Изображение герба, сделанное в первой половине XVIII века грузинским ученым Вахушти, было выявлено профессором Г.Д. Тогошвили (Тогойты) в фондах Института рукописей им. К.С. Кекелидзе АН Грузии.

Впервые оно было опубликовано в первом томе "Истории Осетии в документах и материалах", подготовленном Г.Д. Тогошви­ли совместно с историком И.И. Цховребовым (Цхинвал, 1962). Кроме плохой копии рисунка и надписи, которая гласит, что "герб скопирован с автографной карты Грузии", другой информации в указанной книге нет. Вероятно, слабая документация не позволила дотошному исследователю пойти дальше иллюстри­рования. Этот иконографический источник хотя и относился к соответствующей эпохе, но, по мнению составителей, не являлся полноценным историческим документом. Спустя десять лет, Г.Д. Тогошвили вернулся к этой теме в специальной статье о гербе, опубликованной на осетинском языке (журнал "Фидиуаг", 1972, № 4). К ней была приложена увеличенная фотокопия упомянутого выше рисунка. В монографии, посвященной критическому анализу сведений Вахушти об Осетии и осетинах, ученый еще раз опубликовал это изображение. Все три указанные публикации являются черно-белыми. Единственная цветная была опубликована в разделе "Коротко о разном" журнала "Советская женщина" (1986, № 6). Вряд ли ее можно назвать точной копией оригинала. Очень приблизительно отражают оригинал и другие публикации герба в различных науч­но-просветительских и учебных изданиях, осуществленных во Владикавказе и Цхинвале.

Краткий обзор публикаций свидетельствует об определенном игнорировании данного иконографического источника. Причина видится в нескольких факторах. Прежде всего надо отметить, что мы имеем дело с единственным известным изображением. Тот факт, что ничего аналогичного до сих пор не обнаружено, естественно, настораживает исследователей, но не освобождает от дальнейших поисков.

Рассматривая рисунок, нельзя не отметить некоторую наивность исполнения. В этой связи обращаю внимание на тот любопытный момент, что речь идет об экстраобразе. Грузинский автор воспроизвел этнополитический символ со­седнего народа. Этот нюанс важен для нас в том смысле, что еще дореволюци­онные исследователи отмечали своеобразную ущербность грузинского источ­никоведения. Об этом подробно в свое время писал профессор К.П. Патканов и был поддержан академиком В.Ф. Миллером (см.: Осетинские этюды, ч. Ill, с. 17).

Если к сказанному добавить, что автором рисунка осетинского герба был Вахушти, то кое-что прояснится. Оказавшись в первой четверти XVIII века вместе с другими грузинами в эмиграции в Москве, этот побочный сын царя Вахтанга I занялся ревизией истории Грузии. Факты фальсификации и явного подлога, особенно в отношении биографии Сослана-Давида Царазона, были выявлены и прокомментированы в последней работе Г.Д. Тогошвили. Отмечая все это, я лишь пытаюсь объяснить характер рисунка. В любом случае, у нас есть хоть какое-то изображение.

Вследствие всего, о чем было сказано выше, мы до сих пор не имеем публикаций четкой и адекватной копии изображения герба с прагматическим его описанием. Тем не менее известные материалы из публикаций Г.Д. Тогошвили позволяют сделать некоторые предположения и интерпретации.

Герб изображен на рукописной "Карте Иберийского царства или всей Грузии" (Samep’o iberiisa anu qovelta sakartvelosi k’arta anu ruk’a). Она была выполнена Вахушти 22 января 1735 года и ныне хранится в упомянутом выше институте (фонд И, № 2079). На ней изображены также геральдические символы Грузии, гербы трех отдельных царств – Картли, Кахети, Имерети. Кроме того, гербы феодальных владений – Сванети, Одиши, Гурии, Самтавро и некоторых соседних стран – Абхазии, Дагестана и Осетии.

