Саяногорцу, члену Союза писателей России, Заслуженному работнику культуры Хакасии, кавалеру Золотого почётного знака "Достояние Сибири", лауреату национальной Литературной премии имени Н.Г. Доможакова Владимиру Балашову в этом году исполнится 70 лет. К знаменательному юбилею Дом литераторов Хакасии совместно с Министерством культуры РХ выпускают его новый историко-философский роман "Возвращение Тэмучина", получивший высокий отзыв Института востоковедения Российской академии наук.
Хан, несущий миру братство
- Владимир Борисович, прежде вы писали лирические повести, увлекательную фантастику и вдруг взялись за исторические романы. Что подвигло вас на это?
- С первым романом - "Месть Егудэя" - всё просто: после смерти Виталия Балагурова, с которым мы начинали произведение, делом чести было его дописать. И так уж получилось, что повесть переросла в роман-эпопею. Но во время работы в голове "застряла" уйма исторических материалов, которые в произведение так и не вошли. Особенно заинтересовала личность Чингис-хана Тэмучина.
- А не пугает, что может получиться пусть не откровенная компиляция, но некий повтор?
- Как раз наоборот! Все, включая известного писателя Василия Яна, изображали Чингис-хана только кровавым, абсолютно бесчеловечным. Но ведь и тогда, как и в наше время, существовали дружба, верность, любовь.
- То есть в новом романе вы создали нового Чингис-хана?
- Я максимально опирался на первоисточники, которых, кстати, не так уж и мало. Только переписка и беседы с монахом-даосом Чан-Чунем убеждают, что Потрясатель Вселенной всю жизнь искал истину и смысл жизни, а написанная им книга законов "Великая Яса" отражала его стремление к справедливости.
- Сама не читала, но один из героев моих публикаций, геолог Сергей Баранов, пересказывал содержание романа нашего земляка Яна-Ячневецкого "Чингис-хан". Не страшно конкурировать с этой книгой?
- Ничуть. Автор взял за основу эпические произведения "Сокровенное сказание монголов" и "Алтан Тобчи". В этом ограниченность его романа, поскольку в сказаниях, как правило, девять десятых - вымысел и всего лишь одна десятая - отголоски исторических событий. Книге скоро исполнится век, появилось немало её переводов в Интернете. На основании свежих материалов я углубил жизнеописание известного читателям одной лишь жестокостью Потрясателя Вселенной. Понимаю, что тему я не закрыл, и со временем, не сомневаюсь, появятся новые художественные версии и переосмысления.
- Не слишком ли сложно построен роман "Возвращение Тэмучина": тут и мистический план, и исторический, и современность?
- Так ведь и предыдущий роман, "Месть Егудэя", некоторым читателям показался сложным, тем не менее было много восторженных откликов. И раз уж эти два романа связаны событиями и переходящими героями, я рискнул построить и новый в похожем ключе. Автора ведь отличает от других не только язык, но и своеобразная форма изложения. Согласитесь, хорошо, когда автор узнаваем?..
Приходит Муза каждый день
- Несомненно, узнаваемость говорит уже о подлинном литературном мастерстве. И тогда сразу вопрос: как становятся писателем?
- Когда Лескова спросили, где он берёт сюжеты и образы для своих произведений, тот ткнул пальцем в лоб: "Вот в этом чемодане". Но чтобы наполнить "чемодан", ему пришлось прожить очень непростую жизнь. Я же четверть века провёл в изыскательских экспедициях в Казахстане, на Дальнем Востоке, в Якутии, а, главное, в Хакасии и Туве. История тех мест, в которых я бывал, оставляла след в душе. То есть наполнялся "чемодан" - и теперь пишу в основном о том, что хорошо знаю.
- Это в полной мере относилось к вашим рассказам, повестям, но ведь давние исторические события невозможно прожить и увидеть самому…
- Да, писать исторические произведения - занятие очень трудоёмкое. Нужно отыскать в первоисточниках описания быта, одежды и оружия, общественного устройства - множество достоверных деталей. Необходимо также уяснить мотивацию давно происходивших событий. К счастью, человек с его духовными ценностями, такими как любовь и ненависть, долг и преданность Родине, остался практически неизменным.
- Тягу к литературному творчеству называют "сладкой каторгой". Лично для вас с чем ассоциируется творческий процесс?
- Полжизни я просто не могу представить, чтобы моя голова дённо и нощно не "варила" какое-нибудь произведение. Делаю что-нибудь по хозяйству или общаюсь с окружающими, а мысли в это время в некоем параллельном измерении складываются в сюжеты и образы. Потом сажусь за письменный стол, и возникает ощущение, что кто-то незримый надиктовывает мне страницу за страницей. Может, Муза?..
- Пишете сразу на чистовик?
- Если бы! В воспоминаниях Александра Грина вычитал, что однажды он остановился в гостинице и всю ночь не мог заснуть, потому что кто-то за стеной постоянно ходил из угла в угол по скрипучему полу. Наутро дежурная объяснила: "Да там писатель живёт!". "Оказывается, писать трудно!" - подытожил великий фантаст, который никогда не правил свои произведения. А я дописываю и правлю многократно - до тех самых пор, пока не начну новое произведение.
