Родился он в селе Перекопное Ершовского района Саратовской области в многодетной крестьянской семье. Немало испытаний выпало на долю простого деревенского паренька. С детских лет помогал он отцу, который, чтобы прокормить большое семейство, вынужден был заниматься кустарным ремеслом, освоил малярное, штукатурное и кровельное дело и часто работал на вновь строящихся домах богатых мужиков, кулаков и торговцев.
Коррективы в жизнь крестьянского юноши внесла революция. Довелось ему воевать в дивизии Чапаева. После окончания Гражданской войны получил Василий Иванович два высших образования, получив специальности – юрист и преподаватель русского языка и литературы. Работал преподавателем в ФЗУ в Саратове, Директором школы в селе Лотошино Московской области. Преподавателем и директором школ в поселках Октябрьский городок и Рыбушка Саратовской области. В 1940 году его назначают директором Царевщинской школы. Высококлассный педагог, опытный руководитель, он многое сделал для того, чтобы школа стала одной из лучших в области, всегда поддерживал коллег, был участником областных семинаров и всероссийских съездов учителей. Хотя в жизни ему пришлось испытать много несправедливости. В одном из писем к бывшему сослуживцу В. И. Худяков пишет: "Жизнь моя была неровная, тяжелая. Один подлец оклеветал меня, а я не смог доказать свою невиновность и был исключен из партии в 1929 году, а в партию я вступил в 1925 году… Не доверяли, снимали с работы. Был маляром, хотя имею два высших образования, занимался научной работой, подавал надежды, но пришлось уйти с научной работы. Пошел в школу. В 1942 году вновь вступил в партию. На жизнь я не жалуюсь, работа с детьми – работа благородная, благодарная, Я ей живу и ни на что другое не променяю. В этом - мое счастье, моя радость, смысл и цель моей жизни".
Опыт его педагогической деятельности ценили и в районе, и в области. Василий Иванович пользовался огромным авторитетом среди населения, был отличным собеседником, прекрасным лектором и пропагандистом. В годы войны организовал работу по оказанию материальной помощи фронту. Он хорошо разбирался в журналистике, живописи, драматургии, очень любил книги и музыку.
Опорой и поддержкой для него была любимая жена Мария Матвеевна Десятова. Вот как о ней писал Василий Иванович в своих воспоминаниях: "Никто не мог стать такой матерью для моих детей, как Маша Десятова. Никто не мог быть таким другом, товарищем, женой мне, как Маша Десятова". Нравственный девиз семьи Худяковых "Сначала думай о Родине, а потом о себе!" Именно таким духовным принципом руководствовались в жизни и их ученики.
За многолетний труд и большой вклад в развитие народного образования В. И. Худяков был награжден двумя медалями, ему присвоено звание "Отличник народного просвещения РСФСР" и "Отличник народного просвещения СССР", а также почетное звание "Заслуженный учитель школы РСФСР".
Но, пожалуй, лучшей наградой для учителя являются любовь бывших учеников и добрые воспоминания. Сегодня мы публикуем письмо выпускника Царевщинской школы Н. Рыбакина, в котором Николай Федорович и пишет о той благодарной любви к Учителю, к его умению видеть в каждом подростке личность.
Незабываемый
Возвращаюсь к тем далеким годам, когда Василий Иванович руководил нашей родной школой, совмещая директорство с ведением уроков русского языка и литературы, а в ряде лет еще логики, психологии и истории. Его уроки и теплота внеклассного общения старательно "причесывали" мои бесплодные мальчишеские мечтания, надежды и увлечения. Стремясь выправить их до здравого житейского смысла. Причесывание меня шло непросто. Нередко через пресловутые "ремень и пряник". Ремень, к примеру, виделся мне в замахе Василия Ивановича на мое завышенное самомнение. Будучи начитанным, я непомерно гордился нахватанными знаниями. Часто в уличной среде мог, например, брякнуть: "А знаете ли вы, что по этому поводу говорил великий Шиллер?".
