Аварию, случившуюся 35 лет назад, большинство людей традиционно называют именно "катастрофой", а само слово "Чернобыль" уже, наверное, навсегда стало символом ужаса и беспомощности человечества перед творением собственных рук.
Впрочем, об ужасе, охватившем Припять, да и весь мир в 1986 году, поколения, выросшие за три десятка прошедших лет, могут рассуждать лишь теоретически, опираясь на информацию, почерпнутую разве что из литературы и документальных фильмов. В то время как рядом с нами по сей день находятся люди, видевшие этот ужас воочию и принимавшие в борьбе с ним непосредственное участие.
Те, кого называют ликвидаторами, либо просто "чернобыльцами", сегодня не ждут за свой гражданский и человеческий подвиг каких-то небывалых почестей и наград. Более того, как люди скромные, в ответ на просьбу об интервью искренне интересуются: "Что такого интересного мы можем рассказать вам?".
Однако сейчас, когда источником знаний все чаще становится Интернет, а истина подчас слишком тесно переплетается с художественным вымыслом, особенно важно слышать и знать эту самую правду от тех, кому она известна из первоисточника.
Тропинка жизни
Жители Орловского района Николай Зуев, Сергей Игнатов и Николай Поздняков (на снимке) ликвидировали последствия чернобыльской катастрофы в разные периоды времени, но их воспоминания о пребывании в Зоне в 1986-м и 1988 годах во многом похожи.
Все трое являлись военнообязанными, на атомную электростанцию попали, получив повестки из военкомата, и о событиях тех дней говорят так, будто было это только вчера.
— В сентябре 1986 года мы прибыли на место в военных грузовиках с брезентовым верхом, — вспоминает Николай Зуев. — Когда остановились, я выглянул из-под брезента и увидел огромный палаточный городок, такие теперь показывают в фантастических фильмах.
— Летом 1986 года людей в палаточных городках было так много, что казалось, будто в Чернобыль приехала как минимум половина Советского Союза, — поддерживает его Николай Поздняков.
Теперь уже доподлинно известно, что ни для кого из тех людей пребывание в непосредственной близости от Чернобыльской АЭС в те дни не прошло бесследно. Тогда же, говорит Николай Поздняков, о подобном просто не думали.
— Мы не ощущали ничего особенного, хотя у всех першило в горле. Только спустя какое-то время мы поняли, что это из-за радиации, — поясняет он.
Там, где был заражен, и как говорят сами ликвидаторы, "фонил" каждый предмет быта и каждый придорожный камень, жить приходилось по особым законам.
— Нам строго-настрого запрещалось ходить где-то еще, помимо выделенной тропинки, — продолжает Николай Иванович. — Впрочем, как запрещалось? Нам доступно объяснили, что любой неосторожный шаг с обеззараженной территории может стоить жизни, и в этом плане мы, как люди взрослые, отвечали за себя сами.
"Чернобыльцы" вспоминают, что кормили ликвидаторов обильно и вкусно, вот только каждый сытный обед становился отдельным напоминанием о постоянной опасности.
— У нас был замечательный командир, старавшийся всеми возможными способами сберечь людей, — рассказывает Сергей Игнатов. — Когда наша группа прибыла в Чернобыль в 1988 году, он объяснил нам просто: "Хотите жить — питайтесь только в столовой".
Смертельная красота
— На место мы приехали ночью, и когда на рассвете вышли на построение, увидели потрясающе красивое алое небо, — вспоминает Николай Зуев. — Мы стояли и любовались необыкновенной зарей, пока ребята, уже не первый день работавшие на станции и рядом с ней, не объяснили нам, что это не чудо природы, а очередной выброс из реактора.
Эта в буквальном смысле убийственная красота в Чернобыле после катастрофы была повсюду, — в стремительно зарастающих бурьяном деревнях, в спелых овощах и фруктах, в пейзажах, подобные которым многочисленные фотохудожники пытаются найти или воссоздать сегодня.
— Грибы, фрукты, все это выглядело как на картинке, крупное, спелое, аппетитное, — вспоминает Сергей Игнатов. — Местные жители за чертой 30-километровой Зоны, да и те немногие, кто оставался в ее пределах, все это ели, пили воду из колодцев, и предлагали нам, и нам, конечно, тоже хотелось. Но знали, что нельзя, что это удовольствие может стать последним.