Изображение этнополитического символа алан-осетин помещено в небольшую рамочку прямоугольной формы. Основным его сюжетом является крадущийся на фоне высокой цепи снежных гор барс. По мнению ныне уже покойного профессора Г.Д. Тогошвили, первого публикатора и интерпретатоpa, все на этом рисунке предельно ясно: горы подчеркивают географическую среду обитания алан-осетин на Центральном Кавказе и, кроме того, являются воплощением категорий крепости и вечности.

Относительно барса ученый писал, что образ станет понятнее, если вспомнить основные черты этого хищника. Последовав этому совету, уточним у Альфреда Брэма в его книге "Жизнь животных": "Леопард (felis pardus) – длина 170–200 см, причем 60–80 см занимает хвост. Имеет круглую голову с мало выдающейся мордой, основной фон его шерсти – бледно-красновато-желтый, темнеющий на спине и более светлый на груди и брюхе; по этому фону разбро­саны небольшие черные пятна..." В данном случае значение имели не только внешние данные – "самый совершенный из всех кошек на земном шаре", но и внутренние качества леопарда, не соответствующие наружной красоте. "Это наиболее опасный хищник" (М., 1992, с. 201–202).

На Кавказе обитал переднеазиатский леопард, часто называемый барсом. По свидетельству специалистов из Северо-Осетинского госзаповедника, один из последних барсов был убит в Осетии в 1949 году недалеко от Сунжи, а другой – в 1952 году у с. Гуфты близ Цхинвала. Исследователи кавказской фауны считали его особым подвидом леопарда, отличавшегося почти полным отсутствием столь характерного для всех других форм красновато-желтого или красновато-рыжего оттенка.

Изображение хищника на рассматриваемом рисунке достаточно точно соответствует описанию леопарда / барса. По мнению Г.Д. Тогошвили, отмеченные качества способствовали появлению его фигуры на гербе алан-осетин. Вместе с тем, со своей стороны, хочу обратить внимание на "сокрытую" часть информации, ведь кроме картины внешнего описания существует еще и внутренний текст.

Грузинский автор не только перерисовал осетинский гераль­дический знак с источника, который нам до сих пор неизвестен, но и специально подчеркнул в лаконичной надписи над рисунком по-грузински: "Овсэтиса", что в переводе означает: "(Герб) Осетии".

Судя по рисунку, он сделан с изображения на прямоугольном куске ткани, закрепленном верхними концами. Некое подобие хоругви или штандарта. Нижняя часть материи как бы подвернута в форме геральдических романских, точнее, французских щитов, имевших форму прямоугольника с закругленными и сходившимися под углом нижними краями.

Хищник изображен движущимся справа налево, если смотреть от зрителя. Голова его развернута в нашу сторону, о чем свидетельствует значительное расстояние между ушами. Навостренные уши, поднятая передняя правая лапа и откинутый в легком напряжении хвост свидетельствуют о крадущемся движении или паузе перед стремительным рывком вперед. Горный кряж изображен в определенной системе. Фактически это – своеобразная трехъярусная пирамида.

Все это подтолкнуло меня вспомнить геральдические принципы. Неоценимую помощь при этом оказала книга Александра Лакиера "Русская геральдика", которая была недавно переиздана. Впервые увидевшее свет в 1855 году, это фундаментальное исследование еще в конце прошлого века стало библиографической редкостью. Обращение к проблемам геральдики представляется более чем своевременным. По меткому высказыванию А. Лакиера, "она, как всякая наука, должна осветить темное и объяснить смысл того, что для иного, не посвя­щенного в ее тайны, кажется случайным, непонятным". Происхождение древнейших гербов автор однозначно связывает с германскими племенами и средневековым рыцарством, а наиболее благоприятным для этого считает период, который приходится на конец XI и начало XII столетия.

