Но вдруг, оставив поднадоевшую игру, ветер спускался с небес и начинал теребить полы моего и бабушкиного пальто, пронизывая насквозь. Я держался за теплую бабушкину руку, крепко сжимая ее и боясь, что ветер готов и со мной поиграть как с облаками. Этого дня мы с братом ждали всю прошедшую неделю. И хотя баба Люба не очень хотела нас брать с собой, но мы напросились. В прошлом году на Светлую Пасху она первый раз разрешила нам пойти вместе с ней на старое кладбище, по дороге напутствуя нас вести себя тихо и не шуметь, чтобы не нарушить покой умерших. Мы боялись и одновременно не понимали, как же мы можем нарушить навсегда поселившуюся здесь тишину. Ведь здесь и без того всегда покойно. Мы с младшим братом уже знали, что после того, как бабушка молча постоит возле осевших старых могилок с выцветшими и уже слегка покосившимися крестами, прошепчет едва уловимые для нас слова молитвы, она бережно достанет из сумки и попросит нас с братом разложить крашенные в луковой шелухе яйца и пирожки. - Успеть бы нам до дождя, детки, что-то сегодня холодно, - слова бабушки обрадовали, значит, не засидится она на скамейке возле семейных могил, а поторопится домой. Мы уже знали, что дома на большом кухонном столе разложены знатные бабушкины пироги, напеченные еще с вечера. Она поставит дымящийся отливающий золотом медный самовар, одну из немногих семейных реликвий, и начнется чаепитие с долгими задушевными разговорами. - Кто это возле наших могилок сидит? Не признаю, - я словно что-то почувствовал, когда рука бабушки, которую я так крепко сжимал, слегка задрожала. И ее волнение передалось нам с братом. Пожилой мужчина, нервно теребя коричневую кепку в руках, начал пристально разглядывать нас, когда мы подошли к отчим могилам. Украдкой кидая в его сторону внимательный взгляд, присматривалась к незнакомцу и баба Люба. Заговорить с ним бабушка решила первая. - Вы уж извините, не признаю я вас, может, хотите отыскать могилы своих родных, так я вам подскажу. - Спасибо… только я их уже нашел, - неторопливо, будто вытягивая из себя слова, произнес незнакомец и показал на захоронение, где покоились давно почившие родители бабы Любы. Ее вопросительный взгляд и затянувшееся молчание смутили мужчину. Он только и произнес: "Вы их знали?". Передав мне свою сумку, бабушка подошла к скамейке и присела на краешек. Она смотрела на незнакомца, словно хотела что-то открыть в нем для себя, ее голос дрожал, когда она произнесла: "Неужто это ты, Сашка?". Наверное, ответ она уже знала, потому что сразу заплакала, приложив к глазам концы слегка выцветшего льняного платка. Мы с братом, наблюдая за бабушкой и незнакомцем, никак не могли понять, что между ними может быть общего. Уже сейчас, вспоминая трогательную сцену из далекого детства, невозможно, наверное, оценить глубину тех чувств, что охватили двух людей. Радость, волнение, граничащее с неверием и непониманием того, что встреча двух людей, не видевших друг друга с 42-года, все-таки смогла произойти. Баба Люба и дядя Саша, так мы с братом стали звать незнакомца после первой встречи, всю дорогу от кладбища шли почти молча. "Все разговоры будут дома", - сказала баба Люба. … Как и положено, бабушка быстро собрала на стол, все, что приготовила к праздничному дню. На печи-голанке в чугунном горшке подходила картошка, томились наваристые щи, их вкус я помню до сих пор, пироги, нарезанные ровными кусками были разложены на большом подносе, который баба Люба доставала лишь по высокоторжественным событиям. В тот день как раз было такое. Дядя Саша смущенно, робея, обходил родительский дом.Столько лет прошло, как он, перекинув через плечо вещевой мешок с парой заштопанных шерстяных носков, двумя рубахами и половинкой подсушенного черного хлеба, зашагал от родного дома на фронт. Он говорил тихо, неторопливо, будто боялся что-то забыть, недосказать. А рассказать ему хотелось обо всем, что произошло с ним с февраля 1942, когда он добровольцем уходил воевать, до апреля 1984, когда он встретил свою родную сестру у родительской могилы. 40 с лишним лет столько всего вместили, что рассказывал нам свою историю дядя Саша не один день, возвращаясь от одних событий к другим. Вернее для него главным слушателем была баба Люба, ей он доверил все, что с ним произошло. Что-то удавалось из рассказов послушать и нам, но о многом они беседовали наедине, почти шепотом, не впуская никого в свой разговор. Уже потом из отрывочных воспоминаний и тех скудных бабушкиных рассказов о дяде, мне удалось сложить для себя буквально по отрывкам судьбу человека, которую перемолола Великая Отечественная война. …Мясной Бор - так, словно по чьей-то злой иронии, был назван небольшой населенный пункт в Новгородской области, которому судьба уготовила страшную роль - стать кровавой мясорубкой, перемоловшей многие десятки тысяч жизней и судеб советских солдат. Весной 1942 в районе Мясного Бора была предпринята попытка прорвать кольцо блокады, но вместо задуманного молниеносного наступления тысячи воинов попали в ловушку. Гибли не только от вражеских пулеметных очередей и взрывов, гибли в непроходимых новгородских лесах и болотах, издавна считавшихся гиблыми местами. Вырваться из "котла" удалось единицам. Помимо вырвавшихся из окружения и убитых были ещё две категории - раненые и пленные. Захваченных пленных немцы сортировали на месте - кто мог ходить, угоняли в Германию, больных и раненых добивали и закапывали во рвах, или загоняли в болота. По отдельным данным, в ходе той операции в плен попало более 30 тысяч советских солдат и офицеров, среди