Три привычных, с двумя створками, окна, обрамленные незамысловатыми наличниками, приветливо смотрят на широкую сельскую улицу. От грунтовой дороги, проходящей как раз посереди улицы, его защищает невысокий, заросший кустами сирени и шиповника палисадник. Рядом с домом, за забором, сколоченным из сияющих серебром от многолетнего проливания дождями досок, притаился обычный для русской глубинки огород; напротив, нависая над палисадом, стоят три высоких тополя, кроны которых в знойные летние дни прикрывают кусты сирени от палящих лучей полуденного солнца.
Да и какой я герой…
Весна в этом году выдалась ранней. В начале мая сельские улицы, избавившись от грязных, липких луж, просохли и небрежно брошенными желто-коричневыми дорожками лежали среди домов. Редкие пучки светло-зелёной травы за пару недель прямо на глазах превратились в безграничный изумрудный ковер. Радуясь солнцу, зрелые деревья и молодые поросли раскинули ветви и устремили навстречу солнечным лучам свои весточки - листочки.
Настроение оживающей природы охватило всех. В том числе и невысокого, щуплого, с тонкой шеей и лицом, покрытым редкой седой бородкой деда, одетого в стеганую телогрейку и полусапожки, называемые в народе "прощай, молодость". Ближе к полудню он вышел на улицу из этого крайнего дома, построенного еще в предвоенные годы его отцом – крепким, как лесной кряж, мужиком Фомой Смоловым. Могучий, словно деревенский дуб, Фома мог одним ударом свалить быка, а после обильной выпивки спрашивал у жены, в кого у него такой "чахлый" сын.
Старик так ушел в созерцание природы, что не заметил, как к нему подошла плотненькая, средних лет женщина, с волосами, аккуратно собранными в пучок на затылке.
– Здравствуйте, Яков Фомич, – обратилась она к нему. Старик ответил поклоном, – Анна Петровна, учительница нашей школы. Как живете? Каково здоровье? —спросила она. Яков Фомич, больше привычный к простому обращению "Фомич", немного оторопел.
– Яков Фомич! Я к Вам пришла с просьбой, не только лично своей, но всей нашей школы. Мы приглашаем Вас, как фронтовика, завтра прийти к детям на урок.
Фомич по жизни был человеком замкнутым. Со своей женой Клавдией Васильевной они не посещали никакие собрания, последний раз в клубе были лет пятьдесят назад, как раз после войны. Тогда приезжал лектор, агитировал приобретать облигации госзайма. А тут – приглашают в школу! "Зачем?" – подумал Фомич, но, по привычке, спросить постеснялся.
– Мы хотим, чтобы Вы рассказали детям о войне, где воевали, как… Может быть будут у детей вопросы…
Приняв молчание старика за согласие, Анна Петровна прибавила: "Ну, так завтра, в десять часов, ждем Вас в школе". Потом развернулась и ушла. Фомича как обухом по голове: "В школу? К детям? Выступать?".
И тут он вспомнил, как лет десять тому назад к нему уже приходили из школы, также приглашали, он тогда наотрез отказался, сказав, что болеет. Стыдно признаться: испугался. Начали бы расспрашивать: что да как? Чего отвечать? Да и какой он герой? ... Тогда в школу ходили Васька Тихонов да Иван Шилов.
Всю майскую ночь напролет Яков Фомич маялся: "Школа... Дети…Вопросы... Да ну их к лешему!"
Перед глазами старика появился соседский Колька, вечно лазавший к ним в сад и обдирающий две последние яблони, почти высохшие и покрытые плесенью. Не жалко яблок, он же, стервец, хоть и малый, но понимает, что старики его не поймают, залезет на дерево, ноги свесит и посвистывает.
Встал старик по привычке с петухами, а в голове: "Ладно, просто бы в военкомат, медаль получить… Посидели, послушали, потом попили бы чайку, а то и чего покрепче. А после "чая" Васька, Иванка и другие начнут вспоминать о войне, а ты, разморенный вином, сидел и слушал бы… а тут – выступать!"
"Нет! – решил Яков Фомич, подходя к стене с немногими фотографиями, которые имелись у них с Клавдий Васильевной. – Вот – сын Гришка, еще пацан, лет десять ему; а здесь – они с Клавдией рядом с домом, уже Гришка фотографировал; а на этой, выцветшей, – мама, царство ей небесное. В центре – самая большая, светлая, а на ней, в ряд, стоят они, сельские фронтовики: Василий Котов, Иван Савельев, Степан Кольцов да еще Панкрат … фамилию забыл. А на самом краю – я. Ребята! Когда это было? Вспомнил … лет пять назад. Медаль вручали! Как смотрят! Словно в душу заглядывают! А ведь на сегодняшний день, кроме меня, пожалуй, никого и не осталось… Нет никого. Один я! А они смотрят… Чего смотрите? Да не по мне это… Да и какой я герой?".