Основным элементом герба был щит, своего рода "земля, на которой, по словам А. Лакиера, было предоставлено деяниям истории, воображению самого витязя представить символ или эмблему". Щит делился на несколько частей, названия которых были связаны с направлением возможных ударов противника. Утилитарное использование щита породило зеркальное отображение его левой и правой частей. Поэтому распределение шло со стороны защищающегося, а не нападающего. Наиболее любопытны для нас сведения о геральдических знаках, и в первую очередь о фигурах животных. В этой связи приведу пространную цитату из книги А. Лакиера, выделив в ней некоторые места: "По правилу они должны быть обращены в правую сторону, но если они смотрят влево, то называются искривленными. Самые любимые животные, по символическому их значению в гербах, лев и леопард. Первый есть представитель силы, мужества и великодушия, а второй – храбрости и отваги. Лев так часто встречается в гербах, что для разных его поз придуманы особые названия; но, кроме того, он различается и по цвету, которым окрашивается: есть львы красные, голубые, даже горностаевого цвета или двух цветов. Обыкновенная геральдическая поза льва есть профиль, так что видны одно его ухо и один глаз. Он представляется стоящим на задних лапах, а передними бросающимися вправо, хвост же его поднят кверху и концом упадает на спину... Фигура леопарда отличается от льва тем, что видна вся его голова с двумя глазами, что представляется идущим, т.е. стоит на трех ногах, а четвертую заносит вперед, и что хвост его падает не на спину, а, напротив, поднят кверху или откинут".

К числу геральдических символов относятся и горы. Д. Лакиер отмечал, "земля помещается в гербах в виде гор, холмов и утесов. Чаще изображается одна только вершина горы". Следует обратить внимание на то, что речь имен­но о земле. Гора воспроизводит не просто понятие места или среды обитания, а более емкое понятие пространства. Наличие этого знака на геральдических щитах очень симптоматично. Культурное освоение окружающего мира, или своеобразная "территоризация" пространства, является важным этапом перехода от племенной организации к более высоким социально-организационным общностям – средневековым народностям.

Интересно отметить, что параметры человеческого измерения в культуре выражались не только фигуративной, но и цветовой символикой. В геральдике это нашло свое полное отражение. Все краски имели собственное значение, поэтому менять и смешивать их строго воспрещалось. По словам Д. Лаки, "идея цветов и число их совершенно соответствует состоянию химии и физики в XI столетии". Символическое значение распределялось следующим образом: "Золото означает богатство, силу, верность, чистоту, постоянство; серебро – невинность, белизну, девственность; голубой цвет – величие, красоту, ясность; красный – храбрость, мужество, неустрашимость; зеленый – надежду, изобилие, свободу; черный – скромность, образованность, печаль и пурпурный – достоинство, силу, могущество".

К сказанному стоит, как мне кажется, добавить важный для нашей темы нюанс. Дело в том, что к геральдическим цветам причисляли еще и некоторые меха – горностаевый и беличий. "Для первого принято следующее изображение: на серебряном поле черные мушки, отличающиеся тремя хвостиками". Говоря современным языком, горностаевый мех изображается в виде черных кис в три штриха на белом фоне.

Иными словами, в нашем распоряжении оказался рисунок с геральдическими фигурами, выполненный аналогичной колористикой символ. Описание герба и единственная пока цветная публикация подтверждает предположение. На пурпурно-красном полотнище, которое от времени и из-за качества красителя стало розовым, изображен крадущийся барс. Серебристо-белая шерсть его сплошь, за исключением груди и живота, усеяна черными точками. Таким образом, средневековый художник не только создал эффект пятнистой шкуры реального животного, но и одновременно добился геральдического символизма горностаевого меха. Непреодолимая стена островерхих гор выполнена темно-голубой краской.

Барс изображен расцветкой горностаевого меха, соответствующей прин­ципам геральдики. И это не случайно: в средневековой европейской традиции этот зверек служил символом чистоты. Что же касается материалов осетинского языкознания, они показывают нам еще более древние традиции, превосходящие геральдические. Осетинское название хищного животного "стай" восходит к древнеиранскому корню и означает собственно "хищник, вор".