- Будь скромнее, Коля. Тем более в голове твоей вихрастой очень мало собственного взгляда на все нас окружающее, - говорил он мне, десятикласснику. – Рассуждения твои зачастую заемные из прочитанных книг и газет. К тому же в них многовато возвышенного пафоса, чего надо остерегаться. Ведь в жизни-то минора значительно больше, чем мажора.
Вразумление то шло в только что опустевшем классе, два окна которого смотрели на безрадостную, полузаросшую сорной травой уличную дорогу. Несчастна она была тем, что ее колдобины никогда не засыпались. Оттого-то в них всегда рылись тощие куры.
Слушая воспитателя, я мысленно возражал. Какой пафос, какие сложности текущей жизни. А минор-то что это такое? Наступившая ночь того незабываемого дня одарила меня бессонницей, голова пламенела от вопросов-сомнений. Неужель это правда, что дорогой и всеми любимый Сталин не является учителем всего трудового человечества на Земле, а нехватка в сельпо соли, спичек мыла и керосина, яко бы говорит о невнимании Коммунистической партии к жизни деревень и сел. Неужель это правда, что всенародные праздники выборов во все органы власти идут без выбора. Вспоминая упрямые жизненные доказательства словесника, я становился похожим на ревизора своего разговорного пафоса.
Учительский "ремень" памятно прошелся по мне на одном из уроков психологии. Заявился я на него с синяком под глазом. И тому выигрышному для коллективного обсуждения факту учитель посвятил весь урок. Сначала класс узнал, что мой уличный сосед Толька Палаев разукрасил меня совсем неспроста, а за то, что его подружка Нина Серова призналась мне в любви. Подводя итог соображениям класса, Василий Иванович улыбчиво-колко сказал, что "синеву-то я заслужил по недостатку ума, исходя из мудрой пословицы, что из двух дерущихся виноват только тот, кто умнее".
Замечу, что и послешкольная моя жизнь текла под пристальным вниманием директора школы. Как только являлся я в родное село, ноги сами вели меня в его домашний кабинет, мало кому из бывших учеников доступный.
_ Ну-с, рассказывай, чем же живет ныне армейская политработа, - начинал заводить меня хозяин кабинета. - Ведь я, будучи рядовым бойцом Чапаевской дивизии, до патриотической дрожи чувствовал влияние красных комиссаров, - сверкал он своими серо-голубоватыми глазами._ Ты-то как влияешь, товарищ майор, а?
- Читаю офицерам лекции по марксистско-ленинской подготовке, иногда лекции и на политзанятиях с солдатами и сержантами, а еще…
- Ясно, ясно, а можешь ли порадовать меня теми подвижками в жизни личного состава, кои стали результатом твоих лекций? - Вот тут я и задумался, причем надолго. А учитель с каким-то страданием в голосе отметил – Беда твоя, товарищ майор, не одинока. Она беда всей многомиллионной армии партийных агитаторов. Лекторов и даже, думаю, целого ряда учителей-словесников…
Вернувшись из отпуска в часть, я взялся за написание статьи в журнал "Войска противовоздушной обороны", где появилась она под заголовком "Добиваться единства слова и дела". Именно эта статья повлияла на дальнейшее мое продвижение по служебной лестнице.
После очередного повышения по службе отправил учителю письмо, в котором писал "…вчера аттестован на служебное повышение. Начальство отметило мою "незаемность" чужих мыслей, сказало, что иду под собственными парусами. Ремешок-то Ваш оказался оздоровляющим, став в итоге пряником".
Завершить эту заметку хотелось бы признанием: "Я был любимым учеником Василия Ивановича Худякова". Но мой приятель В. Я. Моргунов, известный читателям как Почетный гражданин Балтайского района, посчитал это признание самоуверенной хвальбой. "Нет, - ворчал он, - директор Царевщинской школы любил всех своих учеников и сердечно был любим ими".
Соглашаюсь. Да, это не простая метафора. Это правда. Вот почему герой этой заметки Заслуженный учитель школы РСФСР был и остается в жизни своих учеников поистине незабываемым.
Н. Рыбакин. Выпускник Царевщинской школы 1953 года