Смотрите, Фомич идёт!
Яков Фомич заковылял по избе. Пройдя последний раз из угла в угол, он обратно подошел к стене с фотографий, помолчал и крикнул бабке, которая уже сновала в закуте: "Клав! Достань тот костюм, который Гришка подарил к пенсии, да и сапоги, те, яловые, помнишь, купили на поселке к празднику".
Старик стал припоминать, по какому случаю покупали сапоги и вспомнил: как раз, накануне Дня Победы, в очередной раз пригласили в военкомат. Тогда он приболел и не поехал, а они с тех пор так и лежат ненадеванные. Видно, пришло и их время.
Ровно в девять часов Яков Фомич, в синем драповом костюме, начищенных до блеска сапогах и полинялой армейской фуражке, вышел на улицу. В этой фуражке более двадцати лет тому назад сын Гришка пришел из армии. Пофорсив пару дней по селу, он забросил ее пылиться на полати.
Яков Фомич неторопливо, твердо ступая на землю, шел по селу. Утреннее солнце осторожно заглядывало в его глаза, ветерок игриво трепал полы его пиджака, в накладном кармане которого позвякивали завернутые в носовой платок медали. Старик еще дома пробовал нацепить их на лацкан пиджака так, как делали это его земляки-фронтовики, но пальцы уже не слушались, и Яков Фомич, решив, что вдруг понадобятся, взял их с собой, на всякий случай…
Вот так же по этой улице давным-давно он уходил на фронт. Тогда шёл второй год войны… К этому времени в селе оставались лишь бабы, девки и немногие парни, так же, как и он, ждавшие повестку. О войне знали, ее чувствовали, ею жили, но она была далеко. Отголосками войны были приходящие с фронта похоронки, о ней рассказывал потерявший на фронте руку Силантий Огнев.
Яков Фомич помнит, как молча прощался с матерью. Отца похоронили два года назад. Тогда, как и сегодня на проводах в армию, накрыли стол. Песни не пели, не до них было. Мать весь вечер голосила …
Попавшиеся ему навстречу односельчане с нескрываемым интересом, некоторые даже раскрыв рот, смотрели на старика, которого ранее никогда одного на улице не видели. Всегда рядом с ним была лошадь. В довоенные годы, но это помнят немногие, он был водовозом. После войны мужиков в селе было мало и его назначили конюхом. Выйдя на пенсию, Яков Фомич от промкомбината на телеге, запряженной старой кобылой, возил пиломатериалы. А последние несколько лет на сельских улицах он вовсе не появлялся. Поэтому удивленные селяне затараторили:
– Ба, смотрите, Фомич идет! Жив еще! Куда это он?
Встречая односельчан, старик опускал голову к земле и в ответ на приветствия бормотал что-то невнятное, вроде:
– Да, …, здр, те, да, …
На встречу
с подрастающим поколением
На пороге школы старика уже ждала Анна Петровна.
– Доброе утро, Яков Фомич, – протянула она, – вижу, Вы готовы. Рады, рады Вас видеть! И дети Вас ждут.
После этих слов у старика засосало под языком, во рту пересохло. Но, вспомнив уже умерших фронтовиков, он, глубоко вздохнув, снял фуражку и переступил школьный порог. Широкий коридор встретил Якова Фомича яркими картинами, большими плакатами, множеством цветов и дверей. Среди всего этого он ощутил себя крошечным, сердце учащенно забилось, глаза расширились, хотелось побыстрее идти дальше. Неважно куда, главное – идти. Так с ним уже было один раз, когда после вручения медали в областном центре их, фронтовиков, привезли в театр. Они тогда боялись даже вступить на дорожки, которыми были устланы полы.
Анна Петровна, молча сопровождавшая ветерана, остановилась у очередной двери и, открыв ее, исчезла в дверном проеме. До слуха старика донеслось: "Дети! Как я Вам и обещала, к нам пришел фронтовик, герой Великой Отечественной войны Яков Фомич Смолов. Встречаем его!"
Старик сделал несколько шагов вслед за ней, после чего поднял голову и увидела целый класс детей с русыми, рыжими, смоляными и каштановыми шевелюрами! И все своими серыми, карими, зелеными глазами внимательно смотрели на него. Якову Фомичу даже показалось, что они пытаются проникнуть внутрь него … Тут же среди них соседский Колька. Вон сидит на задней парте.