Ликвидаторы вспоминают, насколько завораживающими казались деревни, мимо которых доводилось проезжать.
— Там были очень красивые добротные дома, и казалось, что хозяева вышли ненадолго, даже двери кое-где оставались не запертыми. А бурьян при этом был уже едва ли не выше человеческого роста, — продолжает Сергей Александрович.
Вероятно, в жизни каждого человека случается момент, заставляющий взглянуть на окружающий мир иначе, и зачастую наступает он именно в минуту большой опасности. Николай Зуев окинул Припять новым взглядом, стоя на трубе того самого четвертого энергоблока.
— На самой станции я был дважды, и выход на трубу на 40 секунд был для меня уже вторым, — рассказывает он. — Времени у меня было меньше минуты, нужно было успеть сделать хоть что-то полезное, и все равно вид оттуда, с огромной высоты притягивал взгляд. В отдалении я увидел дома, пятиэтажки, новые, светлые, и уже абсолютно пустые. В тот момент я не думал о том, что находится у меня под ногами. Я осознал, что жизнь покинула это место и этот красивый и уютный город, по всей видимости, навсегда.
Так было надо
О своем первом рабочем дне на станции Николай Зуев вспоминает подробнее:
— Нас выпускали на крышу небольшими группами. Готовясь к выходу, мы стояли у экрана, на который велась трансляция снаружи, и должны были запомнить, где наши предшественники оставили свои рабочие инструменты, чтобы сразу же подхватить их. Но перед тем как отправить на крышу, командир построил нас и предложил тем, кто ни за что не хочет выходить туда, сделать шаг вперед. Это не повлекло бы за собой никаких негативных последствий для нас, но вперед никто не вышел. Скажу больше, когда мне пришла повестка, я догадывался, куда мне предстоит отправиться. У меня были маленькие дочери, и у меня был шанс избежать поездки в Чернобыль. Но я такую возможность даже не рассматривал.
— Просто люди не могли иначе, — продолжает его мысль Сергей Игнатов. — В 1988 году я провел в Чернобыле 90 дней, и 70 раз побывал на станции. Мне было 30 лет, свой 31-й день рождения, я, кстати, отпраздновал там. С момента самой аварии прошло время, и я полагаю, что в какой-то степени нам было даже страшнее, чем ребятам в 86-м. Мы элементарно лучше понимали, куда отправляемся. Но кто-то должен был это делать, так было надо.
Николай Поздняков отмечает, что по-настоящему не по себе летом 86-го становилось людям, занимавшимся обеззараживанием территории, среди которых был он сам.
— Очистив один "квадрат", мы возвращались в него спустя несколько недель, и тяжелее всего приходилось с деревянными постройками, ведь дерево все отлично впитывает, — говорит он. — Уровень радиации был такой, что наши армейские респираторы буквально за час становились красными.
За последние годы о Чернобыле сняли сразу несколько художественных фильмов, и ликвидаторы полагают, что ничего кощунственного в этом нет.
— Так молодому поколению пытаются рассказать о случившемся, и это, наверное, хорошо, — отмечает Сергей Игнатов. — Но, конечно же, все что там показывают — художественный вымысел. Все было совсем не так. Что действительно смущает, да и возмущает, пожалуй, так это экскурсии в Зону. Понятно, это бизнес. Но судя по тому, что знаем и видели мы, уровень радиации там до сих пор должен быть просто чудовищным.
Авария, случившаяся на Чернобыльской АЭС в 1986 году, не только изменила жизни многих людей, но и во многом показала, кто есть кто в окружении самих ликвидаторов. Кто-то по возвращении на орловскую землю встретил их как героев, нашлись и те, кто, опасаясь заразиться, решил прервать общение.
Тем не менее, 26 апреля в России отмечают День участников ликвидации последствий радиационных аварий и катастроф и памяти жертв этих аварий и катастроф. И самое время для каждого из нас сегодня, спустя 35 лет со дня чернобыльской катастрофы, хотя бы мысленно сказать "Спасибо" им всем. И может быть, переосмыслить что-то, немного задумавшись и ответив себе честно: а мы, новое поколение, в случае необходимости так смогли бы?..