Нашу небольшую группу призывников высадили из эшелона в городе Винница. Так я попал служить в 299-й отдельный батальон связи, который обслуживал штаб 37-го стрелкового корпуса. Размещались мы на окраине города Винница в имении бывшего пана. Всего в части было около 300 человек. Это были в основном учителя из республик Белоруссии, Украины и разных областей России. Из Карелии вместе со мной были Красков из Шуи и Володя Задворный из Ладва-Ветки. Мы вместе заканчивали педучилище. Мы с Красковым были зачислены в полковую школу радиосвязи, а Задворный служил в радиороте.
Вначале я никак не мог на слух определять азбуку Морзе, а к концу 1940 года был в числе лучших учащихся школы. Стал принимать и передавать без ошибок до 11 групп букв и до 12 групп цифрового текста радиоключом. В группе всегда было 5 букв или 5 цифр. Поэтому летом 1940 года очень часто ездили на машине своей радиостанции РУК-35 на штабные учения. Специальная радиостанция на автомашине была новенькой. В ней было 6 радиоприемников и 1 радиопередатчик. Радиорота обслуживала радиостанцию 11 АК, которая была смонтирована на двух автомобилях. Это было все лучшее в войсках связи Красной Армии.
В эти годы мы зачитывались книгой "Как закалялась сталь", а Павка Корчагин был любимым героем. Все описанное было рядом с Винницкой областью, а поэтому на учениях интересно было побывать в Шепетовке, о которой писалось в книге. Несколько раз ездили во Львов, который совсем недавно был присоединен к СССР в составе Западной Украины. У страны было 2 границы: старая, недалеко от Шепетовки, и новая - за Львовом. Везде были пограничники. Во Львове интересно было заходить в частные магазины, где цены были выше, чем в государственных магазинах. Там мы ходили в баню с парилкой и бассейном. Это все мы увидели впервые, а раздевалка с кабинами и зеркалами привела нас в изумление. Везде была идеальная чистота.
20 июля 1940 года мы выехали из Винницы в Молдавию для присоединения Бессарабии, которая была отторгнута Румынией от России в годы Гражданской войны. Мы остановились в селе Ташлык на берегу Днестра и обслуживали радиосвязью штаб 37-го стрелкового корпуса. Круглые сутки мы прослушивали эфир на заданных частотах. Там я впервые увидел издалека маршала Тимошенко, который в то время был министром обороны СССР. А Жукова я еще раньше видел на учениях штабов. В это время Жуков был переведен в Москву в Генеральный штаб.
От Румынии потребовали вернуть нам Бессарабию, а также Северную Буковину за то, что незаконно пользовались богатствами Бессарабии. Ночью в 3 часа 28 июля 1940 года Румыния согласилась отдать без боя всю территорию до реки Прут. Наши войска сразу же вошли на территорию Бессарабии и помогали румынским войскам побыстрее двигаться домой в Румынию.
В этот день 28 июля от Тимошенко к нам на радиостанцию пришел связной и сказал:"Кто первым установит связь с 14-й танковой бригадой, тот будет представлен к правительственной награде". Но нам связи так и не удалось установить. Позже мы узнали, что танкисты сразу же проехали к реке Прут до новой границы, не дожидаясь, когда румыны на волах уволокут свои пушки из Бессарабии. Дальность радиосвязи не могла покрыть это расстояние, да и танкисты думали о телефонной связи. У Тимошенко старший брат все время был в Бессарабии и впервые встретил своего брата маршала Тимошенко в его высокой должности. Малограмотного брата Тимошенко сразу же там назначили председателем райсовета.
Жили бессарабцы по сравнению с нашей страной много беднее. Основной пищей была мамалыга из кукурузы, зато виноградного вина в подвалах были бочки. Солдатский котелок такого вина стоил 10 копеек. В Западной Украине народ жил богаче, чем в то время мы в своей стране.
Из Бессарабии наша часть вернулась в город Проскуров, который теперь называется Хмельницкий. Этот небольшой городок расположен ближе к старой границе. Там я впервые ощутил, что такое землетрясение. У нас стены казармы были прочные, а только койки ночью стали скользить по каменному полу. По тревоге нас вывели на улицу, где мы простояли до утра. Содрогание почвы повторялось еще несколько раз, а в Кишиневе некоторые дома были разрушены.
