Гуляют широкие пиры-беседушки за хмельным вином, доброй брагой ставленой. Что ни день на Святках, то свои поверья, что ни час, то новый сказ о делах давно минувших, корнями проросших в глубину народной души. Гуляет - "святошничает" любящая веселье мордва. Из седой старины дедами, прадедами заповедано радоваться и веселиться эрзянской душе по веками установленному обычаю. В январские дни словно воскресают, будто сбрасывают с плеч своих годовой саван забвения традиции стародавней старины.
…Глядя на алое сияние яркого январского заката, бывает трудно поверить, что это великолепное и, казалось бы, совершенно непоколебимое умиротворение может быть нарушено неожиданным капризом буйной зимней стихии. Еще несколько минут назад бескрайние, покрытые в бархатную синеву поля и одетые в дивные одеяния деревья на фоне темнеющей небесной лазури казались чудными, прекрасными и радующими глаз, как вдруг край неба начинает быстро чернеть. Вот по снежному ковру заструилась поземка, которая постепенно сменяется сильным ветром – верным признаком разбушевавшейся стихии: над горизонтом встает плотная стена надвигающейся метелицы-куревы. Первые чуть слышные завывания ветра нарушают повисшую в воздухе тишину, порывы усиливаются, и вот уже хоровод крупных хлопьев снега окутывает весь видимый мир, превращая его в непроглядную движущуюся массу. Вокруг один только хаос белых вихрей, в котором, подобно плачу, звучит завывание ветра да дикий до ужаса свист. "Метелица-курева закурила, замела, запылила, завалила все дороги, все пути – не проехать, не пройти!" - отмечает сельчанин.
В эрзянских селах водится издавна: как только наступит Рождественский сочельник, с самого раннего утра все сельчане начинают суетиться, готовить к праздничному столу яства с доброй брагою, хмельные напитки, не забывают и в избе прибраться, после чего и сами идут в баню. А когда солнце садится за горизонт и наступает вечер, в одну из изб - "Рождественский дом" - начинает собираться честной народ, чтобы дань отдать забавам и развлечениям. Идут молодые парни с девушками, приходят новобрачные пары, шагают и умудренные сединой старики. Молва гласит, что чем больше людей соберется в доме, тем действеннее становятся сказанные благопожелания, а хозяевам дома весь год будет сопутствовать удача.
Сначала будто чинно да ладно идет: песни поют с благопожеланиями о хорошем урожае, увеличении семьи и приплода скоту, угощаются все за широким и богатым столом. Во время ужина принято загадывать головоломки и всякие шарады.
Но как только в избу нагрянет балалаечник или скрипач, поднимется крик, шум, пойдут такие замысловатые танцы, что устоять нельзя. Ноги сами в пляс пускаются. Вся изба ходуном ходит. Заведут такие широкие игры-хороводы, что и рассказать нельзя. Какие только представления не затеет молодежь!
Вот народ весь с хохотом и смехом расступился, кто на лавку сел, кто на полати поднялся, кто на печной лежанке устроился, уступая середину избы смуглолицему, похожему на цыгана парню, одетому в зипун. Значит, "гнать поросят" будут. Для правдоподобности, чтобы быть ему потолще, внутрь зипуна засунули солому да опоясали снаружи кушаком. Хрюкая, тяжело вздыхая, лежит он на полу – представляет опоросившуюся свинью, от чего вся изба еще пуще заливается хохотом: смеется до упада молодежь, проливает слезы буйного веселья старый люд. Тут по избе начала бегать ребятня, которая представляла поросят. Все стали их созывать спрятаться под лежанки, кухонные лавки. Но вот скрипнула дверь и вошел "пастух" - парнишка лет семнадцати. Чтобы казаться старше, он нацепил из мочала бороду и измазал сажей брови. В руках его была палка, свитое полотенце было вместо кнута.
– Ищи, давай, Антоха, порося! – крикнул пастуху сидящий в красном углу.
