Немногие оставшиеся дома доживают свой век, но благодаря нескольким местным жителям и дачникам, облюбовавшим эти места, здесь ещё теплится жизнь.А ведь для сотен людей это было и остаётся благословенным местом на земле. В преддверии великого праздника я хотела бы как-то оживить память о родном посёлке, которого формально уже нет, но вклад людей, живших там, в общее дело Победы не подлежит забвению.
Моя жизнь тоже связана с Ольдоем, здесь жили мои дедушки и бабушки, здесь росли и ходили в школу мои родители, здесь я проводила свои школьные каникулы и до сих пор навещаю эти места, ухаживая за родными могилами. Проходя по поселковому кладбищу, на фотографиях вижу знакомые и дорогие мне лица. Этим сельчанам, наверное, повезло больше, чем тем, кого в престарелом возрасте забрали к себе дети и увезли, можно сказать, умирать в чужие для них края. Каждый год в канун Дня Победы, когда по радио и с экранов телевизоров особенно часто звучат рассказы и воспоминания о войне, я тоже вспоминаю всё то, что в детстве слышала о войне от своей бабушки Старцевой Ольги Артёмовны, пережившей войну в Ольдое.
Несмотря на то, что этот посёлок находился в тысячах километров от фронтовых дорог, война коснулась и его. Об этом напоминает памятник с именами сельчан, погибших в Великой отечественной войне. Многие из фамилий мне знакомы с детства. Это мужья тех женщин, вдов, с которыми дружила бабушка и я видела их в нашем доме. Я не помню их имён, но по-деревенски их звали Овчинничиха, Шаталиха, Сербиха, в Тахтамыгде в моё детство жила Любовь Исакова, имя её мужа также увековечено на памятнике. Особое место в моей памяти занимает бабушка Малясиха, Малясова, кажется, её звали Меланья. В 37-ом году был репрессирован и исчез в лагерях её муж. С войны не вернулся её сын, пропал без вести. Я ещё буду вести эти архивные раскопки, но пока, опираюсь на свои воспоминания и надеюсь, что не одна я помню Малясиху. Она жила в домике над рекой, чуть ниже места, где до наводнения 37-го года была общественная баня. Родных у неё не было. Ей помогали многие женщины посёлка, особенно, когда ей начали отказывать ноги, наступала слепота. Я помню её с малолетства. Мы приходили с бабушкой, как и многие другие женщины, приносили еду, помогали на огороде. И я точно знаю, что только в 50-ых годах она дала моей бабушке рубашки сына, чтобы та перешила ей из них женские кофты. А до тех пор всё ждала, потому что никаких сведений о муже или сыне не было.
На памятнике есть фамилия Кривоносенко Д.М., Дмитрий Матвеевич. Это родной брат жены маминого брата Коваленко Федора Максимовича, ныне Коваленко Анны Матвеевны. Прожив трудную жизнь, воспитав шестерых детей, в возрасте 92-х лет она сохранила светлую голову и память о военном времени и на своих ногах ныне здравствует, проживая с дочерью в Благовещенске. В конце этой статьи я ещё вернусь к её воспоминаниям. В военные годы с другими ольдойскими девушками они вместе учились в сковородинском педучилище, называю по девичьим фамилиям: моя мама Коваленко Ксения Максимовна, Сербо Ольга, Кривоносенко Анна, Зензина Шура, Плотникова Лида, Вера Лукинова, по мужу Межецкая. Жили в Сковородино на съёмных квартирах, проще говоря, располагали спальным местом у чужих людей, даже не углом. Пассажирские поезда ходили редко, денег на билет не было и чаще всего добирались грузовыми поездами. Любой перевозимый на товарниках груз в военное время и первые послевоенные годы имел стратегическое значение, поезда охранялись, не всегда останавливались на станции, проходили мимо и спрыгивать с площадки грузового вагона надо было на ходу. Так однажды, возвращаясь из Сковородино домой, неудачно спрыгнула с поезда моя мама. Она пропахала по насыпи лицом, чудом осталась жива, но рассказывала, что много дней после этого падения ничего не видела от заплывших век. До конца её жизни на лице под кожей остались маленькие тёмные пятна навсегда въевшейся земли.