Интересна и расцветка горной гряды. Как это показал А. Лакиер, голубой цвет символизировал такие понятия, как величие, красота, ясность. Изображение гор краской, соотносимой с категорией величия, очень, на наш взгляд, показательно. Любопытно, что в осетинском языке этот цвет называется "æрвгъуыз", в буквальном переводе означающий "цвет неба". Следовательно, геральдический элемент выполнен соответствующей расцветкой, усиливающей его визуально-оптический код.

Изложенные факты и наблюдения позволяют утверждать, что на карте 1735 года Вахушти изобразил не произвольную композицию. Рукой неумелого художника было воспроизведено изображение герба. Сюжет составлен из геральдических фигур, выполненных геральдическими цветами. Крадущийся барс подан на рисунке в строгом соответствии с принципами и законами геральдического письма, – речь идет о каноническом развороте головы в сторону "зрителя", зеркальном движении в правую сторону и откинутом в легком напряжении хвосте. Таким образом, нет никаких сомнений, что в нашем распоряжении оказался уникальный иконографический источник – средневековый герб алан-осетин. В связи со сказанным возникает закономерный вопрос, почему из всего разнообразия геральдических фигур и символов нашими предками были выбраны именно эти, а не другие. Попытаемся ответить, чтобы окончательно рассеять возможные сомнения в отношении правомочности сделанных выше выводов. Надо сказать, что барс достаточно широко упоминается в культурной традиции многих народов Кавказа и Средней Азии. В нартовском эпосе осетин идеальный герой Батраз персонифицируется сказителями в образе барса. В сказании "Смерть Хамыца" говорится: "Булатным ножом Ападжыко ударил Хамыца по шее. От ножа отлетел кусочек (с тех пор на небе появился месяц – кусочек ножа Ападжыко), Хамыц умер".

Вспоминаются и две великие поэмы – "Шахнаме" Фирдоуси и "Витязь в барсовой шкуре" Шота Руставели. Герой первой – Рустам – имеет эпитет палангипаруш, что в переводе на русский язык означает "одетый в барсовую шкуру". В грузинском языке этому выражению соответствует вэпхисткхаосани, ставшее названием гениального творения Руставели. Заметим: именно в барсовую шкуру, ибо тигр не был известен на Кавказе и упоминается по ошибке, или как дань восточной экзотике.

Как показали многолетние изыскания, в поэме Руставели образы Нестан и Тариела персонифицируются с именами царицы Тамар и ее мужа и сопра­вителя Сослана-Давида Царазона. "В поэме Нестан сравнивается с барсом (вепхи), – писал профессор Г.Д. Тогошвили, – Тариел облачен в шкуру барса. Случайно ли это? Нам кажется, что найти что-либо случайное даже в деталях, характеризующих главных героев поэмы, вряд ли возможно. Это можно сказать и относительно барсовой шкуры. Эта несущественная декоративная деталь является своего рода шифром поэмы, раскрыть который современникам вряд ли стоило большого труда...

Барс/леопард был символом (гербом) осетинского царства – соседа и союзника Грузии. Представителем осетинского царства был Сослан-Давид и но­шение шкуры барса – государственного (национального) символа – не является чем-то неожиданным и неестественным. Что касается Тамар, ее мать была осетинка и наделение Нестан некоторыми чертами барса также в порядке вещей". По мнению исследователя, эти прозрачные намеки Руставели, наряду с прямыми упоминаниями в прологе и эпилоге поэмы имен Тамар и Сослана-Давида, однозначны. Они свидетельствуют об исторических реалиях, выраженных средствами высокой поэзии.

Определенные сомнения порождает хронологический разрыв. Поэма была написана в начале девяностых годов XII века, а единственное изображение герба датируется тридцатыми годами XVIII века. Возникает закономерный вопрос об истоках. Что было в этническом осмыслении первично? Институциональная символика герба или же, наоборот, влияние поэтического гения на овеществление этнополитического символа и формирование массовой этнокультурной традиции?