Старик на ватных ногах подошел к первой парте, уперся в нее и невольно увидел сидевшую прямо перед ним девочку. Белый накрахмаленный фартук, копна светло-золотистых волос с ослепительно белоснежными бантами и два василька, выглядывающие из-под низкой челки. Ангел! Старику стало полегче.
– Что это я? Совсем спятил? Детей испугался, – подумал он.
Анна Петровна подошла к ветерану и, пригласив его присесть на стоявший рядом с ним стул, обратилась к ученикам:
– Дети! Яков Фомич прошел всю войну. Это был нелегкий путь…
После этих слов перед глазами ветерана всплыли картины первых дней его фронтовой службы… В военкомате, куда его привели вместе с другими бритоголовыми парнями, сидевший за столом с папиросой во рту военный, как уже потом понял Яков, сам военком, даже не взглянул на низкорослого, щуплого призывника. Он посмотрел личное дело, что-то молча написал в нем и указал на входную дверь. Очевидно, следуя этой записи, уже вечером того же дня Яков в составе команды в несколько человек во главе с высоким седоволосым военным оказался в теплушке. Народ собрался разный, кто-то веселился, кто-то хлюпал носом, но большинство ехали молча и тоскливо смотрели через щель в дверном проеме теплушки на уплывающие полустанки и деревни. Потом целый день шли большой колонной, пока к вечеру не пришли в небольшую деревеньку, где их пути разошлись. Якова, одетого в большую, не по размеру гимнастёрку, мало походившего на бравого солдата, сразу определили в обоз, к лошадям…
– … Он прошел этот путь и остался жив. Дети, если у вас есть вопросы, задавайте их нашему уважаемому ветерану, – договорила учительница.
В классе наступила тишина… "Лучше бы я остался дома. Себя опозорю и ребят тоже", – подумал старик, поеживаясь и потирая руки.
В среднем ряду скрипнула лавка, белобрысый мальчик встал из-за парты и сказал:
– Расскажите о своем первом бое.
Тяжёлые воспоминания
"Первый бой? Первый… – задумался ветеран. – Весь день они слушали доносившуюся из-за леса канонаду. Высокий, с болезненным лицом старшина Аверин, командующий хозяйственным взводом, в который попал Яков, сказал, что уже за лесом начинается передовая. О передовой много говорили старослужащие в теплушке, и Яков сразу представил траншеи, какие-то укрепления, перекрытые бревнами. Ближе к вечеру старшина сказал, что нужно отвезти на передовую ящики с патронами. Когда повозка, на которой среди ящиков сидел Яков, выехала из леса на поле, было сумрачно. А затем неожиданно наступила тишина… Это затишье вместе с нависшими над полем тяжелыми свинцовыми тучами показалось Якову обманчивым и предвестником чего-то недоброго. Внутри у него похолодело.
Тут же послышался нарастающий вой, потом сильный хлопок, и над землей возник столп грязно-серого огня. Лошадь рванула вперед, оторопевший Яков, не удержавшись на телеге, полетел на землю. Позднее он понял, что кобыла спасла ему жизнь. За первым взрывом последовал второй, затем – третий … Закрыв голову руками, Яков прижался к земле. Взрывы следовали один за другим, куски земли, шмякая, падали сверху, некоторые из них попадали в Якова. Ему тотчас же захотелось стать кротом и глубоко-глубоко зарыться в эту стонущую израненную землю. "Мама, мамочка! Спаси, Господи!" – лепетал он…
Воспоминания ветерана прервала Анна Петровна:
– Яков Фомич! Так Вы расскажете о первом бое?
Старик, прикрыв глаза, молчал. Тогда учительница пришла ему на помощь:
– Дети, наверное, это тяжелые воспоминания. Не будем расстраивать ветерана ими. Может быть, есть другие вопросы?
– Да. Есть вопрос, – прозвучало звонко, совсем рядом с ветераном, – скажите, дедушка, а Вам было страшно?
Он приоткрыл глаза и увидел прямо перед собой два василька. Небесные, нежные и добрые.
Было ли ему страшно? Было ли страшно другим? После первого обстрела хотелось убежать куда-нибудь подальше. А лошадь он тогда так и не нашел. Когда вернулся во взвод, старшина плеснул в кружку спирт и сказал: "Пей". В палатке Яков прилег на нары, успокоился, даже вздремнул. А вечером с обозом – обратно на передовую. В этот раз попали уже под артиллерийский обстрел. Назад вернулось чуть более половины взвода. На третий день Якову показалось, что по-другому он и не жил. Во время войны этих обстрелов и налетов было не счесть. Но страха уже не было, было ощущение неизбежности вперемешку с надеждой. Наверное, по-другому и быть не могло, шла война …
– Страшно? Не без того, – ответил Яков Фомич этим василькам, – поначалу жуть было, во время налета всех святых вспомнишь … А потом ничего – пообвыкли.