Я хочу затронуть ещё одну страницу военной истории посёлка. Мимо пролегала железнодорожная магистраль, день и ночь шли поезда. В военное время всё было для фронта и с дальневосточных полей шли насыпные вагоны с зерном. Иногда между рельсов можно было набрать по зернышку горсть-другую зерна, если их не забрызгало мазутом и если этого никто не видел, потому, что был строжайший запрет на такой род занятий, он подходил под статью уголовного кодекса "о колосках". На подъёмах составы с паровозной тягой замедляли ход и был такой опасный промысел: на ходу поезда заскакивали на тормозную площадку, буравчиком продырявливали деревянную стенку, а иногда там уже была дырочка, заткнутая палкой, и насыпали мешочек зерна, затем старались незаметно спрыгнуть, когда поезд шёл по кривой, чтобы не заметил охранник с последней тормозной площадки. Надо сказать, что в войну и до конца 50-ых годов в хвосте поезда всегда ехал охранник в длинном тулупе с винтовкой, я это помню. Один из таких случаев вплотную коснулся моих родственников. Муж маминой сестры Раисы Максимовны по фамилии Раков таким образом был пойман, так сказать, на месте преступления и осуждён по законам военного времени. Скорее всего это было в конце войны, вернулся он в начале 50-х годов, когда у тёти Раи уже была другая семья и были дети, и вскоре уехал навсегда. А зерно, по-видимому, было валютой того времени. У моей бабушки Ольги была стальная ступа, привезённая из западных районов при переселении на Дальний Восток ещё в конце 19-го века, сейчас она хранится у меня. Так вот, со слов моей бабушки, в войну эта ступа "ходила" по посёлку и в ней толкли зерно. Смешав с лебедой или с картошкой делали лепёшки. Я без ложного стыда привожу этот пример, потому, что вклад ольдойцев в общее дело Победы, когда всё отдавалось фронту, несравненно выше тех моментов, которые в тяжелейшее время войны помогли выживать и растить детей.
И ещё один эпизод военного времени я хотела бы осветить. В войну на насосной, подававшей с реки воду в водонапорную башню на железнодорожной станции, работал родственник моего дяди по материнской линии, того самого второго мужа, Благинина Василия Андреевича. Звали этого родственника Лазарь Молчанов, а на заправке водой паровозов работала его жена Вера, он всю жизнь звал её Верунчик. Вряд ли кто их вспомнит уже, они уехали в 50-ых годах из Ольдоя. Зимой, каким-то образом, в его дежурство перехватило морозом то ли трубы, то ли насосы. Конечно, всё отогрели, возобновили подачу воды, но по законам военного времени такое происшествие приравнивалось к саботажу и каралось лагерным сроком. В труднейшее на фронтах время маршал Рокоссовский, как известно, своим авторитетом дал возможность многим заключённым, сидевшим в лагерях, проявить героизм при защите Отечества и вернуться с войны не зеком, а героем, а в случае гибели, дать возможность родственникам гордиться ими, как и многим матерям и жёнам погибших. И Лазарь в числе таких попал в штрафной батальон, которые принимали участие в самых кровопролитных боях, был ранен осколком, выжил и вернулся домой с орденом Красной Звезды. Следы этого ранения он показывал Анатолию Васильевичу Благинину, жившему в Тахтамыгде до конца 70-ых годов.
В Ольдое до войны было управление приисками, разбросанными по тайге, школа и интернат для детей с приисков, клуб, библиотека, детский дом, детский сад, больница, пекарня, почта, своё подсобное хозяйство, почему-то называвшееся "пригородное", железнодорожная станция, от которой посёлок отделяла река. Переправлялись на пароме из двух лодок, но позже, уже в моё детство, это была одна лодка. На пригородном хозяйстве работал в войну пастухом и конюхом мой дед по материнской линии, там же они и жили всей семьёй.
Мамина мать Коваленко Ульяна Фёдоровна работала на приисках на золотодобыче. Папина мать работала в пекарне, кроме этого, шила одежду для детского дома. У бабушки была швейная машинка "Зингер", которая теперь хранится у меня, она сама обшивала своих детей. Тем, у кого были машинки, по разнарядке приносили отрезы ткани и они должны были шить для детского дома. Дедушка, Старцев Назар Никитич, нёс службу на охране военного объекта на Амуре, под Хабаровском и бабушка одна вела домашнее хозяйство, заготавливала сено для коровы, работала на огороде. Единственным помощником был сын Володя, которому в начале войны было 11 лет. Он был нянькой моей тётушки, его младшей сестры. Помню, бабушка сказала, что в войну возила сено домой на корове, и я запомнила её слова, что если запрягать корову, то она потом не даст молока.