Мне, как и другим, присвоили звание "Командир отделения" и отправили служить в артиллерийский полк №441 в 1-й дивизион 1-й батареи командиром отделения радио. Радиостанции там были маленькие, переносимые двумя военнослужащими. Потом появились звания сержантов, и я очутился в звании младшего сержанта. В отделении у меня было 4 человека - по 2 человека на каждую радиостанцию. Володя Задворный был во 2-м дивизионе, а Володя Красков стал служить при штабе корпуса. В полку было много солдат, а поэтому спали не на кроватях, а на трехъярусных нарах. Командовал полком старый командир с четырьмя шпалами в петлицах полковник Данилин. В артдивизионе было 4 батареи по 4 орудия в каждой батарее. Орудия назывались пушка-гаубица 152 мм, и перетаскивались они новыми тракторами ЧТ-3. Это были лучшие пушки Второй мировой войны. Столовая полка работала почти круглые сутки. Питания стало не хватать, а ночные марш-броски до 20 км дважды в неделю трудно переносились. На нас, радистов, мало обращали внимания - лишь бы ушли из казармы с рациями до 2-х часов ночи. Поэтому мы больше бродили по ночному городу.
В апреле 1941 года война чувствовалась во всем. На запад шли военные эшелоны. В мае 1941 года наш полк тоже был направлен в летние лагеря за Львов к городу Равва-Русская, где был армейский артполигон еще со времен царской России. Теперь мы находились в 20 км от новой границы.
Эта новая граница СССР после 17 сентября 1939 года проходила по оборонительной линии русских и немецких войск к концу Первой мировой войны. Эту границу для подписания в Бресте в 1918 году предложил английский лорд Керзон, а поэтому ее называли линией Керзона. Однако Троцкий не подписал этого Брестского мира, так как до этого вся территория Польши входила в состав Российской империи. После этого война продолжилась, и Россия еще потеряла большую территорию. Поэтому политики после смерти Сталина зря утверждают, что эту границу придумали Сталин и Гитлер. Об этой границе еще в 1940 году нам рассказывал политрук, и в армейской газете была опубликована эта карта с подписью Сталина в верхнем углу.
Надо сказать, что наша страна не была готова к большой войне. Шло перевооружение армии по новому штабному расписанию. Согласно этому расписанию, радистам было положено иметь карабины, а не винтовки. Поэтому у нас винтовки отобрали, а карабинов не было. Оставили на отделение 2 винтовки, предварительно отобрав штыки, для несения караульной службы и по 15 патронов на винтовку. Для командира отделения положен был наган, но пистолетов не было даже у командиров взводов. Поэтому с таким вооружением мы начинали войну. У огневиков были винтовки без штыков у каждого солдата и тоже по 15 патронов.
Хотя в стране было трудно с продовольствием, однако эшелоны с хлебом постоянно шли в Германию. Начальник железнодорожной станции, отступавший вместе с нами, говорил о том, что в 2 часа ночи на 22 июня он отправил эшелон с 18 цистернами горючего для самолетов через границу, а в 4 часа немецкие самолеты уже бомбили города Советского Союза. Нам было приказано делать все возможное, чтобы не вызывать провокаций со стороны немцев. На границе перестали достраивать укрепления, а часть танков и самолетов были разобраны для капитального ремонта. Я в первый день войны видел, как срочно устанавливали гусеницы на танке. У нас в полку тоже хотели трактора поставить на ремонт, но трактора были новыми и не нуждались в ремонте.
