Затем нас постиг еще более ощутимый удар. Тетка Шура, самая старшая, вожак нашей стаи и главная фигура во всем овраге. Горюшка ей пришлось хлебнуть, когда еще совсем молоденькой была. Замуж рано вышла, только пожить с мужем не пришлось - погиб на фронте, а вслед за ним похоронила и ребеночка. После войны вышла замуж второй раз. Дядя Миша у нее парень был городской, из Нижнего Новгорода. Любил по курортам ездить, культуру всякую, но жить приехал к нам, в Красные Баки. Овраг для него стал второй родиной, но про свое благородное городское происхождение никогда не забывал и, будучи выпимши, регулярно напоминал об этом своей жене: "Ты, Шурка, деревенщина неотесанная, а я человек культурный, я городской!" Дядя Миша трезвый и пьяный - два разных человека. У него у трезвого слова не выпросишь, работящий без устали. Выпимши - от веселого до буйного. Когда чуть навеселе, интересно с ним, какие-нибудь выкрутасы да затеет, коронный номер - с Нюркой "польку-бабочку" отплясывать. От этой парочки со смеху все просто падали. Но следующая стадия - буйный, тут уж от дяди Миши лучше подальше. От него, когда он пьяный, боевая Шурка с дочерью под крыльцо прятались. Бывало, зайдет зимой в избу с мороза: "Ах, вы тут в тепле сидите, а я там мерзну?!" - и давай двери распахивать. Сам на печь залезет, греется, а дверь закрывать чтоб не смели! А то вспомнит про свою жизнь городскую, накатывает обида за свою "долю" деревенскую, встанет перед зеркалом: "Это я-то? Да в такой "руе" хожу?!" - и давай на себе одежду рвать да в печку выкидывать. А утром мрачнее тучи, одежду свою по всей избе ищет: "Где моя одёжа?" А уж утром тетя Шура смелая - трезвый-то муж смирный, она его "отхаживает": "Вот тебе печка! Вот тебе одёжа!" - лупит его тем, что под руку попадется.
Но тетя Шура про мужа всегда со смехом вспоминала: "Вот один раз приходит от врача огорченный, с лекарством, и говорит: "Шур, слушай-ко, доктор мне такое хорошее лекарство прописал, знаешь, какое замечательное, но дорогое, зараза, десять рублей! Давай с тобой его напополам: ты дай мне пять рублей и вместе пить будем…" Тетя Шура смеется: "Не-ет, мне не надо никакого лекарства". Еще больше огорчился дядя Миша, а тут дружок его приходит. Тот и к нему с тем же предложением: "Давай напополам! Очень лекарство хорошее, не пожалеешь!" А дружок и говорит: "Давай! Только ты мне сейчас дай взаймы пять рублей, а я тебе завтра десять верну и лекарство заберу". Обрадовался тут дядя Миша, дает ему пять рублей и ждет, когда ему десять принесут. Но так и не дождался. "Так он тогда чуть с горя не умер", - смеется тетя Шура.
В разговорах с тетей Шурой всегда услышишь что-то поучительное, у нее на любой случай своя байка есть. Если кто из-за плохого настроения с людьми грубо разговаривает, она может и жизненным опытом поделиться:
- Вот послушай-ко. Работала я в магазине. Как-то утром открываем магазин, моя напарница на меня не смотрит, что не спросишь, огрызается. А потом и говорит: "Ты, Шурочка, не обращай на меня внимание, я та-а-к сегодня с мужем поссорилась, вот расстроена теперь..." А я ей и говорю: "А меня муж вчера из дома выгнал! В сенях всю ночь просидела! Так я же с тобой вон как хорошо разговариваю!"
Бывало, что не могла понять, шутит тетка или серьезно говорит. Вот позовет к себе: "Вот послушай-ко, что я тебе скажу. Знаешь, какую я тебе сейчас полезную вещь дам!" И читает мне лекцию о пользе тыквы. А я смотрю и жду, расхохочется или нет. Потом заводит в свои сенцы, а там тыквы чуть ли не под потолок. Теперь понятно, куда она клонит, ведь ее теперь куда-то сбагривать надо!
Тетка Шура у нас тоже личность творческая, и у нее было свое увлечение - коврики плела. В доме у нее всегда чистота, еще не на каждый стул сесть даст, они у нее, как в музее, под белыми чехлами, а на чехлах цветные коврики. Коврики и на кроватях, и на стенках, да все с разными орнаментами. Про ее искусство даже в газете написали: "Постепенно мастерство ее совершенствовалось, а работы становились сложнее и оригинальнее..."
А однажды тетка Шура сама написала заметку в газету. У них с дочерью был такой случай. Пошли они в лес за брусникой, а собирать ее еще не разрешалось - ягода не поспела (тогда следили за этим). И вот собирают они ее на поляне, вдруг, откуда ни возьмись, из леса лесник выходит, прямо как с картинки, высокий, с белой бородой и с ружьем. Девки поиспугались, а он не ругался, не угрожал, а так ласково с ними разговаривает: "Ну, зачем вы неспелую ягоду берете? Идите домой и приходите через неделю, и увидите, какая поляна будет красивая, как красный сарафан!" Послушались они тогда лесника, пошли домой, а через неделю вернулись и поляну не узнали - такая красота перед ними лежала! И вправду "Красный сарафан!" - заметка так и называлась. И описан этот случай был очень красиво, Нина мне это прямо как сказку рассказывала.
