернине же в школе устраиваются изредка на Рождестве, на Масленице и Пасхе спектакли; ставятся пьесы Островского и „водевильчики": Фонвизина - „Недоросль" и Чехова – "Медведь", и др., а после спектакля игры с пением: 1) "Не шей ты мне, матушка, красный сарафан"; 2) "А мы просо сеяли, сеяли" и др.
Вера Ковернинского края
В Ковернине, как и его районе, много разных „вер" и сект: православные, единоверцы, австрийского толка, поморцы, спасова согласия, нетовщина, беглопоповцы и баптисты— последние только в Бортновской волости. Видное место занимает раскол. Подробно о жизни разных "вер" рассказать не берусь, но имею устные сведения, что первоначально появились раскольники из Олонецкой губернии, по разорении старообрядческого Даниловского монастыря. Пожалуй, это и правда, потому что многие здесь принадлежат к поморскому согласию, которое возникло в Олонецких пределах. Есть здесь, в Ковернинской волости, местность - так называемая (по словам старожилов) „Корельская" (прежде была Корельская волость), в которую входят: д. Фёдорово-Корельское, с. Шадрино. д. Копани, Большие и Малые Коленихи, д. Овсяниково, Шмаки, Язвино, Большие и Малые Круты, Большие и Малые Долы, поч. Ключи, Пеуза и Чудово. Своё название она получила от переселенцев из Корелии-Олонецкой, С.-Петербургской и Новгородской губерний.
От многих стариков-старообрядцев можно слышать, что вокруг Ковернина и к г. Семёнову Нижегородской губернии были раскольничьи скиты, и что из некоторых скитов устроились монастыри (Осиновский женский, Высоковский мужской, единоверческие, и „Белмышский" Белбажский на р. Белбажь, правосл. (от слова „беглошь", от беглых раскольников, скрывавшихся в Керженских лесах) и что некоторые скиты - Шляпинский, Понуровский, Бурашенский - нарушились совсем недавно *( Осиновский монастырь с виду богатый, но подробных сведений о внутренней жизни его я не имею. Высоковский стоит в крупном сосновом бору, на высоком месте, имеет прекрасный вид, говорят, когда-то он жил богато, в него были деланы крупные де - нежные вклады (пожертвования), кроме того, жертвовали разные старинные церковные вещи и книги, но братия „со игумены* не „добро в нём жили, пьянствовали и, говорят, многое растащили, и монастырь опустел. В Белбажском монастыре и до сих пор хорошо поставлено „полное” - трудовое хозяйство.)
Старообрядцы живут зажиточнее православных, богачей среди старообрядцев больше, чем среди православных. Выделяются также они умением постоять за себя.
В самом Ковернине имеются две церкви православные, одна каменная, другая деревянная, перевезённая из деревни Беляево в 1754 г, одна единоверческая, одна „Австрийская" и несколько домашних моленных, увешанных многочисленными иконами старинного письма, написанными набожными старообрядческими иконописцами. Некоторые старообрядцы имеют постоянную или временно приглашают начётчицу своей веры. Иногда приезжают к ним старики-начётчики „по Городецкой часовни" (с. Городец, Нижегор. губ.); в это время с мала до велика, даже и дряхлые старушки, идут к нему „на дух (на покаяние) „исправляться (исповедаться); в моленных молятся не только свои, но и посторонние. Вечером, накануне, и рано утром в праздники тихо шагают каждый в свой „божественный дом „церковники” (православные) за заутренями в Благовещение и Крещение, с "Хвалите имя Господне" и до прочтения евангелия, стоят с зажжёнными свечами и всегда внимательно следят за „поминаниками" и за всей службой. О замеченных пропусках в службе не стесняются сказать попу и певчим. На паперти церкви подают нищим деньги, а в церкви старушкам - частички просфоры или также деньги, говоря: „Помяни за покой Ивана с Марьей да новоприставлинова Тихына". Старушки и нищие крестятся и поминают, обычно перепутывая имена.