Дата создания поэмы свидетельствует, как мне кажется, о том, что на гербе изображен не просто барс, а персонифицированный исторический образ. Речь может идти именно об осетинском царевиче Сослане-Давиде. Однако нельзя забывать, что барс на гербе – фигура очень геральдическая, изображенная к тому же в клас­сической позе. Кроме того, древнейшие гербы, в настоящем смысле этого слова, относятся как раз к эпохе рубежа XI–XII веков.

Иначе говоря, геральдическое письмо и феодально-рыцарская поэма Шота Руставели в каком-то смысле синхронны, ибо восходят к одной исторической эпохе. Войдя в геополитическую символику и закрепившись в ней, конкретная геральдическая фигура в любом случае вступала во взаимодействие с этнической, народной культурой. Она оказывала обратное этноконсолидирующее воздействие на общественное сознание и утверждала в нем представление об этой символике, как "своей", "исконной". Передаваясь из поколения в поколение, она воспринималась символом этнической самобытности. Особенно ярко это проявлялось, если речь шла о такой геральдической фигуре, как леопард / барс.

Данное предположение несколько проясняет ситуацию, хотя отсутствие четко документированных и датированных материалов не позволяет дать однозначный ответ. Мы пытаемся оперировать событиями и фактами эпохи формирования феодальной народности. Следовательно, в предшествующий период шел медленный, но неуклонный процесс накопления фонда этнокультурной символики. Именно поэтому возникавшие на донациональном этапе "контуры этнокультурной символики еще не сложились в целостную систему, не обрели значимости феномена, общего и дефинитивного для каждого данного этноса".

Сказанное предполагает древние истоки появления фигуры барса на гербе и еще более древние истоки исходной символики этого образа. Об этом ярко свидетельствуют исследования в сфере культуры древних индоевропейцев. Культ леопарда / барса отразился в различных архаических – индоиранской и, шире, индоевропейской этнокультурной традициях. Осетинское название барса "фæранк / фæланк" составляет единый смысловой круг с аналогичными обозначениями в индоиранских языках. В основе его лежит корень со значением пестрый или яркий. Характерная для речи западных осетин форма "фæланк" предполагает заимствование этого слова из персидского – palang, и возможно, если исходить из фонетических закономерностей, еще в скифо-сарматский период.

Изложенные свидетельства не только подчеркивают культурно-историческую архаику рассматриваемого символа. Они настоятельно подталкивают нас обратиться к столь же древним параметрам, без которых функционирование этнической культуры и связанной с ней символики невозможно. Имеются в виду в первую очередь категории времени и пространства. В частности, речь должна идти о соответствующих параметрах скифо-сакского или восточно-иранского этнокультурного мира.

Обратимся вновь к изображению горной гряды на гербе алан-осетин. Она, вне всякого сомнения, являет собой попытку художественно-графического вос­произведения пространственного образа мира (или модели мироздания), который обычно определяется как ассоциативное отображение всей суммы представлений о мире в рамках какой-нибудь этнокультурной традиции. Видное место в многочисленных версиях модели мироздания занимают древо, гора-первопредок, культовое архитектурное сооружение и другие аналогичные сюжеты.

Важнейшим принципом мифологической модели образа мира является ее многофункциональность. Выделяются пространственные, временные, анатомические, социальные, этиологические и другие функции. В данном случае следует обратить внимание на принцип вертикального и горизонтального членения мировой горы, изображенной на гербе. Горный кряж состоит из трех ярко выраженных вертикальных зон, нижняя из которых имеет четыре вершины, средняя – три, а верхняя, расположенная в самом центре и как бы венчающая эту своеобразную пирамиду, – одну.

Все компоненты композиции отражают трех– и четырехчастную вертикальную и горизонтальную структуры мира. Исследования по мифологии вообще и скифо-сакской в частности не оставляют сомнений в том, что перед нами чрезвычайно значимые числовые символы, демонстрирующие один из наиболее известных способов знакового выражения. С помощью чисел человек может не только описать окружающий мир, но и дать качественно-количественную его характеристику. Во всех известных этнокультурных традициях три означает совершенное число. Три – не только образ абсолютного совершенства, превосходства, но и основная константа мифо-поэтического макрокосма и социальной организации.