Постигая суть вершин
- Нет предела совершенству, или посещают более глубокие мысли?
- И то, и другое! Во-первых, обожаю наш богатейший русский язык - и хочется этому высокому критерию соответствовать, а, во-вторых, по мере работы над текстом начинает лучше просматриваться и выстраиваться второй план, потом третий…
- То есть начинаете прописывать произведение как бы в глубину?
- Да, это вроде бы совсем не обязательный процесс, раз произведение закончено, тем не менее крайне болезненно воспринимаю, когда приходит вдруг потрясающая мысль относительно уже готового произведения, а я её по какой-то причине не записал. Как будто что-то очень ценное потерял!
- Не боитесь испортить произведение в процессе многочисленных правок?
- Нет. Каждая правка отличается от предыдущих. Выстроив окончательный сюжет, начинаю прописывать отдельные эпизоды, пока произведение не принимает целостный вид. Правки начинаются уже потом: сначала проверяю логичность переходов от эпизода к эпизоду, потом от абзаца к абзацу, далее наступает период проверки временных соответствий и последовательности действий каждого героя. Потом перехожу к развитию его мышления и росту внутреннего "я". Уже можно и закончить, но для меня это только середина работы над текстом!
- Куда уж дальше-то?
- Некоторые эпизоды начинаю выверять на ритмику - создаю как бы встроенное стихотворение в прозе. А дальше просто "тупо" читаю весь текст, подыскивая более удачные слова и одновременно ломаю голову над знаками препинания, ведь от них нередко зависят и интонация, и расстановка акцентов, и даже некая внешняя красота текста…
- Что это такое, "красота" текста?
- То, что не утомляет глаз при чтении, не раздражает частыми повторами… Вообще стараюсь передать книгу в издательство в конечном виде: с готовой обложкой, иллюстрациями, другими элементами оформления. Иногда редактор сопротивляется, но в конечном итоге мои книги всегда получают сформировавшийся в моём видении дизайн, поэтому и вызывают одобрение читателей.
- И какие же условия необходимы, чтобы рождались очень глубокие мысли?
- Не нужно каких-то особенных условий. Веду, например, машину или собираю грибы в лесу, даже, когда парюсь в бане, - нужная мысль может родиться в любой момент! Поэтому записные книжки и авторучки либо карандаши лежат в портфелях и сумках, во всех куртках и рабочих комбинезонах. Иногда записываю на обрывке газеты, на квитанции или чеке… Главное, чтобы вечером обязательно перенести в компьютер.
- Некоторые писатели выдают на-гора по две-три книги в год. От чего зависит скорость в писательском деле?
- Быстро пишутся описания действительности. Они могут быть увлекательными, иногда даже оригинальными, но не толкают читателя на попытку изменить окружающий мир. Это как жвачку жуёшь: сначала вкусно, потом просто привычно двигаешь челюстями, а в конце обязательно выплёвываешь… К философскому же произведению, порой трудному в прочтении, возвращаешься потом не раз.
- В самом деле, пронизанная философией книга не для всех, а на любителя, вернее, умного читателя!
- Настоящую литературу во все века было сложно читать: надо включиться в авторскую идею, а потом осмысливать и переосмысливать её на протяжении всей книги. Но ведь писатель и читатель - разные люди, поэтому приходится с чем-то соглашаться, о чём-то спорить, а то и вообще делать отличные от автора выводы. То есть, по ходу чтения необходимо расширять своё мышление как минимум до авторского, а не слепо восхищаться его умом и талантом. Согласитесь, что это очень не просто?
Сгинет тот, кто сник душой
- Чтобы писать книги, кроме таланта требуются ещё и огромная внутренняя энергия, ясность ума и памяти, крепкое физическое здоровье, наконец. Вам вполне всего этого хватает?
- Честно признаюсь, с этим вообще никаких проблем не возникает, даже бремени своих лет не ощущаю. По-видимому, на меня у Бога особые, далеко идущие планы…
- В своё время, насколько мне известно, вам предлагали и высшую партшколу, и аспирантуру в техническом вузе, а потом достаточно высокие должности. Не сожалеете, что отказывались, ведь сейчас могли бы вести более обеспеченную жизнь…
- Кто-то из великих сказал, что творческий человек должен быть чуточку голодным - в этом и заключается его главный стимул для работы. Достаток и искушает, и постоянно отвлекает.
- Вы ощущаете себя вполне счастливым человеком?
- Да, я вполне доволен своей жизнью. Она именно так сложилась потому, видимо, что в детстве и юности я читал "правильные" книги. А сейчас продляю книжную цепочку для нового поколения. Ведь в литературных произведениях читателя интересует не только захватывающее описание чужой жизни, но и чужой опыт в поиске истины. А истина - как мираж - неизменна на протяжении тысячелетий и всё так же недоступна…
- Провокационный вопрос: если за два десятка романов вам заплатили приличные деньги, куда бы вы их потратили?
- Если бы вдруг неожиданно "свалились" серьёзные деньги, то перво-наперво издал бы книгу замечательных стихов моего трагически погибшего друга Юры Кабачкова. Потом издал бы альбом интереснейших работ саяногорских фотохудожников. Открыл бы в Саяногорске музей, посвящённый известнейшему в Сибири литературному объединению "Стрежень"…