Еще "любовь" у тетки была - козы. "Козы - чистоплотное животное, не то что мы с вами, - говорила она. - Я после нее ем, а она после меня нет! Вот откушу кусочек хлеба, дам козе – ни за что ведь не возьмет!" Летом все шли тете Шуре помогать с сенокосом. Две козочки не стадо, накосить и убрать - это было шутя, помощников собиралось много. И сын с женой, тетя Соня с Сергей Иванычем, мама моя да я. Собирались, конечно, и чтобы помочь, но и чтобы всем вместе побыть - этот сенокос как-то соединял нас всех. Пока мы работали, дочь или невестка праздничный обед готовили, и потом посиделки до вечера. На сенокосе я, правда, больше фотографировала да на камеру снимала. Нравилось мне, когда сестры сядут отдохнуть под заборчиком да запоют... Люди удивляются: "Не пьяные, а поют..." А я слушала, смотрела на красоту нашу, и казалось, что песня их и над лугом, и над рекой, и дальше, дальше плывет, все покрывает душой своей...
Лежачей я тетю Шуру не видела. Все лето она была на ногах, пасла сама своих коз на лугах, никого ни о чем не просила. А в сентябре почему-то слегла. Может, каждому на земле свой срок? Помню, как она говорила мне: "Знаешь, как уже неинтересно жить?" Странно было слышать эти слова от сильной, энергичной тети Шуры, в ней жизнь всегда "кипела". Даже на смертном одре тетя Шура была верна себе и все держала под контролем, и детям своим как будто экзамен устроила: "Вот я сейчас на вас посмотрю... как вы за мной ухаживать будете…" Строго она детей своих воспитывала и меня учила: "Детей надо воспитывать в строгости!" И не подкачали ее дети в последние дни: все трое старались, кто как мог. И вынесла она свою последнюю оценку, тихо проговорив: "Я своими детьми очень довольна…"
Сонька бегала каждый день. Как раз в это время ей предстояла операция на глаз. Все анализы сданы, ехать надо - а тут Шурка слегла. Как ни плохо Шурке, а все спрашивает: "Дак что-о? Соньке глаз-от вытаскали?"
Уже тянуть Соньке с операцией никак - ехать сегодня надо. А Шурка с утра заладила: "Что Сонька-та не идет?" И бежит уже Сонька еще хоть раз посмотреть, как будто толкал кто-то - иди! Села около сестры. Ничего больше не сказал Шурка, глазами обвела весь белый свет напоследок. Дочь было "зарявкала", но оборвала ее тетка: "Замолчи! Не мешай ей…"
Но еще тяжелее для Соньки была смерть ее подружки Нюрки. Никак не думала она, что младшую сестру переживет.
Когда умирают старенькие старушки, которые долго болели, все уже готовы к этому и всем все понятно. Но когда в одну минуту ветер вырывает с корнями мощное дерево, которое, по всем признакам, должно стоять годы и годы, тут люди теряются. Не может быть! И уже летний сезон на носу, и билеты взяты, и планы на лето выстроены, и ждет уже Сонька, ждет… Каждый год весной Сонька ждала сестру домой, и для нее начиналась как бы другая жизнь. В овраге она нужна, здесь они с Нюркой вместе. Никогда Сонька никому ни на что не жаловалась, только младшая сестра знала, что на душе у нее.
Тетка Соня в нашей родне самая отзывчивая. Это сейчас у нее ноги не ходят - не дают всем помогать, а раньше хоть в космос полетит, если кому из нас помощь нужна. Так было и с Нюркой в молодые годы, когда тяжело заболела, что все думали - умирает. Бросила Сонька и свою семью, и работу и выхаживала сестру, пока та не поднялась. А поначалу-то дело было настолько плохо, что Сонька уже приняла решение: "Детей Нюркиных никому не отдам, себе заберу". Но, видно, рано тогда было Нюрке уходить.
Когда Шуркину дочь хватил удар и ее парализовало, опять наша тетя Соня рядом. В больнице каждый день, из ложечки начинала ее выпаивать. Поднялась и Нинка.
Сильной болью ударило Соньку, что чуть-чуть не доехала Нюрка до Красных Баков. "Я бы ее выходила, была бы она здесь, я бы выходила ее", - все время твердила Сонька, и до сих пор не может смириться с этой "ошибкой". Самая больная и немощная из всей родни, она одна-единственная, как стойкий солдат, провожала Нюрку, с которой всю жизнь была и в горе, и в радости.
Наш "стойкий оловянный солдатик"… Каково это - всех пережить? Не дай Бог, нам это узнать…
2012 г.