В отличие от динамической целостности, символизируемой числом три, число четыре является образом статической целостности, идеально устойчивой структуры. Отсюда – использование числа четыре в мифах о сотворении вселенной и ориентации в ней: четыре стороны света, четыре главных направления и тому подобное. Сумма указанных чисел дает магическое семь – число, характеризующее общую идею мироздания.

Продолжая мысль о числах, напомним, что один, как правило, означает такие понятия, как целостность, единство. Следовательно, можно с уверенностью сказать, что центральная вершина на гербе символизировала идею центра (axis mundi) своеобразной модели мира.

Следует добавить, что вертикальные описания горы в индоевропейских мифологических традициях весьма архаичны. В них сохраняются отголоски индоевропейского представления обо всей Вселенной в виде грандиозной горы. Наиболее ярко этот сюжет представлен в гимне Хварно (Яшт 19, 3амйад-яшт) в "Авесте".

Таким образом, снежные горы на гербе алан-осетин не следует упрощенно воспринимать как изображение Кавказских гор. Приведенные выше материалы позволяют утверждать, что Вахушти попытался в реалиях своего времени воспроизвести метафору мифологического происхождения. Причем возникла она значительно раньше и, возможно, в иных географических условиях.

Восприятие и символическое отображение освоенного пространства предполагало его обустройство, что, как правило, состояло в прокладывании путей, ритуальном обходе, в утверждении святынь и определении границ. Упорядоченная территория целостна и вместе с тем дифференцирована. Она имеет и периферию, места для живых и мертвых, культовые центры. Это – Земля, предназначенная не только для богов, но и для людей, их периметр безопасности. Для поддержания соответствующего порядка здесь нужны усилия, вплоть до во­оруженной защиты. Если все изложенное верно, а для сомнений как будто нет видимых причин, то проясняется столь же древняя функция леопарда/барса, основные сюжеты изображений которого позволяют говорить о широком распространении их в традиционной культуре индоиранских народов. Образы этого животного призваны были защищать освоенное пространство, будучи оберегами. Изображение с мотивом леопарда/барса имело символическую функцию окружения и охраны. Отсюда и неуязвимость легендарных воинов в барсовых шкурах, воспетых во многих культурах Евразии.

В этой связи необходимо отметить сюжеты, восходящие к восточноиранскому этническому массиву. Имеются в виду яркие свидетельства древности, в которых леопард / барс охраняет спокойствие и благополучие мира. В полевой сезон 1969–1970 годов казахский археолог Камиль Акишев в предгорьях Семиречья, на берегу реки Иссык, раскопал погребение сакского вождя. Богатейшее захоронение под курганом Иссык вошло в мировую науку под условным названием "Золотой человек".

Многочисленные золотые бляшки, изображающие одиночных животных, растительные мотивы и геометрические фигуры объединены в сложную, полную гармонии композицию. Еще более впечатляющее зрелище представляет собой декор на высоком остроконечном головном уборе. Обращает на себя внимание тот факт, что из всех бляшек на одежде воина 126 изображают хищников семейства кошачьих, тем самым подтверждая исключительное значение образа леопарда / барса в военной идеологии саков Семиречья в V–IV веках до н.э.

Из упомянутых 126-ти особый интерес вызывают бляшки с парными изображениями хищников, зубчаты­ми пластинками, имитирующие горный пейзаж. Все они составляют золотой декор головного убора. Стиль и характер фрагментов общей композиции, в частности, сюжет "барс на фоне гор", представляют собой близкую аналогию рисунку Вахушти.