Посты: „Успленский”, „Филипово-говенье”, „Петровки" и „Великой” пост соблюдаются всеми верами; „молосьное" — не едят в посте. Спаси Бог, „оскоромяится" в посте, а обмануть кого, получить порядочную прибыль и „побаловаться" с „чужой женой" не считают за грех. Старообрядцы дорожат своей верой и перемену её считают за „посрамление" и за "великий” грех, и нарушение старых обычаев тоже считается за „грех". „Не нам заведено, не нам и кончится".
В 1914 г. в Ковернине был случай: при отказе зажиточного старообрядца повенчать сына на православной, сын повенчался с невестой "уходом” в одном из бедных приходов, через несколько дней возвратился домой, но не был принят отцом, „как проклятый"; потом, правда, родители простили молодых, но, всё-таки не приняли в свою семью сына, "как опоганившыва", а дали ему место в отдельном доме. Этот случай так много наделал шуму, что только и слышно было везде: „Матка, мила моя, у таких хороших отцов, и, на-ко тибе, убежали, ай, батюшки... это не пиред добром, што-нибудь случитса, нихорошо". Конечно, старикам-родителям трудно было „переносить" такое „посрамление", так как старики- старообрядцы не только не роднятся с православными, но уклоняются даже от разговоров с „мирскими", „штобы не опоганится от табашников, бритоусов и чаепитников", пьют и едят непременно из своей посуды и вино выпивают из своей рюмочки; как водится, старики бороды не стригут, у иных бывают очень длинные бороды, и они заплетают их в косы и спускают под рубашку. Безбородые считаются обиженными Богом.
Во время пребывания курильщика в доме старообрядца хозяева занавешивают свои угольные божницы - „часовинки, а по уходе проветривают дом и окуривают избу росным ладаном. Табак называется „бесовским творением". Ужасно боятся старообрядцы „антихристовой печати"- всякого рода печатей, клейм, штемпелей и т п. При прививке оспы детям убегали с последними в лес, заслышав „бряченье" колокольчика, „дрожали", „не кушерка-ли едит ковырять робятишек". При внезапном приезде оспопрививателя, бывало, угрожали последнему. И вот в результате всего этого много всюду встречается рябых и даже слепых от оспы.
При введении продовольственных карточек с печатью многие из старообрядцев отказывались сначала от продуктов: и „сахару - не нужно, а потом „враг одолел", „нечистый взял свое - согласились всё же".
В прежнее время в обычае было устройство богатыми старообрядцами общей трапезы для бедных и вообще жителей Ковернина и округи. Так, по рассказам, богачи-старообрядцы Решетниковы кормили по праздникам в Ковернине много народа; в настоящее время род Решетниковых вымер, но ещё и до сих пор можно видеть в подвальных помещениях их каменных домов и торговых пристройках большие деревянные крашенные артельные чашки (миски), из которых кормили „благодетели" бедных ковернинцев.
Не любят старообрядцы обучать детей в „мирской”, „гражданской" школе, считая, что она только развращает детей: „Ну што могет научить девчонка-учителка", кода она сама не видала и не знат жисти, да и учит то не по той азбуке, по которой должно учить, по которой научатса дети истине—вот по какой азбуке надо учить, а не по скотской" (не по школьной): „у—значит уши, б—бык, к—корова, в—верблюд, с—свинья" и всё в этом роде; и учили детей у „стариков", „начётчиков", по „псалтырю", устраивая свои особые школы. Кстати сказать, в с. Шадрине в 1896 г. во вновь выстроенную школу никто из старообрядцев не отдавал своих детей. Пришлось учителю П., махнувши рукой на своих крестьян, звать и манить чужих, объезжая деревни на свои средства, и из соседних селений согласились отдать детей в школу, впрочем лишь с условием, чтобы ребят кормило щами, горохом, картофелем и кашей училищное начальства на свои средства, а свои так и не пошли.
М. Зимин
Продолжение следует