– Давай, Антофка – не подведи, - поддержал парня шепелявый с кухонной лавки.
– Всех найди поросят, чтоб ни одного не оставил!
– Найдешь их, а?
– А чего их… искать… Вот они где, – сказал пастух и начал ширять палкой под столом, лавками, а выбегающих оттуда бить "кнутом". Шум, крик, стук, свист и завывание грянули на всю избу. С воплями от болезненных ударов и хлопков "пастуха" ребятня бежала в сторону двери. С визгом и неимоверной быстротой "поросята" выхватывали свою одежку и выбегали на улицу, где тут же поднялась драка и ругань.
На время изба затихала, улеглось волнение, смолкли толки-возгласы. Пришло время девушкам песни петь и танцевать. Одна из молодиц подошла к нашему пастуху Антону и запела:
"Поднялась бы, моя матушка, я на высоку гору,
Увидала б я оттуда, моя матушка, любимого,
Увидала б я оттуда, моя матушка, хорошего.
Как величают, моя матушка, любимого?
Как величают, моя матушка, хорошего?
Алексеем, моя матушка, зовут любимого,
Алексеем, моя матушка, зовут хорошего.
В сахарны уста мои целует Алексей,
Обнимает стройный стан мой Алексей,
Ласковы слова мне в уши шепчет Алексей,
Позументы, бусы преподносит Алексей".
Не понравилась Антону эта песня. В устах той, которая обещала выйти за него замуж, она прозвучала не так красиво, как у других, не доставила радости… Но вот запели иную песню, потом еще. Одна краше другой, веселее, задорнее. Каждая душу тешит, веселит, просит выйти на середину и размять застоявшиеся ноги. Тут и старики не утерпели и пошли плясать-соперничать с молодежью. "И стар, да петух, а молод, да протух", - воскликнул один и начал выделывать ногами замысловатые "кренделя". Жарко стало в избе, душно. Пот ручьем. Не вытерпел Антон и вышел на улицу.
Метелица-курева стихла. Ее заунывная, вгоняющая в ужасную тоску песня замолкла, оставив в воздухе только ватную тишину и быстро редеющую массу словно уставших от бешеного хоровода снежинок. О том, что над селом пронеслась неукротимая метель, теперь напоминают лишь низкие сугробы причудливых форм и отяжелевшие от снега деревья. Вьюга ушла, оставив природу и дома наедине с молчаливым заснеженным простором. Тишь и оцепенение охватило все село. Но морозец так и гонит в теплое нутро избы. Решил молодец вернуться, дверь открыл, да так и застыл: в ту самую минуту один из парней при всем народе целовал его невесту! Проклятый поцелуй оглушил его совершенно. Почудился он громче набата, которым обычно оповещают народ о бедствии. "Алексеем, моя матушка, зовут хорошего. В сахарны уста мои целует Алексей, обнимает стройный стан мой Алексей", - звучало в голове у парня.
– Алексеем, говоришь, зовут любимого?.. И давно он ласковы слова тебе в уши шепчет? Много позументов с бусами тебе надарил? – в гневе спросил Антон.
– Мне хватает. Ты же мне их перестал дарить, а я должна быть самой красивой во всей волости, - не совестясь ответила девушка.
– Так это из-за его денег?
– Думай, как хочешь, - услышал в ответ. – Какой прок от тебя, если ты скатился в нищету. В бедности жить да копейки считать? Не ровня ты теперь мне!
– Вот какая ты на самом деле! Как же я раньше тебя не распознал? Не увидел твою гнилую душу? Милуйся теперь со своим хорошим Алексеем! Пошли вы оба к черту!