Значительный хронологический и территориальный разрыв может вызвать определенные сомнения. Не является ли данное сопоставление условным, а параллель натянутой? Думается, опасения такого рода напрасны. Имеющиеся материалы подтверждают единую этнокультурную среду. Сопоставляемые же изображения представляют собой разные этапы развития одного сюжета во времени. В пользу данного вывода говорит и тот факт, что при реконструкции восточноиранских древностей широко привлекаются материалы осетиноведения. Вместе с тем, они "по истории своего возник­новения (например, история алан и т. п.) гораздо ближе не к скифскому (в частности, Причерноморскому), а к сакскому и сарматскому ареалам, так что многие реконструкции определенных представлений можно со значительной долей уверенности переносить и на саков, и на сарматов, причем с учетом большей традиционности их мифологии, сталкивающейся преимущественно с близкородственными мифологиями цивилизаций Средней Азии (Бактрия, Хорезм, Парфия) и поэтому менее деформированной, чем скифская".

Знакомство с восточноиранскими древностями Согдианы дает любопытные факты, подтверждающие эту мысль. Напомним, что модель мироздания предполагает наличие символического центра. Мировая гора имела своим эквивалентом мировое древо. Во многих мифопоэтических системах эти понятия являются взаимозаменяемыми вертикальными символами. В зависимости от географической среды обитания предпочтение отдавалось тому или иному образу.

Сохранилось древнее изображение согдийского леопарда/барса, стерегущего дерево с четырьмя ветвями. Иначе говоря, он охраняет покой мироздания и в этом смысле представляет собой еще одну иконографическую параллель рассматриваемому гербу. Другой подобный сюжет изображен на тыльной стороне серебряного зеркала, обнаруженного Д.Г. Шульцем в 1904 году при раскопках Келермесского могильника. Диск диаметром в 17 см поделен на восемь секторов, в каждом из которых – картинки мифологического содержания. Одна из них представляет собой довольно любопытную композицию. В узкой части сектора древний мастер изобразил барана с подогнутыми в традици­ях звериного стиля ногами. Выше дугообразной перегородкой он разделил плоскость сектора на две части и в верхней запечатлел мощного барса в движении, стерегущего дерево с пятью ветвями.

Мировое древо является в данном случае воплощением трехчастного вертикального мироздания. Корни символизируют низ, ствол – середину, а крона – верх. Особо отметим, что крона представлена пятью ветвями. Иными словами, средней ветвью подчеркнута высота, а боковыми – четырехчастная структура. Леопард/барс изображен в обоих случаях в движении. Он охраняет благоденствие мира. Образ же барана в таком случае лишь усиливает символику изображения.

В древних традициях индоиранцев баран был воплощением фарна. Это слово обозначало все то благое, источником чего древние мыслили небо-солнце: небесная благодать, благополучие, благопристойность. В осетинском языке сохранилось и активно бытует выражение бæсты фарн, что в переводе означает благоденствие страны, края, мира. Следовательно, запечатленная скифская композиция имеет не только глубокий идеологический смысл, но и реальные параллели в традиционной культуре осетин.

В частности, скупые сведения о магическом дереве, растущем в потустороннем мире, сохранились в нартовском эпосе. В сказании о путешествии нарта Сослана в Страну мертвых упоминается дерево Аза, листья которого обладали чудодейственным свойством воскрешать умерших и давать жизнь. Они были затребованы у Сослана в качестве свадебного выкупа за дочь Солнца Ацырухс, и он должен был посадить их в четырех (!) углах построенного им дворца.

Название волшебного дерева находится в прямом соответствии с основой aizma, обозначавшей какое-то растение. Таким образом, "в названии дерева Аза (Аза бæлас) нартовский эпос в трансформированном виде сохранил смутную память о священном дереве, игравшем важную роль в ритуальных обрядах индоиранцев, а само слово Аза восходит к др. – иран. aizma. Создатели нартовского эпоса, не представлявшие уже реального значения дерева, наделили его сверхъестественными свойствами и поместили в загробном мире".