Вид девочки, не по-детски серьезно смотревшей на него, тишина в классе подбодрили ветерана.
– Да и фрицу … было того… несладко. Это поначалу мы … отступали, а потом … двинули его!
Награда одна на всех
Анна Петровна, обрадованная тем, что ветеран заговорил, встала со стула и, выйдя на середину класса, обратилась к ученикам:
– Еще есть вопросы? Спрашивайте, не стесняйтесь.
А дети и не стеснялись. К потолку взметнулся лес рук. Яков Фомич, не ожидавший, да и опешивший от такого количества желающих спросить, заметно осунулся. Его реакция не осталась без внимания учительницы:
– Дети! Дети! Прошу внимания. Перед Вами - пожилой человек. Спокойнее. Вот ты, Николай, задай свой вопрос.
Вмиг покрасневший соседский Колька медленно поднялся из-за парты и, опустив глаза, спросил:
– А в каком звании Вы воевали?
Вон оно что! В каком звании? И тут ветеран вспомнил один случай. Это произошло поздней осенью. Несколько дней шли тяжелые затяжные бои. Наши войска хоть и медленно, но наступали. Несколько суток без сна и отдыха. Яков на своем возке доставлял боеприпасы на передовую, а оттуда в тыл возил раненых. И все это под непрестанно моросящим, мочившим его с головы до ног дождем. Солдат уже не чувствовал ни усталости, ни холода, в полудреме, подбадривая себя глотком спирта, он управлял лошадью, которая тоже была не железной и иногда вставала, отказываясь тянуть повозку. Тогда Яков подходил к кобыле, обнимал ее морду своими черными от грязи руками и со слезами на глазах просил: "Пошла, пошла, родненькая…"
Во время одной из таких остановок рядом с ними остановилась легковушка. Военный в полушубке, при портупее, не выходя из автомобиля, приказал Якову подойти к нему. Яков, поправив сползшую на затылок шапку- ушанку, стряхнув грязь с полы шинели, подошел и представился:
– Рядовой Смолов!
Но офицер, может быть, даже генерал, в чем Яков нисколько не сомневался, остановил его:
– Чего стоишь? Почему не едешь дальше?
– Лошадь встала, товарищ …
Генерал задумчиво посмотрел на посеревшее, осунувшееся лицо солдата в темной от воды и черной от грязи шинели и, понизив голос, спросил:
– Сколько суток на ногах?
– Да, поди, трое, … а может, больше…
– Может! Все может быть, – громко сказал генерал другому военному, находящемуся внутри автомобиля, — вот такие рядовые, рядовые войны и обеспечивают наши победы. Спасибо, солдат!
Дверка автомобиля захлопнулась, и он покатил в сторону передовой.
Яков Фомич поднялся со стула и, приподняв плечи, ответил:
– Я, Колька…, то есть, Коля, всю войну прошел рядовым … Рядовым войны!
На следующие вопросы он отвечал уже стоя. Последний вопрос задала сама учительница:
– Яков Фомич! Расскажите о своих наградах?
"Сейчас сюда бы Ваську или Ивана! Там и ордена, и медали! Не удостоился я наград. После? После дали. А на войне нет. Но войну я прошел честно. За другие спины не прятался, наверное, награды не про мою честь. А хотя, что награды? Когда война закончилась, мы радовались, что живы остались. Дожили до этого дня! Радовались за себя, за других, тех, которых убило… Так, что награда у меня имеется", - подумал он, а вслух ответил:
– Награда? Одна на всех – Победа!
Из школы Яков Фомич шел не спеша, держа в одной руке фуражку, а в другой – подаренные Анной Петровной цветы. Дышалось легко и свободно, полуденное солнце ласкало лицо и руки, ветерок трепал его жидкие волосы.
"Сорванцы! Все хотят знать. Где? Как? Ну, и правильно! Должны знать. А я, рассказал… Пусть теперь знают", – пробормотал ветеран и посмотрел ввысь, затем, словно увидев там кого-то, добавил: "Васек! Иван! Я рассказал им, все рассказал. Теперь знают … не забудут!
Яков Фомич сегодня, как и много лет назад, когда закончилась война, ощущал ту скупую мужскую радостью, которая внешне проявлялась скромной улыбкой на лице, зато бурно ликовала внутри. Он, рядовой войны, радовался за себя, за своих земляков, победивших врага.
Виктор Ершов,
с. Филинское