В былые времена семья Антона слыла в округе одной из самых богатых. Полна мошна была. Всего имелось вдосталь: животины полон двор, пеньков на пасеке в лесу было не счесть, амбары с сундуками ломились… Да видать, зависть людская сглазила. Не зря с седой старины до нас дошла пословица: "Завистливый сохнет по чужому счастью". Все прахом пошло со смертью главы семейства. Обеспеченность и благополучие "ушли" вслед за хозяином: почти вся скотинка пала от какой-то болезни, ульи ушли с дымом по ветру, старшего брата в рекруты забрали. Жизнь катилась как колесо с высокой кручи. Но беда не ходит одна. В Великий пост слегла и мать. Лето целое хворь донимала ее, а теперь почти ползимы она с печи не слезает. Все заботы и труды по дому и хозяйству легли на Антона и младшую тринадцатилетнюю сестру.
Сам не свой брел Антон по селу. В голове роились мысли, внутри кипела злость. Непонятно, как дошел он до своей избы. Прислонившись к воротному столбу, стал думать о случившемся. Тут непонятно откуда появился старичок в старом овчинном тулупе и больших дырявых валенках. За плечами котомка, в руках посох. Сели они на лавку, завязался разговор. Незаметно для себя молодой человек поделился со старцем своими бедами.
– Не унывай от страданий, которые ты терпишь, ими жизнь не кончается. Они всегда сменяются подлинной радостью, которую не измерить земным мерилом, - выслушав Антона, ответил старик. - Наша жажда жизни и радостей, жизни без скорбей, бед, огорчений, нескончаемого веселья – знак того, что мы живем для радостей более ценных, нежели в этом тленном мире. Потому и дана человеку его дивная душа с ее преданностью, вечной любовью ко всему вечному, святому!
– В этой жизни богатство - все! Без него человек никому не нужен! – упорствовал Антон.
– Разве богатство важнее человечности? – ответил старичок. - Любовь к деньгам – это сумасшествие. Сначала человек становится бережливым. Ищет для себя поводы, причины сэкономить, сберечь лишний целковый. Потом начинает жаловаться на бедность, недостаток. В его голове начинает крутиться лишь одна мысль: "Если этих денег едва хватает, когда не мучают болезни, в семье нет бед и невзгод, что же будет, если нас посетят горести, напасти и недуги?". Прельщенный этими мыслями, он начинает запасать впрок копейку "на черный день". Однако беда не в том, что человек откладывает впрок, а в том, что ему их будет все мало. И чем больше у него богатства, тем сильнее растет к нему страсть. И вот, некогда добрый, милый человек становится жадным и злым, способным думать только о прибыли. Жадность толкает его ко лжи, клятвопреступлениям, воровству, нарушениям верности. В его сердце поселяется гнев. Человек теряет свой облик и достоинство.
– В чем же тогда радость? – в раздумье спросил Антон.
– Человека низкого, черного сердцем, черствого душой людская радость не тешит, не услаждает. Он если и радуется, то один, не думая о других. Он сыт, спокоен, доволен, а другие? Что ему другие? А вот людей добрых, с чистым сердцем и светлой душой веселит общая радость – они веселятся, когда знают, что весело всем. Велик тот человек, в чьей душе и сердце не только отражается радость окружающих людей, но и их боль, кто способен сострадать. И как ничтожен человек, если ему ни до кого нет дела, а только до себя.
– Зачем же тогда все это? Для чего? Не блажь ли это?
– Праздники даны нам не для того, чтобы послаще угостить гостей. Для праздника обед, конечно, нужен получше повседневного, но ни в коем случае не надо забывать о человечности. Важно провести торжество с теми, кто тебя любит, ценит и дорожит, не глядя на богатство, высокое положение среди людей или, наоборот, бедность. Если в праздник не будет рядом любящих людей, ты погубишь свое Рождество и самого себя навеки… Ну, а теперь прощевай. Мне пора.
Ушел старичок. Ежась от холода, вошел Антон в избу. Звучащие в голове слова неизвестного старичка и тусклый свет лучины не сразу открыли убранство передней. Когда глаза попривыкли и мысли чуть улеглись, парень увидел спящую на передней лавке младшую сестру и сидящую рядом с ней мать, которая впервые за долгое время почувствовала себя лучше. Своими высохшими пальцами она гладила дочь и ласково улыбалась, предвещая счастливый год.