Прямую параллель согдийскому и скифскому изображениям являет собой и другой сюжет. Имеется в виду сказание "Старый Урызмаг и Батраз", записанное в январе 1929 года в с. Дзау со слов Васо Санакоты:

"Вот в степи, посреди Мгона, стояло золотое дерево, и собрались вокруг него свиньи – корни того дерева подкапывают, хотят свалить его, чтобы даже корней не осталось.

Тут Урызмаг улыбнулся:

– Я и сам видел, как то дерево сваливали, но, видимо, ты не знаешь, что в последний раз со свиньями приключилось: на них такой барс набросился, что всех их до одного растерзал (буквально: "в головы и туловища превратил". – В.У)".

Этот отрывок интересен для нас тем, что в тексте упоминаются золотое или необычное дерево в местности Мгон (Мгъоныбыдыры астæу лæууыди сызгæрин бæлас) и охраняющий его барс (фæранк).

Приведенные свидетельства позволяют говорить о древних истоках сюжета "барс / мировая гора" и его инварианта "барс/мировое дерево". Более того, все они происходят из одной среды восточноиранского культурного мира. В нашем распоряжении оказались материалы, подтверждающие, что элементы и образы этнополитической символики алан-осетин исподволь накапливались в предшествующие эпохи. В этой связи вспоминаются слова известного историка культуры профессора Ю.М. Лотмана о том, что "символ никогда не принадлежит какому-либо одному синхронному срезу культуры – он всегда пронзает срез по вертикали, приходя из прошлого и уходя в будущее. Память символа всегда древнее, чем память его несимволического текстового окружения".

Подведем некоторые итоги нашего экскурса в культурное прошлое осетин. Знакомство с основными принципами геральдики и их сопоставление с рисунком Вахушти оказалось продуктивным. Уникальное изображение было выполнено в строгом соответствии с нормами средневекового геральдического письма. Это наблюдение относится к сюжету, основным элементам композиции и их цветовому решению, которые позволяют предполагать наличие реально существовавшего герба, послужившего источником для анализируемого рисунка.

Геральдические законы изображения хищных животных подтвердили предположение Г.Д. Тогошвили о том, что на гербе алан-осетин был запечатлен именно барс/леопард. Данный вывод позволяет поддержать мнение ученого о геральдическом характере основных героев поэмы Шота Руставели "Витязь в барсовой шкуре". Оно находится в полном соответствии с понятием этнического сознания и самовыражения, реализуемого в интра– и экстраобразах. Ведь этнический образ есть тот идеал, который мотивирует собственный или ожидаемый от других поведенческий канон.

Использование методов семиотического подхода дало возможность выявить внутренний текст рассматриваемой символической композиции. Иконография герба воспроизводит тему пространственного выражения. Овладение средой обитания и, шире – освоенным пространством, предполагает форму движения, которое является не только непременным условием овладения миром, но и способом защиты. В этом смысле перед нами раскрывается числовой символизм, выраженный в образе мировой горы, и целенаправленное движение охраняющего ее барса. В этнокультурных традициях многих народов символы являются элементом устойчивым, если не консервативным. Они осуществляют преемственную и интегрирующую связь во времени и пространстве. Выявленные и привлеченные иконографические, фольклорные и языковые материалы подтверждают это в полной мере.

Сюжет барса, стерегущего мировую гору/дерево, то есть, покой мироздания (бæсты фарн), достаточно хорошо представлен в культуре индоиранцев, начиная с эпохи скифо-саков и вплоть до алан-осетин. Разница между ними заключается лишь в аксиологическом подходе.

Как проявления этнического, религиозно-мифологического или потестарно-политического сознания наиболее ранние сюжеты не дифференцированы в полной мере. Рассматривая их, можно судить только об аспектах. Лишь для коллективных представлений эпохи средневековья появляется возможность говорить о гербе как символе этнополитического сознания. Герб алан-осетин отражал именно этап разделения этнического сознания от сознания политического, который обычно соответствует раннегосударственным образованиям и формированию в их рамках народностей. Но это уже тема специального исследования.