Местное население прекрасно знало о готовившейся войне с Германией и закупило в магазинах соль, спички, махорку и другие товары, то есть все, что было в магазинах. Немцы в гражданской одежде с разрешения нашего правительства постоянно были на нашей территории под видом посещения кладбищ немецких солдат во время Первой мировой войны. Когда их задерживали на территории воинской части, то потом отпускали с извинениями. Были случаи, когда убивали ножами ночью солдат караульной службы. Утверждали, что это делают поляки, а не немцы. Пограничники рассказывают, что местные ребята, призванные в ряды Красной Армии, ходили на вечерку за границу по тропинкам Карпат прощаться со своими родственниками и друзьями, которые оказались за границей после 17 сентября 1939 года. Немцы готовили начало войны на 15 июня, но что-то вышла у них задержка на неделю. Мы объясняли населению, что они ошиблись и зря верят слухам. Однако народ перепроверил все и утверждал, что немцы уже полностью готовы к войне. Немецкие самолеты ежедневно летали над расположением наших войск на большой высоте и без опознавательных знаков. Мы на них потом не стали обращать внимания. Свои орудия мы расположили на лесной поляне. Под каждой пушкой снят дерн, и весь квадрат был посыпан песочком. Поэтому с высоты самолеты хорошо просматривали наше расположение. Рядом с нами стоял артполк, у которого гаубицы были 203 мм. Примерно 16 июня, когда мы оборудовали свою палатку связи снаружи, подошел к нам генерал-полковник Воронов Николай Николаевич, который впоследствии был главный маршал артиллерии. Он и тогда командовал всей артиллерией страны. Я очень испугался, что придется отдавать рапорт высокому начальству, но тут подбежал дежурный командир по подразделению и стал рапортовать. В этот день мы ждали генерал-майора из дивизии, а поэтому дежурный и назвал Воронова - товарищ генерал-майор. На что Воронов ответил, что не знаешь воинских званий, иди вызывай командный состав полка. Сам же Воронов остался с нами и стал нас расспрашивать обо всем. Сначала он обратился ко мне, потому что остальные были рядовые. Видя испуг на моем лице при виде такого начальства, он тихо спросил: "Чем занимаетесь?". Я как мог объяснил быстро ему, что благоустраиваем палатку, а тут битым кирпичом напишем - отделение радио, а с другой стороны входа - отделение связи. Он согласно кивнул головой, а потом увидел у смеющегося бойца Ильющенко оттопыренные карманы на гимнастерке и спросил:"Что у тебя в левом кармане?". (В тот период на гимнастерке были накладные карманы, в которых по уставу в левом кармане должен быть только комсомольский билет, а в правом можно держать фотографию и одно письмо). Ильющенко у меня в отделении был придурковатым бойцом, и я очень боялся за последствия его ответа. Однако он ответил правильно, сказав, что в левом кармане комсомольский билет, а в правом фотография и письмо от девушки. Воронов тогда спросил его:"А деньги у тебя где?". Тогда мы носили гимнастерку и штаны-галифе, у которых, кроме боковых карманов, был карман сзади. Илющенко ответил, что в заднем кармане, и хлопнул по тому месту, где был карман. Воронов тогда еще спросил его: "А сколько у тебя денег?". Илющенко ответил, что 3 рубля. На этом наша беседа прервалась, так как стало подходить штабное начальство, а Воронов строго сказал, чтобы немедленно убрали пушки в укрытие, ведь вверху летают немецкие самолеты. Тут же отдал команду уезжать немедленно на учебные стрельбы. С этого момента мы все подтрунивали над Ильющенко, что Воронов хотел денег попросить взаймы, а у тебя только 3 рубля и осталось. Нам в артиллерии ежемесячно платили 9 рублей рядовому, командиру отделения 11 рублей, а в пехоте такая оплата была на 2 рубля меньше. Командир взвода в звании лейтенанта получал большую зарплату 700-750 рублей. Это в 2 раза больше, чем учитель средней школы в то время.
Утром следующего дня мы выехали на полигон и изредка производили выстрел из пушки. А в пятницу вечером получили приказ немедленно вернуться в лагерь. На пути около дорог видели свежевырытые окопы. В субботу к полудню мы вернулись в лагерь, где я получил приказ командира батареи получить на складе противогазы и индивидуальные перевязочные пакеты на каждого бойца и командира батареи, что я немедленно и сделал. Под вечер в субботу комбат аккуратно предупредил всех нас, командиров отделений, что утром в 4 часа будет боевая тревога, поэтому постарайтесь спать одетыми, не снимая ботинок и обмоток. Мы в палатке отцепили по всему периметру палаточный брезент, чтобы по тревоге не толпиться в один выход, а вываливаться с нар сразу во все стороны. Погода стояла теплая и тихая. Однако в 4 часа утра подъем был спокойный. Мы собрали все постельные принадлежности и сдали на склад. Быстро позавтракали и около 7 часов утра выехали в город Равва-Русская. В это время мы впервые увидели немецкий двухфюзеляжный самолет, который позже называли рамой. Рассказывали, что после нашего отъезда немецкие самолеты разбомбили наш лагерь и все постройки штаба и складов.