них был и Александр Иванович Черемшов, мой двоюродный дед, родной брат моей бабы Любы. Его рассказ о годах плена прерывался бабушкиными рыданиями. После захвата, пленных некоторое время держали во временном лагере, где выборочные расстрелы, отсутствие медицинской помощи, нормального питания, скученность, болезни обессиливали людей, ломали их волю к сопротивлению. Обессиленных, сломленных людей отправляли дальше по этапу. Эшелон, набитый до отказа пленными, шел на Запад. В пути были три недели. Все это время практически без пищи и воды, на станциях они сами выносили трупы умерших и складывали в подогнанные к вагонам конные повозки. До Германии состав добрался полупустым. Потом вновь сортировали и вновь по этапу. Он работал в Саксонии на силикатном заводе, в Баварии на земляных работах, в Тюрингии и во многих других местах. Но дядя Саша оказался одним из немногих счастливчиков, кто, проведя два года по концлагерям, смог выжить. Выжить на пределе человеческих сил и возможностей. Летом 1944 года он попал в семью немца, по его словам, по отбору. Наемные рабочие ценились у зажиточных немцев. Чем приглянулся он Штольцу Хофману, дядя Саша объяснить нам не смог, но из лагеря, исхудавшего, с кучей болезней, он перебирается в небольшую комнату во флигеле… И началась для него совсем другая жизнь. Работа с раннего утра и до позднего вечера, но, по его признанию, с хозяевами повезло. Сам глава семейства - герр Штольц - был человеком спокойным и сдержанным, вместе с женой они держали ферму, где были в основном коровы, варили свой сыр, возили на рынок и были далеки от политики. Может, и повезло в этом смысле нашему дяде, что семейство Штольц было бездетными, на фронте близких не было, и к войне они относились отрицательно, но свои мысли держали при себе. Когда военная канонада уже раздавалась в городах Германии, Хофманы засобирались. Наверное, о переселении речь велась давно, перебраться решили в Южную Америку, в Чили, где после окончания Второй мировой войны осело немало выходцев из Германии. Осуждать дядю Сашу я не берусь, так как и рассуждать о том, правильно ли он сделал, уехав в Чили вместе со своими хозяевами. Это уже значительно позже мне стало известно, что согласно подписанным в феврале 45-го в Ялте оглашениям, все военнопленные и перемещенные войной лица после окончания войны должны были вернуться к себе на Родину. Однако для большинства пленных или угнанных в Германию это означало отправку в лагеря Гулага или под военные трибуналы. Это привело к тому, что сотни тысяч советских людей отказывались возвращаться в СССР. Это были люди с самой трагичной судьбой из всех поколений русских эмигрантов, чей образ остался самым смутным и запятнанным, а голос почти не услышан в ХХ веке. Среди их числа и мой родственник Александр Иванович Черемшов. Судьба его действительно трагична. В начале 70-х он оказывается во Франции, без семьи, он так никогда и не был женат, без денег. И вновь, как свет в конце тоннеля, встреча с женщиной из Международного комитета Красного Креста. Несколько лет он работал в благотворительной организации, ухаживал за престарелыми людьми. Историю советского парня, как называли его, знали многие. Действительно, мир не без добрых людей, именно с их помощью через Красный Крест он оказался в 1984 году в России. ...Встреча бабы Любы со своим братом после Великой Отечественной войны в том далеком 84-ом была первой и последней. По моим воспоминаниям, они не могли наговориться, наверное, тех пяти дней, что дядя Саша провел в родительском доме, пролетевших, словно одно мгновение, им было мало. До сих пор на всю жизнь я запомнил бабушкин взгляд, наполненный такой тоской и болью, что и сегодня я, мужчина, готов плакать над их непростой судьбой. Никто не мешал им прощаться. Вся наша большая семья стояла поодаль, когда баба Люба, перекрестив брата, долго смотрела вслед удаляющемуся поезду. Как в дальнейшем сложилась его судьба, нам неизвестно. Мне до сих пор так и не понятно, почему же он не остался на Родине. Страх, боязнь ответственности или еще какие-то чувства вновь отправили его в чужие земли, об этом остается только догадываться. Нет уже и бабы Любы, вероятнее, что в мир иной ушел и наш дядя Саша, но память так и хранит неповторимость встречи и трагичность судьбы людей, в жизнь которых так беспощадно ворвалась Великая Отечественная война. Сколько еще жизненных историй, самых невероятных, непостижимых скрывают сороковые годы прошлого столетия. Что-то открывается нам, а что- то так и останется тайной. Тайной навечно…

В период Великой Отечественной войны и по ее окончании в общей сложности через плен прошли десятки миллионов человек, многие из них погибли или пропали без вести. Огромные потери среди военнопленных, как и вообще в войне, понес Советский Союз. Из 5,7 млн. военнослужащих Красной Армии, попавших в плен, не вернулись на Родину 3,3 млн. человек.

Одна из самых страшных страниц истории Великой Отечественной войны – это судьба советских пленных. В этой войне на истребление слова "плен" и "смерть" стали синонимами. Исходя из целей войны, немецкое руководство предпочло бы вообще не брать пленных. Офицерам и солдатам объяснили, что пленные – это "недочеловеки", искоренение которых "служит прогрессу", к тому же не будет необходимости кормить лишние рты. Есть много указаний, что солдатам приказывали расстреливать всех советских солдат, за редким исключением, не допускать "человеческого отношения к пленным". Солдаты выполняли эти указания с немецкой педантичностью. Судьба дала шанс лишь немногим…